Несторианская стела

Несторианская стела (кит. упр. 景教碑, пиньинь: Jǐngjiào bēi, палл.: Цзинцзяо бэй, «Стела сиятельной религии») — древнейший памятник христианства в Китае. Стела была установлена в 781 году приверженцами Ассирийской церкви Востока в танском Китае, но впоследствии спрятана под землей. Её обнаружение в ходе строительных работ в городе Сиань ок. 1625 г., о котором иезуитские миссионеры скоро сообщили европейской публике, стало сенсацией в Европе, и на протяжении более двух столетий стела оставалась, пожалуй, самым известным в христианском мире памятником китайской археологии.

История

Изготовление и содержание

Стела была установлена в 781 году (согласно её тексту) в столице Империи Тан Чанъане (ныне Сиань), или в одном из его пригородов. Созданная приверженцами Ассирийской церкви Востока (т. н. несторианами), стела сообщала о миссионерских успехах этой церкви в танском Китае. Текст на стеле в основном на китайском языке, но кроме того, на ней также написаны сирийским письмом имена несторианского епископа, священников и монахов.

В китайской традиции, верхняя часть стелы увенчана двумя переплетающимися драконами; но присмотревшись, там можно обнаружить и крест.

Предполагают, что стела была зарыта в землю с целью её сохранения во время гонений на буддистов 845 г (en), затронувших также и христиан.

Обнаружение

Стела была обнаружена в 1625 (по другим данным, 1623) году в ходе строительных работ. Руководство города уделило должное внимание древнему памятнику, водрузив его на каменную черепаху возле буддийского храма. О ней скоро прознали работавшие в Китае миссионеры-иезуиты, и в 1625 году (или вскоре после) её лично посетил один из них, португалец Алвару Семеду. Находка стелы оказалась большим успехом для иезуитов, так как они со времен Маттео Риччи безуспешно пытались обнаружить какие-либо следы присутствия христианства в Китае. Теперь же, они смогли как упоминать стелу в своей миссионерской деятельности в Китае в качестве доказательства древности христианской религии в этой стране, так и использовать её в Европе как одно из доказательств значимости своей деятельности.

Уже в 1628 г. французский перевод текста стелы (на основе латинского перевода, сделанного французским иезуитом Николя Триго) был опубликован во Франции; вскоре вышли в свет португальская, итальянская и латинская версии. Важной вехой в истории европейской синологии стало опубликование материалов по стеле немецким иезуитом Афанасием Кирхером в энциклопедическом томе China Illustrata вышедшем в Риме 1667 г. Материалы о стеле, занявшие ключевое место в этой книге, включали оригинальный китайский иероглифический и сирийский текст; фонетическую транскрипцию современного (гуаньхуа) прочтения текста, использовавшую разработанную итальянскими иезуитами Лаццаро Каттанео и Маттео Риччи латинскую транскрипцию гуаньхуа с диакритикой для тонов; латинский перевод и комментарии. Работа была выполнена посетившими Рим в 1650-х годах посланцами императора Юнли: польским иезуитом Михалом Боймом и крещёным китайцем Андреем Чжэном, а также ещё одним посетившим Рим китайцем, о котором нам достоверно известно лишь его христианское имя (Матвей).

В течение последовавших двух с половиной столетий стела стала предметом значительных дебатов в европейской и американской литературе. Как правило, противники иезуитов обвиняли их в фальсификации стелы в интересах деятельности иезуитов в Китае. Но исследования серьёзных синологов в конце XIX и начале XX в. (как иезуита Анри Авре (Henri Havret), так и светского учёного Поля Пеллио) подтвердили подлинность стелы.

XX век

С конца XIX века в европейской прессе начались раздаваться голоса, предлагавшие вывезти стелу из Китая в Европу.

В 1907 г. сианьские власти узнали о деятельности прибывшего в Сиань датского авантюриста Фрица Хольма, который, видимо, пытался завладеть стелой, с целью вывоза её в Европу или Америку и продажи одному из тамошних музеев. Для предотвращения данной акции стела, вместе с её черепахой, была перенесена в сианьский «Лес стел». Впоследствии копия стелы и черепахи были установлены у сианьской Пагоды Дацинь.

Потеряв шанс завладеть стелой, Фриц Хольм нанял каменотёсов, изготовивших её копию, и при помощи российского консула, представлявшего в те годы интересы Дании в Китае, отвез её в Нью-Йорк и попытался продать в Метрополитен-музей. Хотя дирекция музея не захотела приобретать стелу-копию, она выставлялась там около 10 лет, пока один из богатых нью-йоркцев не приобрел её и не отправил в Рим в подарок римскому папе.

Ещё одна копия стелы находится в Японии.

Текст

«Воистину, Тот, кто чист и мирен, кто будучи безначальным и происхождением всякого происхождения, непостижимым и невидимым, существующий всегда таинственно, до последнего предела, кто содержит сокрытую ось вселенной, сотворил и дал развитие всякой вещи; подающий таинственно бытие всему множеству мудрецов, будучи первым достойным чести, не Он ли наш Бог (Alaha), Троица единая, существо таинственное, нерожденный и истинный Господь?

Разделив формой креста, определяя их, четыре стороны света, он привел в движение изначальный эфир и произвел двойной принцип („инь и ян“). Тьма и пустота были изменены: появились небо и земля. Стали вращаться солнце и луна: появились дни и ночи. Задумав и совершив всякую вещь, Он образовал и составил первого человека, дав ему целостность и гармонию и даровав ему владычество над неисчислимыми творениями. Природа человека изначально была чистой, смиренной и непревозносящейся; его дух был свободен от вожделения и похоти. Но сатана ловко пересеял надежды на высшее счастье и надежды на состояние справедливости и привнес тьму, подобную его собственной тьме состояния греха. Затем, последовали триста шестьдесят пять форм ошибок, спешно и упорно совершающих своё дело, свивающих из зависти нити своих ложных систем чтобы заключить невинных. (…)

Однако второе Лицо Троицы, Мессия (Мшиха), блистающий Господь вселенной, скрыв своё подлинное величие, явился на земле как человек. Ангелы возвестили благую весть: Дева родила Святого. Сверкающая звезда возвещала благословенное событие: Персия, увидевшая это блистание, пришла воздать честь. Исполняя древний Закон, написанный двадцатью четырьмя мудрецами, Он учил как управлять царствами и семьями, следуя его великому плану. Основав новую, неизреченную, религию, Святого Духа, другого Лица Троицы, Он дал человеку способность действовать истинной верой. Установив правило восьми предписаний, Он искупил мир от чувственности, вернув ему чистоту. Широко распахнув врата трех добродетелей, Он ввел жизнь и истребил смерть. Восшедшим светозарным солнцем Он осветил пребывание тьмы; так все коварство демона было разрушено. Управляя судном милосердия, Он привез своих искупленных в пребывание света; так души мертвых были приведены ко спасению.

Исполнив так дело Всемогущего, Он обратился в полный день к стране чистоты. Он оставил двадцать семь книг своего Писания; великие средства преображения были распространены и запечатанная дверь блаженной жизни открылась. Он установил крещение водою и Духом, освобождающее от суетной помпезности и очищающее до возвращения совершенной белизны. (Служители его) носят крест как печать, который простирает Своё влияние во все четыре стороны света и объединяет все без различения. Ударяя в дерево, они возвещают исполненные радости слова любви и милосердия.

Они обращаются к Востоку во время церемоний, они текут путями жизни и славы. (…) У них нет рабов, мужчин или женщин, но держатся все они, благородные и простые, с равным почтением. Они не собирают сокровищ и богатства, но дают собой пример бедности и самоотвержения. Их чистота сердца достигается уединением и размышлением, их аскетизм укрепляется молчанием и бдением. Они собираются семь раз в день на хвалу и славословие и возносят свои молитвы за живых и почивших.

Каждые семь дней у них — бескровное жертвоприношение. Они очищают свои сердца, вновь обретая чистоту. Это чистый и неизменный Путь таинственен и не поддается определению, но его достоинства сияют так блистательно на практике, что мы не можем не назвать его лучезарной религией.»

См. также

• Алобэнь

Литература

• Keevak, Michael (2008), [books.google.com/books?id=SCsCcij1S4AC The Story of a Stele: China's Nestorian Monument and Its Reception in the West, 1625-1916], ISBN 9622098959, <books.google.com/books?id=SCsCcij1S4AC> 
• Kircher, Athansius (1667), [books.google.com/books?id=-VKNZ4SAXqYC China monumentis: qua sacris quà profanis, … (Монументы Китая: как священные, так и мирские…)], Вена, сс. 7-28, <books.google.com/books?id=-VKNZ4SAXqYC> 
• Henri Havret, Le stèle chrétienne de Si-ngan-fou, Части 1-3 (1895, 1897, 1902). Полный текст всех частей есть [www.archive.org/search.php?query=havret на archive.org].
• Carus, Paul; Wylie, Alexander & Holm, Frits (1909), [www.archive.org/details/nestorianmonume00holmgoog The Nestorian Monument: An Ancient Record of Christianity in China, with Special Reference to the expedition of Frits V. Holm...], The Open court publishing company, <www.archive.org/details/nestorianmonume00holmgoog> 
• Holm, Frits (2001), [books.google.co.uk/books?id=7gjWGWRyWQYC My Nestorian Adventure in China: A Popular Account of the Holm-Nestorian Expedition to Sian-Fu and Its Results], Volume 6 of Georgias reprint series, Gorgias Press LLC, ISBN 0971309760, <books.google.co.uk/books?id=7gjWGWRyWQYC> . Originally published by: Hutchinson & Co, London, 1924.

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Несторианская стела

Отрывок, характеризующий Несторианская стела

– Да, так она любит меня и тебя. – Наташа вдруг покраснела, – ну ты помнишь, перед отъездом… Так она говорит, что ты это всё забудь… Она сказала: я буду любить его всегда, а он пускай будет свободен. Ведь правда, что это отлично, благородно! – Да, да? очень благородно? да? – спрашивала Наташа так серьезно и взволнованно, что видно было, что то, что она говорила теперь, она прежде говорила со слезами.
Ростов задумался.
– Я ни в чем не беру назад своего слова, – сказал он. – И потом, Соня такая прелесть, что какой же дурак станет отказываться от своего счастия?
– Нет, нет, – закричала Наташа. – Мы про это уже с нею говорили. Мы знали, что ты это скажешь. Но это нельзя, потому что, понимаешь, ежели ты так говоришь – считаешь себя связанным словом, то выходит, что она как будто нарочно это сказала. Выходит, что ты всё таки насильно на ней женишься, и выходит совсем не то.
Ростов видел, что всё это было хорошо придумано ими. Соня и вчера поразила его своей красотой. Нынче, увидав ее мельком, она ему показалась еще лучше. Она была прелестная 16 тилетняя девочка, очевидно страстно его любящая (в этом он не сомневался ни на минуту). Отчего же ему было не любить ее теперь, и не жениться даже, думал Ростов, но теперь столько еще других радостей и занятий! «Да, они это прекрасно придумали», подумал он, «надо оставаться свободным».
– Ну и прекрасно, – сказал он, – после поговорим. Ах как я тебе рад! – прибавил он.
– Ну, а что же ты, Борису не изменила? – спросил брат.
– Вот глупости! – смеясь крикнула Наташа. – Ни об нем и ни о ком я не думаю и знать не хочу.
– Вот как! Так ты что же?
– Я? – переспросила Наташа, и счастливая улыбка осветила ее лицо. – Ты видел Duport'a?
– Нет.
– Знаменитого Дюпора, танцовщика не видал? Ну так ты не поймешь. Я вот что такое. – Наташа взяла, округлив руки, свою юбку, как танцуют, отбежала несколько шагов, перевернулась, сделала антраша, побила ножкой об ножку и, став на самые кончики носков, прошла несколько шагов.
– Ведь стою? ведь вот, – говорила она; но не удержалась на цыпочках. – Так вот я что такое! Никогда ни за кого не пойду замуж, а пойду в танцовщицы. Только никому не говори.
Ростов так громко и весело захохотал, что Денисову из своей комнаты стало завидно, и Наташа не могла удержаться, засмеялась с ним вместе. – Нет, ведь хорошо? – всё говорила она.
– Хорошо, за Бориса уже не хочешь выходить замуж?
Наташа вспыхнула. – Я не хочу ни за кого замуж итти. Я ему то же самое скажу, когда увижу.
– Вот как! – сказал Ростов.
– Ну, да, это всё пустяки, – продолжала болтать Наташа. – А что Денисов хороший? – спросила она.
– Хороший.
– Ну и прощай, одевайся. Он страшный, Денисов?
– Отчего страшный? – спросил Nicolas. – Нет. Васька славный.
– Ты его Васькой зовешь – странно. А, что он очень хорош?
– Очень хорош.
– Ну, приходи скорей чай пить. Все вместе.
И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые 15 летние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче они чувствовали, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы – Соня . Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощения за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее.
– Как однако странно, – сказала Вера, выбрав общую минуту молчания, – что Соня с Николенькой теперь встретились на вы и как чужие. – Замечание Веры было справедливо, как и все ее замечания; но как и от большей части ее замечаний всем сделалось неловко, и не только Соня, Николай и Наташа, но и старая графиня, которая боялась этой любви сына к Соне, могущей лишить его блестящей партии, тоже покраснела, как девочка. Денисов, к удивлению Ростова, в новом мундире, напомаженный и надушенный, явился в гостиную таким же щеголем, каким он был в сражениях, и таким любезным с дамами и кавалерами, каким Ростов никак не ожидал его видеть.


Вернувшись в Москву из армии, Николай Ростов был принят домашними как лучший сын, герой и ненаглядный Николушка; родными – как милый, приятный и почтительный молодой человек; знакомыми – как красивый гусарский поручик, ловкий танцор и один из лучших женихов Москвы.
Знакомство у Ростовых была вся Москва; денег в нынешний год у старого графа было достаточно, потому что были перезаложены все имения, и потому Николушка, заведя своего собственного рысака и самые модные рейтузы, особенные, каких ни у кого еще в Москве не было, и сапоги, самые модные, с самыми острыми носками и маленькими серебряными шпорами, проводил время очень весело. Ростов, вернувшись домой, испытал приятное чувство после некоторого промежутка времени примеривания себя к старым условиям жизни. Ему казалось, что он очень возмужал и вырос. Отчаяние за невыдержанный из закона Божьего экзамен, занимание денег у Гаврилы на извозчика, тайные поцелуи с Соней, он про всё это вспоминал, как про ребячество, от которого он неизмеримо был далек теперь. Теперь он – гусарский поручик в серебряном ментике, с солдатским Георгием, готовит своего рысака на бег, вместе с известными охотниками, пожилыми, почтенными. У него знакомая дама на бульваре, к которой он ездит вечером. Он дирижировал мазурку на бале у Архаровых, разговаривал о войне с фельдмаршалом Каменским, бывал в английском клубе, и был на ты с одним сорокалетним полковником, с которым познакомил его Денисов.
Страсть его к государю несколько ослабела в Москве, так как он за это время не видал его. Но он часто рассказывал о государе, о своей любви к нему, давая чувствовать, что он еще не всё рассказывает, что что то еще есть в его чувстве к государю, что не может быть всем понятно; и от всей души разделял общее в то время в Москве чувство обожания к императору Александру Павловичу, которому в Москве в то время было дано наименование ангела во плоти.
В это короткое пребывание Ростова в Москве, до отъезда в армию, он не сблизился, а напротив разошелся с Соней. Она была очень хороша, мила, и, очевидно, страстно влюблена в него; но он был в той поре молодости, когда кажется так много дела, что некогда этим заниматься, и молодой человек боится связываться – дорожит своей свободой, которая ему нужна на многое другое. Когда он думал о Соне в это новое пребывание в Москве, он говорил себе: Э! еще много, много таких будет и есть там, где то, мне еще неизвестных. Еще успею, когда захочу, заняться и любовью, а теперь некогда. Кроме того, ему казалось что то унизительное для своего мужества в женском обществе. Он ездил на балы и в женское общество, притворяясь, что делал это против воли. Бега, английский клуб, кутеж с Денисовым, поездка туда – это было другое дело: это было прилично молодцу гусару.
В начале марта, старый граф Илья Андреич Ростов был озабочен устройством обеда в английском клубе для приема князя Багратиона.
Граф в халате ходил по зале, отдавая приказания клубному эконому и знаменитому Феоктисту, старшему повару английского клуба, о спарже, свежих огурцах, землянике, теленке и рыбе для обеда князя Багратиона. Граф, со дня основания клуба, был его членом и старшиною. Ему было поручено от клуба устройство торжества для Багратиона, потому что редко кто умел так на широкую руку, хлебосольно устроить пир, особенно потому, что редко кто умел и хотел приложить свои деньги, если они понадобятся на устройство пира. Повар и эконом клуба с веселыми лицами слушали приказания графа, потому что они знали, что ни при ком, как при нем, нельзя было лучше поживиться на обеде, который стоил несколько тысяч.
– Так смотри же, гребешков, гребешков в тортю положи, знаешь! – Холодных стало быть три?… – спрашивал повар. Граф задумался. – Нельзя меньше, три… майонез раз, – сказал он, загибая палец…
– Так прикажете стерлядей больших взять? – спросил эконом. – Что ж делать, возьми, коли не уступают. Да, батюшка ты мой, я было и забыл. Ведь надо еще другую антре на стол. Ах, отцы мои! – Он схватился за голову. – Да кто же мне цветы привезет?
– Митинька! А Митинька! Скачи ты, Митинька, в подмосковную, – обратился он к вошедшему на его зов управляющему, – скачи ты в подмосковную и вели ты сейчас нарядить барщину Максимке садовнику. Скажи, чтобы все оранжереи сюда волок, укутывал бы войлоками. Да чтобы мне двести горшков тут к пятнице были.
Отдав еще и еще разные приказания, он вышел было отдохнуть к графинюшке, но вспомнил еще нужное, вернулся сам, вернул повара и эконома и опять стал приказывать. В дверях послышалась легкая, мужская походка, бряцанье шпор, и красивый, румяный, с чернеющимися усиками, видимо отдохнувший и выхолившийся на спокойном житье в Москве, вошел молодой граф.
– Ах, братец мой! Голова кругом идет, – сказал старик, как бы стыдясь, улыбаясь перед сыном. – Хоть вот ты бы помог! Надо ведь еще песенников. Музыка у меня есть, да цыган что ли позвать? Ваша братия военные это любят.
– Право, папенька, я думаю, князь Багратион, когда готовился к Шенграбенскому сражению, меньше хлопотал, чем вы теперь, – сказал сын, улыбаясь.
Старый граф притворился рассерженным. – Да, ты толкуй, ты попробуй!
И граф обратился к повару, который с умным и почтенным лицом, наблюдательно и ласково поглядывал на отца и сына.
– Какова молодежь то, а, Феоктист? – сказал он, – смеется над нашим братом стариками.
– Что ж, ваше сиятельство, им бы только покушать хорошо, а как всё собрать да сервировать , это не их дело.