Нефериркара Какаи

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Фараон Древнего Египта
Сахура Шепсескара
Нефериркара Какаи
V династия
Древнее царство

Фрагмент рельефа из погребального храма пирамиды Сахуры впоследствии перестроенный по указанию фараона Нефериркара
Хронология
  • 2458 — 2438 гг. до н. э. (20 лет) — по Ю. фон Бекерату
  • 2475 — 2465 гг. до н. э. (10 лет) — по Schneider
Нефериркара Какаи на Викискладе

Нефериркара Какаи — фараон Древнего Египта, правивший приблизительно в 2475—2465 годах до н. э.[1]; из V династии.





Деятельность

Происхождение

Происхождение Нефериркара, как и двух других первых фараонов V династии не совсем ясно. О нём и его времени правления сохранилось немного свидетельств.

Неферикара был сыном основателя династии фараона Усеркафа и царицы Хенткаус I и наследовал своему брату Сахура. То, что он был братом Сахура, подтверждают и изображения Нефериркара в заупокойном храме Сахура. В папирусе Весткар, Нефериркара назван сыном жены жреца бога Ра и самого бога Ра, наряду с двумя другими первыми фараонами V династии — Усеркафом и Сахура, которые таким образом являлись его братьями.

Годы правления

Продолжительность правления Нефериркара точно не известна.

На обратной стороне поврежденного Палермского камня, как последний, из сохранившихся лет его правления, указан «год 5-го подсчёта рогатого скота», что подразумевает 9-й год его правления (если подсчёты скота производились раз в два года). Последующие года его правления утеряны в недостающей части документа.

Так как записи Палермского камня обрываются на правлении Нефериркара, это дало право некоторым историкам утверждать, что эта первая сохранившаяся в мировой истории хроника была написана именно при этом фараоне. Однако это обстоятельство оспаривается на основании того, что обратная сторона камня содержит явные ссылки на позднейших фараонов конца Древнего царства. Так что, возможно, составление Палермского камня происходило во время довольно длительного правления фараона Ниусерра Ини, наследовавшего власть после кратковременного правления фараонов Шепсескара и Неферефра, прямых наследников самого Нефериркара.

Царский список Манефона отводит Нефериркара (там он назван Неферхересом) 20 лет правления[2], но судя по тому, что его пирамида и храмы, принадлежащие к ней остались не закончены, он вряд ли мог иметь такой длительный срок правления.

Имена фараона

Заупокойный комплекс

В 11 год правления «царь Верхнего и Нижнего Египта Нефериркара сделал в качестве своего памятника для Ра, в его солнечном святилище „Желание Ра“, вечернюю и утреннею солнечную ладью длиной 8 локтей из меди».

Нефериркара известен, прежде всего, своими строительными работами, к центральным проектам которых принадлежали до сих пор ненайденный солнечный храм и поминальный комплекс с пирамидой. Нефериркара построил пирамиду в Абусире (104 × 104 м.), названную Ба («Душа»). Это самая крупная пирамида Абу-Сира. Пирамида Нефериркара Какаи задумывалась как шестиступенчатая пирамида высотой 52 м, однако со временем её высоту планировалось увеличить до 73,5 м. Сейчас пирамида Нефериркара сильно разрушена, и её высота равняется лишь 44 м. Вход в пирамиду располагался с северной стороны. Галерея и погребальная камера, от которой сохранилась только верхняя часть, по форме лишь слегка отличались от пирамиды Сахура.

Фараону Нефериркара, который, вероятно, царствовал не более 10 лет, не довелось увидеть пирамиду законченной. Можно утверждать, что при нём едва начали постройку верхнего заупокойного храма, который был задуман как величественное сооружение, по размерам соответствующее пирамиде. Был завершен лишь зал, снабженный пятью нишами, и святилище. Двор и часть кладовых были возведены уже при Неферефра, все остальное — при Ниусерра, но значительно скромнее, чем планировалось. Только центральная часть храма была выполнена из камня, остальные части строились из сырцового кирпича с перекрытиями из деревянных балок. Колонны также были из дерева и, вероятно, имели форму лотоса.

Что касается нижнего храма и «восходящей» дороги, то Ниусерра просто присвоил их себе. Положение храма и направление дороги показывают, что эти строения должны были относиться к пирамиде Нефериркара, но Ниусерра приказал направить эту дорогу к своей пирамиде.

Заупокойный комплекс фараона был исследован в самом конце XIX века, когда там был найден древнейший и один из важнейших архивов административных документов периода Древнего царства, в котором хранились папирусы вплоть до датированных правлением фараона Униса. В нём хранились описи имущества, штатного расписания храмового персонала, выдачи продуктов питания и вещей со складов и др. Данные этого архива хорошо дополняют найденные в Коптосе указы фараонов Древнего царства о наделении храмов привилегиями, в частности об освобождении храмового персонала от дополнительных работ в пользу царя.

Довольно крупные размеры его погребального комплекса в Абусире позволяют предположить, что в период правления Нефериркара государственная власть была относительно могущественной и влиятельной. Вместе с тем, тот факт, что Нефериркара был вынужден освободить храмы Осириса от работы на «дом царя», свидетельствует о сокращении неограниченного влияния царского двора на жречество.

Часто встречающееся в соседних могилах имя Какаи было, вероятно, его личным именем, то есть именем, данным при рождении.

Солнечный храм

Хотя указаний о солнечном храме Нефериркара в надписях имеется больше чем о любом другом из шести известных солнечных святынь V династии, он до сих пор не найден археологами. Храм носил название «Место сердца Ра». Палермский камень и папирусы архива Абусира являются самыми важными источниками и даже позволяют провести подробную реконструкцию сооружения. Таким образом можно изымать камню Палермо, что солнечная святыня владела обелисками, на южном углу конструкцию для барки, а также 2 медных барок длиной 8 локтей. Папирусы Abusir поступают особенно на культовом здании и хозяйственных постройках. Таким образом они упоминают «восточные склады», помещение для «лодки Маат», зал носящий имя «дворец празднования хеб-сед» и «алтарь Ра». Поставки детализируются, кроме того, для храма в честь умерших пирамиды Neferirkare перечислено. Солнечный храм, таким образом, являлся настоящим центром посмертного культа фараона. Важное указание к его локализации — это отметка, что поставки транспортировались для Neferirkares храм в честь умерших гребшее, итак морем. Однако солнечный храм не найден в непосредственной близости от пирамиды Нефериркара в некрополе Абусира.

Почему сооружение вопреки его хорошему письменному документированию до сих пор не локализовано, не вполне понятно. Однако, конструкция солнечного храма Ниусерра дает возможное объяснение: Он сооружался сперва только из кирпичей, а впоследствии перестраивался в камне. Возможно, такая реконструкция была запланирована также и для святыни Нефериркара. Но так как Нефериркара правил недолго, эта перестройка не была совершена и первоначальная кирпичная постройка была уничтожена временем.

Образ царя

Нефериркара является одним из популярных героев древнеегипетского фольклора того периода. Предания изображают его мудрым, благородным, вежливым и добродушным правителем. Это подтверждают и упоминания о фараоне в гробницах вельмож. В частности, известна история о том, как во время отправления религиозного обряда фараон случайно дотронулся жезлом до тела пожилого и уважаемого всеми вельможи Равера. Этот жест фараона, на которого смотрели как на божество, означал опалу или даже казнь придворного. Нефериркара, однако, спешно помиловал Равера и настоял на том, чтобы инцидент не имел для последнего никаких негативных последствий. «Я не нападал на него и он находится в безопасности, поскольку он более достоин перед царём чем любой другой человек» — заявил фараон. Всё это было запечатлено в надписи в гробнице Раура в Гизе.

Интересна, к сожалению, плохо сохранившаяся надпись визиря и главного архитектора Нефериркара Уашптаха, начертанная в его гробнице. Царь со своей свитой и детьми посетил порученные Уашптаху работы и остался ими весьма доволен. Во время разговора он заметил, что его визирь не отвечает. Свита поняла, что он в обмороке. Царь немедленно велел перенести его во дворец, позвал придворных медиков с их медицинскими папирусами. Но все оказалось напрасным, и царю осталось только приказать приготовить для верного слуги саркофаг из эбенового дерева. После смерти Уашптаха царь на несколько дней удалился в свои покои, чтобы оплакать усопшего товарища. Уашптах был мумифицирован в присутствии фараона, а похоронную процессию возглавил сам Нефериркара. Эта надпись в гробнице Уашптаха особо подчёркивает человеколюбие фараона Нефериркара.

Вельможа Птахшепсес, живший при семи царях, оставил нам интересную, не лишённую и литературных достоинств надпись, в которой, в частности, рассказывает, что в качестве особой милости «его величество позволил ему целовать свои ноги и не позволил ему целовать пол».

Напишите отзыв о статье "Нефериркара Какаи"

Примечания

  1. 2446 — 2438 (selon Allen); 2475—2465 (selon Krauss); 2492—2483 (selon Redford); 2458—2438 (selon Beckerath); 2435—2425 (selon Málek); 2452—2442 (selon Dodson)
  2. [simposium.ru/ru/node/10150#_ftnref63 Манефон. Египтика. Книга I, V Династия]

Литература

  • История Древнего Востока. Зарождение древнейших классовых обществ и первые очаги рабовладельческой цивилизации. Часть 2. Передняя Азия. Египет / Под редакцией Г. М. Бонгард-Левина. — М.: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1988. — 623 с. — 25 000 экз.
  • Тураев Б.А.. [historic.ru/books/item/f00/s00/z0000044/index.shtml История древнего Востока] / Под редакцией Струве В. В. и Снегирёва И. Л. — 2-е стереот. изд. — Л.: Соцэкгиз, 1935. — Т. 1. — 15 250 экз.
  • [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/1.htm Древний Восток и античность]. // [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/0.htm Правители Мира. Хронологическо-генеалогические таблицы по всемирной истории в 4 тт.] / Автор-составитель В. В. Эрлихман. — Т. 1.
V династия
Предшественник:
Сахура
фараон Египта
ок. 2483—2463 до н. э.
Преемник:
Шепсескара


Отрывок, характеризующий Нефериркара Какаи

Он, предназначенный провидением на печальную, несвободную роль палача народов, уверял себя, что цель его поступков была благо народов и что он мог руководить судьбами миллионов и путем власти делать благодеяния!
«Des 400000 hommes qui passerent la Vistule, – писал он дальше о русской войне, – la moitie etait Autrichiens, Prussiens, Saxons, Polonais, Bavarois, Wurtembergeois, Mecklembourgeois, Espagnols, Italiens, Napolitains. L'armee imperiale, proprement dite, etait pour un tiers composee de Hollandais, Belges, habitants des bords du Rhin, Piemontais, Suisses, Genevois, Toscans, Romains, habitants de la 32 e division militaire, Breme, Hambourg, etc.; elle comptait a peine 140000 hommes parlant francais. L'expedition do Russie couta moins de 50000 hommes a la France actuelle; l'armee russe dans la retraite de Wilna a Moscou, dans les differentes batailles, a perdu quatre fois plus que l'armee francaise; l'incendie de Moscou a coute la vie a 100000 Russes, morts de froid et de misere dans les bois; enfin dans sa marche de Moscou a l'Oder, l'armee russe fut aussi atteinte par, l'intemperie de la saison; elle ne comptait a son arrivee a Wilna que 50000 hommes, et a Kalisch moins de 18000».
[Из 400000 человек, которые перешли Вислу, половина была австрийцы, пруссаки, саксонцы, поляки, баварцы, виртембергцы, мекленбургцы, испанцы, итальянцы и неаполитанцы. Императорская армия, собственно сказать, была на треть составлена из голландцев, бельгийцев, жителей берегов Рейна, пьемонтцев, швейцарцев, женевцев, тосканцев, римлян, жителей 32 й военной дивизии, Бремена, Гамбурга и т.д.; в ней едва ли было 140000 человек, говорящих по французски. Русская экспедиция стоила собственно Франции менее 50000 человек; русская армия в отступлении из Вильны в Москву в различных сражениях потеряла в четыре раза более, чем французская армия; пожар Москвы стоил жизни 100000 русских, умерших от холода и нищеты в лесах; наконец во время своего перехода от Москвы к Одеру русская армия тоже пострадала от суровости времени года; по приходе в Вильну она состояла только из 50000 людей, а в Калише менее 18000.]
Он воображал себе, что по его воле произошла война с Россией, и ужас совершившегося не поражал его душу. Он смело принимал на себя всю ответственность события, и его помраченный ум видел оправдание в том, что в числе сотен тысяч погибших людей было меньше французов, чем гессенцев и баварцев.


Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что русским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибнут. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.
Не один Наполеон испытывал то похожее на сновиденье чувство, что страшный размах руки падает бессильно, но все генералы, все участвовавшие и не участвовавшие солдаты французской армии, после всех опытов прежних сражений (где после вдесятеро меньших усилий неприятель бежал), испытывали одинаковое чувство ужаса перед тем врагом, который, потеряв половину войска, стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения. Нравственная сила французской, атакующей армии была истощена. Не та победа, которая определяется подхваченными кусками материи на палках, называемых знаменами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска, – а победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своем бессилии, была одержана русскими под Бородиным. Французское нашествие, как разъяренный зверь, получивший в своем разбеге смертельную рану, чувствовало свою погибель; но оно не могло остановиться, так же как и не могло не отклониться вдвое слабейшее русское войско. После данного толчка французское войско еще могло докатиться до Москвы; но там, без новых усилий со стороны русского войска, оно должно было погибнуть, истекая кровью от смертельной, нанесенной при Бородине, раны. Прямым следствием Бородинского сражения было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, погибель пятисоттысячного нашествия и погибель наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородиным была наложена рука сильнейшего духом противника.



Для человеческого ума непонятна абсолютная непрерывность движения. Человеку становятся понятны законы какого бы то ни было движения только тогда, когда он рассматривает произвольно взятые единицы этого движения. Но вместе с тем из этого то произвольного деления непрерывного движения на прерывные единицы проистекает большая часть человеческих заблуждений.
Известен так называемый софизм древних, состоящий в том, что Ахиллес никогда не догонит впереди идущую черепаху, несмотря на то, что Ахиллес идет в десять раз скорее черепахи: как только Ахиллес пройдет пространство, отделяющее его от черепахи, черепаха пройдет впереди его одну десятую этого пространства; Ахиллес пройдет эту десятую, черепаха пройдет одну сотую и т. д. до бесконечности. Задача эта представлялась древним неразрешимою. Бессмысленность решения (что Ахиллес никогда не догонит черепаху) вытекала из того только, что произвольно были допущены прерывные единицы движения, тогда как движение и Ахиллеса и черепахи совершалось непрерывно.
Принимая все более и более мелкие единицы движения, мы только приближаемся к решению вопроса, но никогда не достигаем его. Только допустив бесконечно малую величину и восходящую от нее прогрессию до одной десятой и взяв сумму этой геометрической прогрессии, мы достигаем решения вопроса. Новая отрасль математики, достигнув искусства обращаться с бесконечно малыми величинами, и в других более сложных вопросах движения дает теперь ответы на вопросы, казавшиеся неразрешимыми.
Эта новая, неизвестная древним, отрасль математики, при рассмотрении вопросов движения, допуская бесконечно малые величины, то есть такие, при которых восстановляется главное условие движения (абсолютная непрерывность), тем самым исправляет ту неизбежную ошибку, которую ум человеческий не может не делать, рассматривая вместо непрерывного движения отдельные единицы движения.
В отыскании законов исторического движения происходит совершенно то же.
Движение человечества, вытекая из бесчисленного количества людских произволов, совершается непрерывно.
Постижение законов этого движения есть цель истории. Но для того, чтобы постигнуть законы непрерывного движения суммы всех произволов людей, ум человеческий допускает произвольные, прерывные единицы. Первый прием истории состоит в том, чтобы, взяв произвольный ряд непрерывных событий, рассматривать его отдельно от других, тогда как нет и не может быть начала никакого события, а всегда одно событие непрерывно вытекает из другого. Второй прием состоит в том, чтобы рассматривать действие одного человека, царя, полководца, как сумму произволов людей, тогда как сумма произволов людских никогда не выражается в деятельности одного исторического лица.
Историческая наука в движении своем постоянно принимает все меньшие и меньшие единицы для рассмотрения и этим путем стремится приблизиться к истине. Но как ни мелки единицы, которые принимает история, мы чувствуем, что допущение единицы, отделенной от другой, допущение начала какого нибудь явления и допущение того, что произволы всех людей выражаются в действиях одного исторического лица, ложны сами в себе.
Всякий вывод истории, без малейшего усилия со стороны критики, распадается, как прах, ничего не оставляя за собой, только вследствие того, что критика избирает за предмет наблюдения большую или меньшую прерывную единицу; на что она всегда имеет право, так как взятая историческая единица всегда произвольна.
Только допустив бесконечно малую единицу для наблюдения – дифференциал истории, то есть однородные влечения людей, и достигнув искусства интегрировать (брать суммы этих бесконечно малых), мы можем надеяться на постигновение законов истории.
Первые пятнадцать лет XIX столетия в Европе представляют необыкновенное движение миллионов людей. Люди оставляют свои обычные занятия, стремятся с одной стороны Европы в другую, грабят, убивают один другого, торжествуют и отчаиваются, и весь ход жизни на несколько лет изменяется и представляет усиленное движение, которое сначала идет возрастая, потом ослабевая. Какая причина этого движения или по каким законам происходило оно? – спрашивает ум человеческий.
Историки, отвечая на этот вопрос, излагают нам деяния и речи нескольких десятков людей в одном из зданий города Парижа, называя эти деяния и речи словом революция; потом дают подробную биографию Наполеона и некоторых сочувственных и враждебных ему лиц, рассказывают о влиянии одних из этих лиц на другие и говорят: вот отчего произошло это движение, и вот законы его.