Нибур, Карстен

Карстен Нибур
Carsten Niebuhr Karsten Niebuhr
Дата рождения:	17 марта 1733(1733-03-17)
Место рождения:	деревня Людингворт (сейчас — на территории города Куксхафен), Нижняя Саксония
Дата смерти:	26 апреля 1815(1815-04-26) (82 года)
Место смерти:	Мельдорф
Страна:	Германия Германия
Научная сфера:	математика, картография, ботаника
Альма-матер:	Гёттингенский университет
Известен как:	путешественник по арабскому миру, натуралист, математик

Систематик живой природы

Автор наименований ряда ботанических таксонов. В ботанической (бинарной) номенклатуре эти названия дополняются сокращением «Niebuhr». [www.ipni.org/ipni/idAuthorSearch.do?id=6972-1 Персональная страница] на сайте IPNI

Ка́рстен Ни́бур (нем. Carsten Niebuhr, также Karsten Niebuhr, 17 марта 1733 — 26 апреля 1815) — немецкий учёный на датской службе. Прославился как путешественник по арабским странам; его книги содержали ценнейшие для своего времени сведения о природе, истории и экономике арабского мира.

Известен также как математик, картограф, натуралист. После смерти в совместной экспедиции шведского ботаника Пера Форссколя подготовил и издал его труды.

Карстен Нибур — отец немецкого историка Бартольда Георга Нибура.

Биография

До 1761 года

Карстен Нибур родился в 1733 году в семье крестьянина в деревне Людингворт (сейчас это место стало частью города Куксхафен в Нижней Саксонии). Образование Нибур получил совсем слабое, после нескольких лет учёбы он стал заниматься крестьянским трудом. Он, однако, одновременно продолжал учиться, проявляя особый интерес к математике; кроме того, ему удалось получить определённый опыт в топографических (землемерных) работах.

В 1760 году один из тех, с кем занимался Нибур, предложил ему присоединиться к научной экспедиции, проводимой под патронажем короля Дании Фредерика V. Целью экспедиции было исследование природы, этнографии и экономики Египта, Аравии и Сирии. Нибур согласился; в течение того времени, которое оставалось до начала экспедиции, он изучал математику и арабский язык.

Экспедиция (1761—1767)

Экспедиция отплыла из Дании в январе 1761 года, прибыла в египетскую Александрию, а затем стала подниматься по Нилу. Из Суэца Нибур совершил восхождение на гору Синай. В октябре 1762 года экспедиция отплыла в Джидду, а затем, уже по земле, добралась до города Моха в Йемене. Здесь в мае 1763 года умер филолог Фредерик Кристиан фон Хауен, а вскоре после него, в июле, — шведский (финский) натуралист и философ, один из «апостолов Линнея» Пер Форссколь (1732—1763).

Оставшиеся члены экспедиции посетили город Сану, столицу Йемена, но по причине того, что местный климат плохо действовал на их здоровье, вскоре снова вернулись в Моху. Нибур был одним из немногих в экспедиции, у кого не было существенных проблем со здоровьем; по всей видимости, это было связано с тем, что он стал носить местную одежду и есть местную пищу.

Из Йемена экспедиция, от которой осталось всего три человека, отправилась в Бомбей. В пути скончался ещё один член экспедиции, художник, а вскоре после прибытия в Индию — ещё один, хирург. Нибур остался единственным выжившим членом экспедиции. В Бомбее он провёл 14 месяцев, а затем через Маскат, Бушир, Шираз, Персеполь, Кипр и Константинополь вернулся в Копенгаген в ноябре 1767 года.

После 1767 года

Вернувшись в Копенгаген, в течение нескольких лет Нибур занимал должность на датской военной службе, а в 1776 году перешёл на гражданскую службу.

Он опубликовал несколько книг с описанием своих путешествий, которые ещё при его жизни были перевелены и изданы также и в других странах. Кроме того, он отредактировал и опубликовал в Копенгагене две работы своего друга Пера Форссколя, посвящённые большей частью описанию растений Египта и Аравийского полуострова, — Descriptiones animalium, Flora Aegyptiaco-Arabica (1775) и Icones rerum naturalium (1776).

Семья

Карстен Нибур женился в 1773 году.

Его сын, Бартольд Георг Нибур (1776—1831), был известном немецким историком, филологом и государственным деятелем. В 1817 году Бартольд опубликовал биографию своего отца. В некоторых источниках встречается путаница относительно некоторых событий из жизни Нибура-отца и Нибура-сына: часть событий из жизни одного описана как события из жизни другого.

Почести

В честь Карстена Нибура в 1965 году южноафриканский ботаник Джон Лавранос назвал новый вид алоэ — Aloe niebuhriana.

Литература

• Путинцева Т. А. Нибур // Следы ведут в пески Аравии. — 2-е изд.. — М.: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1986. — С. 3—126. — 286 с. — 50 000 экз.

Ссылки

• Нибур, Карстен // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.  (Проверено 26 февраля 2011)
• [www-gdz.sub.uni-goettingen.de/cgi-bin/digbib.cgi?PPN504575031 Beschreibung von Arabien]: текст и иллюстрации на сайте Гёттингенского университета (нем.)
•  (рус.)  (англ.) [www.wdl.org/ru/item/11756/ Путешествия в Аравию] с 1892, часть, посвящённая Карстену Нибуру  (Проверено 25 февраля 2011)

Отрывок, характеризующий Нибур, Карстен

«Что я за глупость сказал, однако, губернаторше! – вдруг за ужином вспомнилось Николаю. – Она точно сватать начнет, а Соня?..» И, прощаясь с губернаторшей, когда она, улыбаясь, еще раз сказала ему: «Ну, так помни же», – он отвел ее в сторону:
– Но вот что, по правде вам сказать, ma tante…
– Что, что, мой друг; пойдем вот тут сядем.
Николай вдруг почувствовал желание и необходимость рассказать все свои задушевные мысли (такие, которые и не рассказал бы матери, сестре, другу) этой почти чужой женщине. Николаю потом, когда он вспоминал об этом порыве ничем не вызванной, необъяснимой откровенности, которая имела, однако, для него очень важные последствия, казалось (как это и кажется всегда людям), что так, глупый стих нашел; а между тем этот порыв откровенности, вместе с другими мелкими событиями, имел для него и для всей семьи огромные последствия.
– Вот что, ma tante. Maman меня давно женить хочет на богатой, но мне мысль одна эта противна, жениться из за денег.
– О да, понимаю, – сказала губернаторша.
– Но княжна Болконская, это другое дело; во первых, я вам правду скажу, она мне очень нравится, она по сердцу мне, и потом, после того как я ее встретил в таком положении, так странно, мне часто в голову приходило что это судьба. Особенно подумайте: maman давно об этом думала, но прежде мне ее не случалось встречать, как то все так случалось: не встречались. И во время, когда Наташа была невестой ее брата, ведь тогда мне бы нельзя было думать жениться на ней. Надо же, чтобы я ее встретил именно тогда, когда Наташина свадьба расстроилась, ну и потом всё… Да, вот что. Я никому не говорил этого и не скажу. А вам только.
Губернаторша пожала его благодарно за локоть.
– Вы знаете Софи, кузину? Я люблю ее, я обещал жениться и женюсь на ней… Поэтому вы видите, что про это не может быть и речи, – нескладно и краснея говорил Николай.
– Mon cher, mon cher, как же ты судишь? Да ведь у Софи ничего нет, а ты сам говорил, что дела твоего папа очень плохи. А твоя maman? Это убьет ее, раз. Потом Софи, ежели она девушка с сердцем, какая жизнь для нее будет? Мать в отчаянии, дела расстроены… Нет, mon cher, ты и Софи должны понять это.
Николай молчал. Ему приятно было слышать эти выводы.
– Все таки, ma tante, этого не может быть, – со вздохом сказал он, помолчав немного. – Да пойдет ли еще за меня княжна? и опять, она теперь в трауре. Разве можно об этом думать?
– Да разве ты думаешь, что я тебя сейчас и женю. Il y a maniere et maniere, [На все есть манера.] – сказала губернаторша.
– Какая вы сваха, ma tante… – сказал Nicolas, целуя ее пухлую ручку.


Приехав в Москву после своей встречи с Ростовым, княжна Марья нашла там своего племянника с гувернером и письмо от князя Андрея, который предписывал им их маршрут в Воронеж, к тетушке Мальвинцевой. Заботы о переезде, беспокойство о брате, устройство жизни в новом доме, новые лица, воспитание племянника – все это заглушило в душе княжны Марьи то чувство как будто искушения, которое мучило ее во время болезни и после кончины ее отца и в особенности после встречи с Ростовым. Она была печальна. Впечатление потери отца, соединявшееся в ее душе с погибелью России, теперь, после месяца, прошедшего с тех пор в условиях покойной жизни, все сильнее и сильнее чувствовалось ей. Она была тревожна: мысль об опасностях, которым подвергался ее брат – единственный близкий человек, оставшийся у нее, мучила ее беспрестанно. Она была озабочена воспитанием племянника, для которого она чувствовала себя постоянно неспособной; но в глубине души ее было согласие с самой собою, вытекавшее из сознания того, что она задавила в себе поднявшиеся было, связанные с появлением Ростова, личные мечтания и надежды.
Когда на другой день после своего вечера губернаторша приехала к Мальвинцевой и, переговорив с теткой о своих планах (сделав оговорку о том, что, хотя при теперешних обстоятельствах нельзя и думать о формальном сватовстве, все таки можно свести молодых людей, дать им узнать друг друга), и когда, получив одобрение тетки, губернаторша при княжне Марье заговорила о Ростове, хваля его и рассказывая, как он покраснел при упоминании о княжне, – княжна Марья испытала не радостное, но болезненное чувство: внутреннее согласие ее не существовало более, и опять поднялись желания, сомнения, упреки и надежды.
В те два дня, которые прошли со времени этого известия и до посещения Ростова, княжна Марья не переставая думала о том, как ей должно держать себя в отношении Ростова. То она решала, что она не выйдет в гостиную, когда он приедет к тетке, что ей, в ее глубоком трауре, неприлично принимать гостей; то она думала, что это будет грубо после того, что он сделал для нее; то ей приходило в голову, что ее тетка и губернаторша имеют какие то виды на нее и Ростова (их взгляды и слова иногда, казалось, подтверждали это предположение); то она говорила себе, что только она с своей порочностью могла думать это про них: не могли они не помнить, что в ее положении, когда еще она не сняла плерезы, такое сватовство было бы оскорбительно и ей, и памяти ее отца. Предполагая, что она выйдет к нему, княжна Марья придумывала те слова, которые он скажет ей и которые она скажет ему; и то слова эти казались ей незаслуженно холодными, то имеющими слишком большое значение. Больше же всего она при свидании с ним боялась за смущение, которое, она чувствовала, должно было овладеть ею и выдать ее, как скоро она его увидит.