Нети нети

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

В индуизме (особенно, в Джняна Йоге и Адвайта Веданте), нети-нети является мантрой, означающей «не то, не то». Это выражение можно встретить в Упанишадах. Одним из первых философов Адвайты, предложившим подход нети-нети, был Ади Шанкара. Это апофатическая практика (см. апофатическое богословие) является выражением того факта, что Абсолют не является чем-то, что можно описать — он вне дискурсивного мышления.

Нети-нети это также аналитический процесс — осмысление чего-либо посредством чёткого определения того, чем оно не является. Одним из ключевых элементов Джняна Йоги является «исследованием нети-нети» — подход к пониманию природы Брахмана без использования утверждающих (и, следовательно, неадекватных) его определений или описаний: точнее говоря, речь идёт о последовательном «отбрасывании» попыток определить Абсолют дискурсивным путём.

Целью этого упражнения является снятие концептуальных схем и прочих препятствий для медитации. Так же и мудрец может выразить природу божественного, просто указав на её несопоставимость с чем-либо ещё.

Аналогичные направления в других (и в индийских) богословских системах, пытающихся раскрыть Абсолют, отмечая чем он не является (нети — не то), называются апофатическим богословием.



См. также


К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Напишите отзыв о статье "Нети нети"

Отрывок, характеризующий Нети нети

Офицер с двойными усами, Здржинский, рассказывал напыщенно о том, как Салтановская плотина была Фермопилами русских, как на этой плотине был совершен генералом Раевским поступок, достойный древности. Здржинский рассказывал поступок Раевского, который вывел на плотину своих двух сыновей под страшный огонь и с ними рядом пошел в атаку. Ростов слушал рассказ и не только ничего не говорил в подтверждение восторга Здржинского, но, напротив, имел вид человека, который стыдился того, что ему рассказывают, хотя и не намерен возражать. Ростов после Аустерлицкой и 1807 года кампаний знал по своему собственному опыту, что, рассказывая военные происшествия, всегда врут, как и сам он врал, рассказывая; во вторых, он имел настолько опытности, что знал, как все происходит на войне совсем не так, как мы можем воображать и рассказывать. И потому ему не нравился рассказ Здржинского, не нравился и сам Здржинский, который, с своими усами от щек, по своей привычке низко нагибался над лицом того, кому он рассказывал, и теснил его в тесном шалаше. Ростов молча смотрел на него. «Во первых, на плотине, которую атаковали, должна была быть, верно, такая путаница и теснота, что ежели Раевский и вывел своих сыновей, то это ни на кого не могло подействовать, кроме как человек на десять, которые были около самого его, – думал Ростов, – остальные и не могли видеть, как и с кем шел Раевский по плотине. Но и те, которые видели это, не могли очень воодушевиться, потому что что им было за дело до нежных родительских чувств Раевского, когда тут дело шло о собственной шкуре? Потом оттого, что возьмут или не возьмут Салтановскую плотину, не зависела судьба отечества, как нам описывают это про Фермопилы. И стало быть, зачем же было приносить такую жертву? И потом, зачем тут, на войне, мешать своих детей? Я бы не только Петю брата не повел бы, даже и Ильина, даже этого чужого мне, но доброго мальчика, постарался бы поставить куда нибудь под защиту», – продолжал думать Ростов, слушая Здржинского. Но он не сказал своих мыслей: он и на это уже имел опыт. Он знал, что этот рассказ содействовал к прославлению нашего оружия, и потому надо было делать вид, что не сомневаешься в нем. Так он и делал.