Нзула, Альберт
Альберт Томас Нзула (англ. Albert Nzula; 1903 или 16 ноября 1905, Роксвилль, Оранжевое Свободное государство — 17 января 1934, Москва, СССР[1]) — южноафриканский политик, деятель рабочего и коммунистического движения Южной Африки, марксист, журналист.
Биография
Принадлежал в народу зулусов. Образование получил в миссионерских школах Бенсонвале и Ловендале, получив диплом учителя, после чего переехал в Аливал-Норт, Трансвааль, где работал в качестве преподавателя, переводчика и секретаря местного отделения работников промышленности и торговли; позже переехал в Эватон, где устроился преподавателем в миссионерскую школу Уилберфорс, через некоторое время получив пост её директора.
С юных лет активно участвовал в деятельности Африканского национального конгресса, а в августе 1928 года вступил в Коммунистическую партию Южной Африки, где быстро завоевал репутацию талантливого оратора и получил известность; вследствие этого события начал подвергаться травле со стороны антикоммунистов и был вынужден уйти с поста директора школы в Эвантоне и переехать в Йоханнесбург, где стал преподавать в вечерней школе для чернокожих, организованной коммунистами. Вскоре в эту школу проникли агенты тайной полиции ЮАС и обвинили его в «разжигании расовой розни», арестовав и отдав в апреле 1929 года под суд, в результате которого, однако, Нзула был лишь оштрафован[2]
Благодаря своим ораторским способностям и идейности Нзула был избран, несмотря на свой молодой возраст, в 1929 году секретарём ЦК Коммунистической партии Южной Африки, а затем и секретарём Африканской федерации профсоюзов и, совместно с Эдвардом Ру, секретарём Лиги борьбы за права коренного населения. Под его руководством были организованы массовые акции протеста чернокожего населения против расизма, угнетения и дискриминации.
В 1930 году начал стремительно терять свой авторитет из-за прогрессирующего алкоголизма, ввиду чего потерял пост секретаря ЦК, став, однако, членом Центрального совета профинтерна в качестве представителя прогрессивных профсоюзов ЮАС (также известных как «Федерация неевропейских профсоюзов»). В 1931 году он уехал в Москву, чтобы учиться в Ленинской школе, и там стал автором и членом редколлегии коминтерновского журнала The Negro Worker, который был органом Международного профсоюзного комитета рабочих-негров. Свои работы писал под псевдонимом Тед Джексон. Находясь в СССР, написал, в частности, книгу «Страна алмазов и рабов» (1932) и выступил соавтором работы «Принудительный труд и профдвижение в негритянской Африке» (1933).
Умер в Москве от, согласно официальной версии, пневмонии. Тем не менее существует версия, что он мог быть убит советскими спецслужбами из-за подозрений в симпатиях к троцкизму[3] (о чём он проговаривался в нетрезвом состоянии).
Напишите отзыв о статье "Нзула, Альберт"
Примечания
- ↑ [www.sahistory.org.za/people/albert-nzula-1 Albert Nzula | South African History Online]
- ↑ [books.google.ru/books?id=mHvjAAAAMAAJ&q=%D0%90%D0%BB%D1%8C%D0%B1%D0%B5%D1%80%D1%82+%D0%9D%D0%B7%D1%83%D0%BB%D0%B0&dq=%D0%90%D0%BB%D1%8C%D0%B1%D0%B5%D1%80%D1%82+%D0%9D%D0%B7%D1%83%D0%BB%D0%B0&hl=ru&sa=X&ei=ISczU4adI5T04QSN7oCAAQ&ved=0CE0Q6AEwBzgU Африка: М-Я. Иван Изосинович Потсхин, 1963. Стр.79.]
- ↑ [www.disa.ukzn.ac.za/webpages/DC/slsep88.6/slsep88.6.pdf The death of Albert Nzula and the silence of George Padmore]
Ссылки
- Нзула Альберт Томас — статья из Большой советской энциклопедии.
Отрывок, характеризующий Нзула, Альберт
В назначенный час обеда, однако, князь Андрей уже входил в собственный, небольшой дом Сперанского у Таврического сада. В паркетной столовой небольшого домика, отличавшегося необыкновенной чистотой (напоминающей монашескую чистоту) князь Андрей, несколько опоздавший, уже нашел в пять часов собравшееся всё общество этого petit comite, интимных знакомых Сперанского. Дам не было никого кроме маленькой дочери Сперанского (с длинным лицом, похожим на отца) и ее гувернантки. Гости были Жерве, Магницкий и Столыпин. Еще из передней князь Андрей услыхал громкие голоса и звонкий, отчетливый хохот – хохот, похожий на тот, каким смеются на сцене. Кто то голосом, похожим на голос Сперанского, отчетливо отбивал: ха… ха… ха… Князь Андрей никогда не слыхал смеха Сперанского, и этот звонкий, тонкий смех государственного человека странно поразил его.Князь Андрей вошел в столовую. Всё общество стояло между двух окон у небольшого стола с закуской. Сперанский в сером фраке с звездой, очевидно в том еще белом жилете и высоком белом галстухе, в которых он был в знаменитом заседании государственного совета, с веселым лицом стоял у стола. Гости окружали его. Магницкий, обращаясь к Михайлу Михайловичу, рассказывал анекдот. Сперанский слушал, вперед смеясь тому, что скажет Магницкий. В то время как князь Андрей вошел в комнату, слова Магницкого опять заглушились смехом. Громко басил Столыпин, пережевывая кусок хлеба с сыром; тихим смехом шипел Жерве, и тонко, отчетливо смеялся Сперанский.
Сперанский, всё еще смеясь, подал князю Андрею свою белую, нежную руку.
– Очень рад вас видеть, князь, – сказал он. – Минутку… обратился он к Магницкому, прерывая его рассказ. – У нас нынче уговор: обед удовольствия, и ни слова про дела. – И он опять обратился к рассказчику, и опять засмеялся.
Князь Андрей с удивлением и грустью разочарования слушал его смех и смотрел на смеющегося Сперанского. Это был не Сперанский, а другой человек, казалось князю Андрею. Всё, что прежде таинственно и привлекательно представлялось князю Андрею в Сперанском, вдруг стало ему ясно и непривлекательно.
За столом разговор ни на мгновение не умолкал и состоял как будто бы из собрания смешных анекдотов. Еще Магницкий не успел докончить своего рассказа, как уж кто то другой заявил свою готовность рассказать что то, что было еще смешнее. Анекдоты большею частью касались ежели не самого служебного мира, то лиц служебных. Казалось, что в этом обществе так окончательно было решено ничтожество этих лиц, что единственное отношение к ним могло быть только добродушно комическое. Сперанский рассказал, как на совете сегодняшнего утра на вопрос у глухого сановника о его мнении, сановник этот отвечал, что он того же мнения. Жерве рассказал целое дело о ревизии, замечательное по бессмыслице всех действующих лиц. Столыпин заикаясь вмешался в разговор и с горячностью начал говорить о злоупотреблениях прежнего порядка вещей, угрожая придать разговору серьезный характер. Магницкий стал трунить над горячностью Столыпина, Жерве вставил шутку и разговор принял опять прежнее, веселое направление.
Очевидно, Сперанский после трудов любил отдохнуть и повеселиться в приятельском кружке, и все его гости, понимая его желание, старались веселить его и сами веселиться. Но веселье это казалось князю Андрею тяжелым и невеселым. Тонкий звук голоса Сперанского неприятно поражал его, и неумолкавший смех своей фальшивой нотой почему то оскорблял чувство князя Андрея. Князь Андрей не смеялся и боялся, что он будет тяжел для этого общества. Но никто не замечал его несоответственности общему настроению. Всем было, казалось, очень весело.
