Голландцы

Голландцы

Численность и ареал
Всего: от 25 до 28 миллионов. Нидерланды: 13 595 472 . США: 5 087 191 ЮАР: прибл. 5,0 млн Канада: 923,310 тыс. Бразилия: прибл. 850,0 тыс. Австралия: прибл. 270,0 тыс. Германия: прибл. 164,0 тыс. из них 41,0 тыс. в приграничном регионе. Суринам: прибл. 151,0 тыс. Бельгия: 121 489, из них 59,0 тыс. в приграничном регионе. Новая Зеландия: прибл. 100,0 тыс. Франция: прибл. 83,0 тыс. Шри-Ланка: 40,0 тыс. Великобритания: 40,0 тыс. Дания: прибл. 26,0 тыс. Испания: прибл. 20,0 тыс. Швейцария: 16,143 тыс. Ирландия: 4,292
Язык	нидерландский
Религия	Преимущественно Протестантизм, католицизм значительно меньше агностицизм. Значительно распространён атеизм.
Расовый тип	европеоидный
Родственные народы	буры
Этнические группы	голландцы, фламандцы, фризы

Запрос «Голландец» перенаправляется сюда; см. также другие значения.

Индоевропейцы
Индоевропейские языки
Анатолийские · Албанский Армянский · Балтские · Венетский Германские · Греческие • Иллирийские Арийские: Нуристанские, Иранские, Индоарийские, Дардские Италийские (Романские) Кельтские · Палеобалканские Славянские · Тохарские курсивом выделены мёртвые языковые группы
Индоевропейцы
Албанцы · Армяне · Балты Венеты · Германцы · Греки Иллирийцы · Иранцы · Индоарийцы Италики (Романцы) · Кельты Киммерийцы · Славяне · Тохары Фракийцы · Хетты курсивом выделены ныне не существующие общности
Праиндоевропейцы
Язык · Прародина · Религия
Индоевропеистика

Голландцы или нидерландцы (нидерл. Nederlanders) — коренное население Нидерландов. Общая численность от 25 до 28 миллионов человек. В Нидерландах проживает 16 995 472 чел. Часть голландцев живёт также в США, Канаде и других странах. Язык — нидерландский, германской группы индоевропейской языковой семьи, особенно близок немецкому. По языку, традициям, быту эти народы очень близки. Религия — протестантизм разных толков, католицизм. Письменность на латинской основе. Название голландцы получили по названию самой крупной провинции Нидерландов, Голландии.

Нидерландцы

Такие термины как нидерландский народ и нидерландцы имеют несколько отличий:

• Жители Нидерландов см. также Население Нидерландов.
• Те кто имеют нидерландское подданство.
• Автохтонное население Нидерландов.
• Голландские Эмигранты и их потомки вне Нидерландов.
• Коренные жители, считающие себя нидерландцами несмотря на то, что этнически они не являются таковыми, например фризы.

История

Первоначально территорию Нидерландов населяли кельты, затем здесь появились германские племена фризов и батавов. До V века н. э. длилась римская колонизация, параллельно в III—IV вв. н. э. здесь проходили франки.

В 768—814 гг. Карл Великий подчинил Нидерланды. В Средние века они входили в систему французской феодальной монархии (Фландрия и Артуа) и в состав Германской империи (Брабант, Голландия и др. провинции). В XIV—XV вв. эти земли принадлежали герцогам Бургундским. После смерти последнего герцога Бургундского, Карла Смелого, само герцогство перешло к Людовику XI, а Нидерланды — дочери Карла Смелого, Марии, вышедшей замуж за Максимиллиана, императора Германии.

Сын Максимиллиана, Филипп I, женившись на Хуане, дочери испанских католических королей, Фердинанда и Изабеллы, стал королём Испании, Нидерланды вошли в состав Испании. При Филиппе II Габсбурге обострились противоречия между народом Нидерландов и испанским правительством, прокатилась волна восстаний («восстание гёзов»). В результате борьбы северные провинции Нидерландов получили независимость, а южные остались за Испанией (будущая Бельгия, см. ст. «фламандцы»). Государство возглавили Генеральные штаты и штатгальтер, должность которого стала наследственной в семье принцев Оранских. В XVII веке Нидерланды были крупной колониальной державой. В настоящее время Нидерландам принадлежат только Антильские острова. Сейчас Нидерланды являются конституционной монархией. Глава государства — король (до 2013 г. — королева Беатрикс) и парламент (генеральные штаты).

Предки голландцев

По самой распространённой, эпической версии, голландцы — прямые потомки германского племени батавов, жившего в центральной части Исторических Нидерландов. Батавы, имевшие союзнические отношения с Римской империей, были романизированы, но в 69-70 гг. нашей эры этот факт не помешал им поднять восстание и оказать сопротивление против Рима. Батавам, под предводительством Гая Юлия Цивилиса, удалось сокрушить четыре римских легиона, нанеся тем самым унизительное поражение Риму. Впрочем, в конечном счёте они были разгромлены римской армией под командованием военачальника и пропретора Британии, Квинта Петиллия Цериала.

Во время Нидерландской буржуазной революции, длившейся с 1568 до 1648 годов, голландская интеллигенция и учёные увидели в этих событиях сходство с Восстанием батавов, используя героизм батавов для усиления патриотизма и решимости народных масс к восстанию. Вследствие этого возникли такие относящиеся к голландцам названия как:

• Lingua Batava, латинское название нидерландского языка.
• Батавия, колониальная столица Голландской Ост-Индии c 1619 по 1942 годы, сейчас столица Индонезии Джакарта.
• Нидерланды c 1795 по 1806 годы были известны как Батавская республика.

Современные историки считают, что роль батавов была незначительной. Исторические источники указывают на то, что численность батавов после их завоевания заметно уменьшилась и они потеряли былое влияние, что и привело в конце концов к их полной ассимиляции во время периода перемещения народов с франками — истинными предками голландцев.

Нидерландцы, живущие за пределами родины

За пределами Нидерландов проживает немало голландцев. В Южно-Aфриканской республике их насчитывается приблизительно 5 млн., столько же в Соединённых Штатах Америки, в Канаде около 1 млн. и в Австралии 270 тысяч.

Южно-Африканская Республика

Африканеры или буры — этническая группа, принадлежащая к белой расе, — потомки голландских колонистов, а также немцев, валлонов и французских гугенотов высадившихся в XVII веке на мысе Доброй Надежды. Кроме африканеров, на этом языке говорят также и «цветные», то есть люди смешанного бурско-негритянского происхождения.

Антилианцы и Арубанцы

Нидерландские Антильские острова и Аруба являются частью Королевства Нидерландов. Население этих регионов не принадлежит к какой-либо из германских этнических групп, но всё же многие антилианцы имеют смешанное нидерландское происхождение. Всё население Антильских островов имеет нидерландское подданство.

Суринам

Суринам, где большая часть креольского населения имеет нидерландские корни, является к тому же и нидерландско-говорящей страной c официальным статусом этого языка как государственного.

Индонезия

17 августа 1945 г. Индонезия провозглашает независимость, (которую Нидерланды признали в 1949 г.). Многим индонезийцам, в особенности тем, кто имел голландские корни, пришлось выбирать между нидерландским и индонезийским подданствами. Почти все пожелавшие иметь Нидерландское гражданство переехали в Нидерланды.

Промышленность

Нидерланды — промышленно развитая страна. Из полезных ископаемых имеются залежи каменного угля и на шельфе Северного моря — природный газ и нефть. Основные отрасли промышленности — судостроение, чёрная и цветная металлургия, металлообработка, машиностроение, химическая, электротехническая, пищевкусовая, текстильная. В промышленности занято 41 % самостоятельного населения. 25 % экспорта приходится на сельское хозяйство. Традиционное направление сельского хозяйства — животноводство, на его долю приходится 70 % продукции. Развито полеводство, садоводство. Культуры высаживаются как в открытый грунт, так и в парниках. Характерно для Нидерландов цветоводство. С XVII века они знамениты тюльпанами («тюльпанный бум»).

Образ жизни

Давняя традиция — рыболовство. Традиционные ремёсла — обработка дерева, высокоразвитая резьба, роспись, кузнечное (изготовление каминных щипцов, флюгеров, художественных изделий), серебряные изделия, производство фаянса (в Дельфте). Национальный вид обуви — деревянные башмаки (кломпы).

Голландцы известны искусством осушать участки моря (польдеры). Осушенные участки земли ограждаются от моря дамбами (по-нидерландски — dijk), на одном из таких участков расположена целая провинция, Флеволанд (180 тыс. чел. населения).

Нидерланды — страна старинной городской культуры. Сохраняются также здесь и хутора, посёлки, деревни, в которых до сих пор встречается наиболее древний тип крестьянских домов — гумно, где все жилые и хозяйственные помещения находятся под одной крышей. Другие типы — халлехёйс (саксонский дом) и гульфхёйс (фризский дом). Характерные черты обстановки — камины, кровати в нишах.

Кухня

Основная пища — в первую очередь — сыр, картофель, овощи, рыба, молочные продукты. Хлеба едят очень много. Традиционные блюда — картофель с овощами, мясо, тушёное с овощами, морковью, луком, гороховый суп. Особое лакомство — харинг (сельдь). Разнообразны кондитерские изделия. Традиционный напиток — пиво.

Национальные праздники

• 30 апреля — День королевы
• 5 мая — День Освобождения в Нидерландах (Bevrijdingsdag)

Общепризнанные праздники

• Новый год — 1 января
• Великая пятница
• Пасха
• Вознесение Господне — 39 дней после Пасхи
• День Святой Троицы
• Рождество Христово — 25 и 26 декабря

Прочие праздники

• 14 февраля — День святого Валентина
• Карнавал
• 1 мая — Первое мая
• 4 мая — День поминовения (Нидерланды)
• второе воскресенье мая — День матери
• третье воскресенье июня — День отцов
• третий вторник сентября — Принсьесдаг (Prinsjesdag)
• 4 октября — Всемирный день защиты животных
• 11 ноября — День Святого Мартина (Sint-Maarten)
• 5 и 6 декабря — Синтаклаас
• 15 декабря — День Королевства (Koninkrijksdag)

Голландские фамилии

Голландские фамилии и имена легко узнаваемы в мире главным образом из-за приставок, таких как (нидерл. van, van der, de.) В Соединённых Штатах, отчасти из-за популярности богатых промышленников, таких как Корнелиус Вандербилт, (нидерл. Cornelius Vanderbilt), голландские фамилии зачастую ассоциируются с кем-то кто из высших слоёв общества, несмотря на то, что в переводе эти фамилии означают что-то ординарное, например всё та же фамилия Вандербилт, (Van-der-Bilt) в переводе не что иное как кто-то, кто происходит или из «де Билтa», (нидерл. de Bilt) — маленького городка под Утрехтом, (нидерл. Utrecht). В отличие от немецкой приставки «фон», (нем. Von), голландская «ван» (нидерл. Van) не указывает на какой-либо аристократический статус человека.

Символика

Флаг королевства Нидерландов: три горизонтальные полосы, сверху — красная, в середине — белая, внизу — синяя. Традиционный для голландцев цвет — оранжевый: использовался на флаге королевства до 1630 года когда был заменен на красный, однако оранжевый цвет по прежнему используется как в самой Голландии, что отражено, например, на флаге министра обороны и королевском штандарте, так и за её пределами, в частности, среди буров Южной Африки (флаги Оранжевой республики, флаг ЮАР (до 1994 года), флаг Орании). Оранжевый цвет — традиционный для формы голландских футболистов и болельщиков.

Герб — синий щит с изображением золотого льва и королевской короной, с двух сторон поддерживаемый золотыми львами — щитодержателями, внизу — лента с девизом (фр. je maintiendrai). Сзади размещена мантия, сверху — ещё одна корона.

Искусство

Под искусством Нидерландов (Старых) понимается единое искусство Голландии и Фландрии, до XVI века. В XVII веке фламандское и голландское искусство разделилось, но имеет много общих черт. Архитектура голландцев отличается тем, что дома имеют узкий фасад, на улицу выходит 3-5 окон. Верх венчает фронтон, украшенный по-разному, в стиле ренессанса или барокко.

Наиболее известные образцы: «Рыцарский зал» в Гааге, готика, дворец Хюгетан в Гааге (теперь Королевская библиотека), автор — Д. Маро; церковь Аудекерк, готика, церковь Вестеркерк (Х. де Кейсер) и ратуша (Я. ван Кампен, теперь Королевский дворец) в Амстердаме.

Амстердам — официальная столица Нидерландов. Амстердам — крупнейший промышленный центр, город построен на воде, в нём более 50 каналов и более 500 мостов (в разных источниках цифры варьируются).

Голландцы имели одну из сильнейших в Европе школ живописи. В период Старых Нидерландов существовала нидерландская школа, Наиболее известные её мастера:

• Иеронимус Босх (1454—1516);
• Питер Брейгель Старший (1520(30)-1569);
• Хуго ван дер Гус (1435(40)-1482),
• Лукас ван Лейден (1489(94)-1533);
• Рогир ван дер Вейден (1400—1464).

В XVII в. возникла голландская школа (наряду с фламандской). Кроме пейзажа и портрета особой популярностью пользовался бытовой жанр. В целом для голландцев типичен реализм. Любовь к материальной жизни дала развитие жанру натюрморта. Наиболее известные художники:

• Ян Вермеер Дельфтский (1632—1685);
• Питер Клас (1596/97—1661);
• Адриан ван Остаде (1610—1667),
• Паулюс Поттер (1625—1682);
• Якоб ван Рёйсдаль (1628—1682);
• Рембрандт Харменс ван Рейн (1606—1669),
• Герард Терборх (1617—1661);
• Франс Халс (1581—1660);
• Питер де Хох (1629—1685).

Рембрандт — выдающийся художник, живописец, офортист и рисовальщик. Учился в университете, у Сванебюрха и Ластмана. Сын мельника. Работал в Лейдене и Амстердаме. Наследие его — 800 картин, 300 офортов и 2000 рисунков. Творчество Рембрандта не ограничено одним жанром, он затрагивал любые темы. В конце жизни был объявлен несостоятельным должником.

В число трёх самых великих голландских живописцев, кроме Рембрандта, входят также Франс Халс и Ян Вермеер Дельфтский. Самый старший из них, Халс, был великим реформатором в области портрета. Творчество Вермеера охватывало тот же тематический круг, что и творчество Рембрандта. Обычно его работы изображали одного-двух людей, чаще всего простых людей за повседневной работой. Кроме того, Вермеер считается одним из самых сильных в мире колористов, которых насчитывается значительно меньше, чем просто великих художников. Место рождения художника, город Дельфт, изображен на одной из его картин.

Литература

Средневековое название «Нидерланды» относилось к территории, объединяющей нынешние Нидерланды (Голландия, Северный Брабант, Фрисландия), Бельгию (Фландрия, Брабант) и Люксембург. С момента образования Голландской буржуазной республики появляется голландская и фламандская (позже бельгийская) литература, как и культура вообще. Самым древним памятником считаются Каролингские псалмы IX века.

В Средневековье здесь получил развитие жанр рыцарского романа, голландский вариант цикла о короле Артуре. Развивается куртуазный стиль. Затем получают распространение «Песни о Рейнарде» (Рейнеке-лисе). Их смысл — высмеивание феодального строя. Рейнеке-лис — олицетворение находчивых и практичных бюргеров, которые оставляют в дураках рыцарей, то есть медведя, волка, льва.

Далее развитию бюргерской литературы способствовали бродячие «дихтеры», «спрекеры», «зеггеры», аналоги менестрелей. Появляется театр.

В эпоху Возрождения крупнейшим представителем голландской литературы был Эразм Роттердамский, автор знаменитой «Похвалы глупости». Гуманизм проявился в творчестве Я. ван дер Нота, Ф. Манрике ван Синт-Альдегонде писал сатирические произведения.

XVII век в Голландии — золотой век барокко и классицизма. П. К. Хофт (1581—1647) выражал идеи гуманизма, Г. А. Бредеро (1585—1618), Я. Стартер (1594—1626) — идеи демократии. В 18 в. на литературу Голландии оказал влияние французский классицизм, здесь также развивается сентиментализм(поэт Р.Фейт, романы «Юлия и Фердинанд», «Констанция»). В творчестве поэта Я. Ф. Хелмарса (1767—1813) проявляется подъём национального самосознания. Наиболее известными в XIX в. авторами являются поэт и историк В. Билдердейк (1756—1831), Н. Бетс (1814—1903), реалистическое направление, и Э. Д. Деккер (1820-87).

Использованная литература

• Народы и религии мира. Энциклопедия. М.-1998.
• Краткая художественная энциклопедия. Искусство стран и народов мира, том 3, ст. Нидерланды. М.-1962.
• Краткая литературная энциклопедия, под ред. А. А. Суркова, М.-1968.

Отрывок, характеризующий Голландцы

– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.


По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.


В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.


Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.