Нижегородский государственный художественный музей

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Координаты: 56°19′46″ с. ш. 44°00′23″ в. д. / 56.3295° с. ш. 44.0064° в. д. / 56.3295; 44.0064 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=56.3295&mlon=44.0064&zoom=17 (O)] (Я)
Нижегородский государственный художественный музей

Нижегородский государственный художественный музей (НГХМ) — один из старейших музеев России, крупнейший музей изобразительного искусства в Нижегородской области. Музей был открыт 25 июня (7 июля1896 года, став одним из первых общедоступных музеев в русской провинции.

В настоящее время экспозиция музея располагается в двух зданиях, являющихся памятниками архитектуры и градостроительства федерального значения:

  • Дом военного губернатора (Кремль, корпус 3)
  • Дом купца Д. В. Сироткина (Верхне-Волжская набережная, дом 3)




История создания

Нижегородский художественный музей принадлежит к числу старейших и первых в России общедоступных музеев. Инициаторами создания музея выступили профессор Академии художеств Н. А. Кошелев и сын известного фотографа А. О. Карелина — художник А. А. Карелин, а также местная творческая интеллигенция.

Музей был основан по решению Городской думы в 1894 году (протокол заседания Городской Думы от 14 июля 1894 года «Об устройстве художественного музея в Нижнем Новгороде»). К этому времени в Нижнем Новгороде официально существовали три музея: Земский естественно-исторический, Епархиальное церковное древлехранилище при духовной семинарии и Петровский исторический музей.

Открытие художественного музея было приурочено к проведению в Нижнем Новгороде XVI Всероссийской художественно-промышленной выставки и состоялось 25 июня (7 июля) 1896 года. В честь открытия музея были выпущены памятные медали - 25 серебряных и 300 бронзовых — для тех, кто принимал непосредственное участие или сделал пожертвования на создание музея. В числе первых посетителей музея, 19 (31) июля 1896 года, была императорская чета — Николай II и Александра Федоровна, которым были преподнесены две специально отлитые золотые медали.

Первоначально музей был открыт в Дмитриевской башне Кремля, в составе двух отделов — исторического и художественного[1]. Одновременно в башне была развёрнута выставка Общества художников исторической живописи, посвящённая Смутному времени, часть экспонатов которой предназначалась в дар новому музею.

Коллекция

Основу первоначальной коллекции музея составили живописные полотна, подаренные Н. А. Кошелевым[2] и А. А. Карелиным, а также известными петербургскими и московскими художниками: И. Е. Репиным, К. Е. Маковским, А. П. Рябушкиным, А. П. Боголюбовым, И. Ф. Тюменевым, М. П. Боткиным, А. Н. Новоскольцевым, В. В. Матэ. Из Академии художеств в музей были направлены картины К. В. Венига, А. И. Мещерского, П. О. Ковалевского. От А. О. Карелина поступили картины ступинской школы.

После 1917 года источниками поступления экспонатов стали национализированные дворянские собрания (Шереметевых, Орловых-Давыдовых, Абамелек-Лазаревых и др.), Государственный музейный фонд, Государственная закупочная комиссия. Значительное число произведений было приобретено самим музеем.

Большую роль в формировании музейного собрания сыграл Максим Горький, передавший в дар музею из личного собрания полотна Н. К. Рериха, М. В. Нестерова, Б. М. Кустодиева.

Внешние видеофайлы
По залам Нижегородского государственного художественного музея
[www.youtube.com/watch?feature=player_embedded&v=CMa68VOlYwM Нижегородский музей]

Сегодня собрание НГХМ насчитывает более 12 тысяч произведений отечественного и зарубежного искусства (иконопись, живопись, графика, скульптура, декоративно-прикладное и народное искусство), среди которых памятники национального и мирового значения.

Коллекция древнерусского искусства включает в себя иконы XIV—XIX вв., лицевое шитье, художественное серебро, книжную миниатюру. Декоративно-прикладное искусство представлено произведениями мастеров нижегородских художественных промыслов — хохломской, городецкой росписи и лаковой миниатюрой.

Гордостью музея являются произведения русских живописцев XVIII—XIX вв.: Ф. С. Рокотова, К. П. Брюллова, А. К. Саврасова, И. И. Шишкина, И. Е. Репина, И. И. Левитана, Ф. А. Малявина, К. А. Коровина, В. А. Серова, Н. К. Рериха, Б. Н. Кустодиева; работы мастеров русского авангарда: М. Ф. Ларионова, Н. С. Гончаровой, О. В. Розановой, К. С. Малевича, В. В. Кандинского; произведения современных художников.

Коллекция западноевропейского искусства включает в себя произведения XV — нач. XX вв. ведущих национальных художественных школ Италии, Германии, Фландрии, Нидерландов, Голландии, Франции, Англии. Западноевропейская коллекция включает работы известных мастеров этих школ: итальянской — Д. М. Креспи, Б. Белотто, французской — Ж. Ф. Милле, Л. А. Г. Буше, немецкой — Л. Кранаха Старшего, голландской и фламандской — Я. Викторса, Д. Тенирса Младшего, Я. Йорданса, образцы европейской гравюры XVII—XVIII веков, фарфор Мейсенской, Венской, английской мануфактур XVIII века, знаменитый Севрский фарфор XIX столетия.

Здания музея

  • Дмитриевская башня (1896—1912)
  • Дом Дворянского собрания (1912—1918)
  • Особняк С. М. Рукавишникова (1918—1924)
  • Дом бывшего городского головы Д. В. Сироткина (Верхневолжская набережная, д. 3) (с 1924)
  • Дом губернатора на территории Нижегородского кремля (Кремль, корп. 3) (с 1992).

Дом военного губернатора

Дворец
Дом военного губернатора

Нижегородский государственный художественный музей. Кремль. Корпус 3
Страна Россия
Местоположение Нижний Новгород
Тип здания Дворец
Архитектурный стиль Барокко
Автор проекта И. И. Шарлемань
Основатель Николай I
Строительство 18371841 годы
Основные даты:
18371841 — строительство
18411917 — дом военного губернатора
19171990 — здание обкома и горкома КПСС
1990н.в. — музей
Известные насельники А. Н. Муравьёв
Статус Музей
Сайт [www.artmuseumnn.ru Официальный сайт]
 Объект культурного наследия РФ [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=5210024015 № 5210024015]№ 5210024015

Трёхэтажный дом военного губернатора начал строиться напротив северной стороны Спасо-Преображенского собора весной 1837 года и был закончен в конце 1841 года. Место его расположения было указано лично Николаем I во время пребывания в Нижнем Новгороде в 1834 году.

Здание создано по проекту архитектора И. И. Шарлемань в стиле позднего классицизма. До 1838 г. надзор за строительными работами осуществлял А. Л. Леер, затем работы продолжались под руководством А. И. Шеффера и А. Е. Турмышева.

Главные фасады губернаторского дома были обращены: северный — на Волгу, южный — к собору. На первом этаже располагались жилые комнаты членов губернаторской семьи, на втором — императорские покои (на случай прибытия царской семьи в Нижний Новгород): гостиная, столовая, кабинет, спальни, буфет и ещё несколько комнат. На третьем этаже располагались и церковь Святого Духа, которая была устроена в угловой северо-восточной части. Её освящение состоялось 18 сентября 1845 г., епископ Нижегородский и Арзамасский Иоанн совершил в ней первую литургию.

По бокам дома были выстроены два флигеля: в восточном, вытянутом вдоль кремлёвской стены, располагались губернская канцелярия и квартиры чиновников, в западном (не сохранился) размещалась гарнизонная гауптвахта. От дома к флигелю шла кованая железная решетка, поставленная на каменном цоколе.

В 1852 году с западного фасада дома военного губернатора был разбит зимний сад, в котором среди южных деревьев и растений были устроены грот и фонтан. Губернаторский сад спускался по горе от самого дома к северной стене кремля, от Георгиевской башни до Ивановских ворот.

В губернаторском дворце жили и работали 14 нижегородских генерал-губернаторов, сменяя друг друга вплоть до 1917 года.

История дома военного губернатора в Нижегородском кремле связана с именами многих знаменитых исторических персонажей. В 1858 году здесь в гостях у нижегородского генерал-губернатора А. Н. Муравьева произошла встреча известного французского писателя Александра Дюма-отца с прототипами его романа «Учитель фехтования»: декабристом Иваном Анненковым и его женой Полиной Гебль.

В 1894—1896 гг. во время ремонта дома губернатора по проекту архитектора Н. И. Иванова был выполнен металлический зонт над парадным входом и овальные пандусы подъездов, что несколько изменило архитектурный облик здания. Последующие перестройки касались, главным образом, перепланировки внутренних помещений.

После 1917 года в здании располагались обком и горком КПСС.

В 1990 году здание дома губернатора было передано Нижегородскому государственному художественному музею.

В доме губернатора расположена постоянная экспозиция русского искусства XIV—XX веков, проходят различные выставки.

Дом Д. В. Сироткина

Особняк
Дом Д. В. Сироткина

Нижегородский государственный художественный музей. Верхневолжская набережная, д. 3
Страна Россия
Местоположение Нижний Новгород
Тип здания Дворец
Архитектурный стиль Неоклассицизм
Автор проекта Братья Веснины
Основатель Д. В. Сироткин
Строительство 19131917 годы
Известные насельники Д. В. Сироткин
Статус Музей
Сайт [www.artmuseumnn.ru Официальный сайт]

Главный усадебный дом купца 1-й гильдии, нижегородского городского головы Дмитрия Васильевича Сироткина построен по проекту московских зодчих братьев Леонида, Виктора и Александра Весниных в 1913—1916 гг. в стиле неоклассицизма. Этот стиль более всего отвечал желанию заказчика — возможности размещения в нём впоследствии музея.

Строительство особняка продолжалось 635 дней, с 14 августа 1913 года по 15 ноября 1916 года.

Сравнительно небольшой по размерам двухэтажный особняк имеет идеальные пропорции, интересные архитектурные приёмы: глубокая лоджия на втором этаже, полуротонда на боковом фасаде с колоннами ионического ордера.

На первом этаже помещались входной вестибюль, библиотека с примыкающей к ней бильярдной, конторы, комнаты ручного труда, комнаты прислуги и кладовые.

Комнаты второго этажа имеют анфиладную планировку: столовая, гостиная, кабинет хозяина, личные покои хозяев — две спальни, разделённые раздвижной перегородкой. Дальние комнаты второго этажа с окнами во двор предназначались для прислуги. В отдельном дворовом пристрое размещалась кухня, соединенная с домом небольшим переходом.

Внутреннее убранство дома Сироткина также подчинено идее гармонии: дубовый паркет и лестница, высокие окна, колонны, лепнина, великолепные потолочные росписи.

Самому Сироткину практически не пришлось пожить в этом доме, он покинул Нижний Новгород вскоре после революции. Рассказывают, что в эмиграции он как-то поинтересовался судьбой своего дома и, узнав, что в нём разместился музей, остался очень доволен: оценили, сберегли!

В 1930-е гг. в одноэтажном строении примыкавшем к юго-западной части здания располагалась реставрационная мастерская музея. В 1968 году над пристройкой появился павильон, предназначенный для экспозиции одной картины — «Воззвание Минина» К. Е. Маковского.

В стенах дома художественный музей просуществовал до 1992 года, когда начался его первый со дня постройки капитальный ремонт и реставрация. Лишь в 2009 году после семнадцатилетнего перерыва дом Д. В. Сироткина вновь был открыт для посетителей; здесь открыта крупномасштабная экспозиция западноевропейского искусства XV — начала XX веков, а также экспонируется картина К. Е. Маковского «Воззвание Минина» — самое большое произведение в русском искусстве на тему отечественной истории (6 × 7 м).

Напишите отзыв о статье "Нижегородский государственный художественный музей"

Примечания

  1. Разделение объединенного городского музея на два самостоятельных, художественный и исторический, произошло 1 октября 1934 года.
  2. В Книге поступлений предметом номер один была записана картина Н. А. Кошелева «Погребение Христа» — огромное полотно (четыре на пять с половиной метров), которое долгое время не выставлялось по идеологическим соображениям и сильно пострадало, будучи навёрнутым на вал.

Ссылки

  • [www.artmuseumnn.ru/ Официальный веб-сайт Нижегородского государственного художественного музея]
  • [www.artmuseum.r52.ru Нижегородский Государственный Художественный музей]
  • [www.museum.ru/m1558 Страница о Нижегородском Государственном Художественном музее на сайте Музеи России]

Отрывок, характеризующий Нижегородский государственный художественный музей

В противоположность Кутузову, в то же время, в событии еще более важнейшем, чем отступление армии без боя, в оставлении Москвы и сожжении ее, Растопчин, представляющийся нам руководителем этого события, действовал совершенно иначе.
Событие это – оставление Москвы и сожжение ее – было так же неизбежно, как и отступление войск без боя за Москву после Бородинского сражения.
Каждый русский человек, не на основании умозаключений, а на основании того чувства, которое лежит в нас и лежало в наших отцах, мог бы предсказать то, что совершилось.
Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось.
Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.
«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.
Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором нисал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться, и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество. Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожженной (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа. Та барыня, которая еще в июне месяце с своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга, и со страхом, чтобы ее не остановили по приказанию графа Растопчина, делала просто и истинно то великое дело, которое спасло Россию. Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда не годное оружие пьяному сброду, то поднимал образа, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на ста тридцати шести подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех французов из Москвы, то оставлял в городе г жу Обер Шальме, составлявшую центр всего французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти в ссылку старого почтенного почт директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с французами, то, чтобы отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по французски стихи о своем участии в этом деле, – этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что то сделать сам, удивить кого то, что то совершить патриотически геройское и, как мальчик, резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своей маленькой рукой то поощрять, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока.


Элен, возвратившись вместе с двором из Вильны в Петербург, находилась в затруднительном положении.
В Петербурге Элен пользовалась особым покровительством вельможи, занимавшего одну из высших должностей в государстве. В Вильне же она сблизилась с молодым иностранным принцем. Когда она возвратилась в Петербург, принц и вельможа были оба в Петербурге, оба заявляли свои права, и для Элен представилась новая еще в ее карьере задача: сохранить свою близость отношений с обоими, не оскорбив ни одного.
То, что показалось бы трудным и даже невозможным для другой женщины, ни разу не заставило задуматься графиню Безухову, недаром, видно, пользовавшуюся репутацией умнейшей женщины. Ежели бы она стала скрывать свои поступки, выпутываться хитростью из неловкого положения, она бы этим самым испортила свое дело, сознав себя виноватою; но Элен, напротив, сразу, как истинно великий человек, который может все то, что хочет, поставила себя в положение правоты, в которую она искренно верила, а всех других в положение виноватости.
В первый раз, как молодое иностранное лицо позволило себе делать ей упреки, она, гордо подняв свою красивую голову и вполуоборот повернувшись к нему, твердо сказала:
– Voila l'egoisme et la cruaute des hommes! Je ne m'attendais pas a autre chose. Za femme se sacrifie pour vous, elle souffre, et voila sa recompense. Quel droit avez vous, Monseigneur, de me demander compte de mes amities, de mes affections? C'est un homme qui a ete plus qu'un pere pour moi. [Вот эгоизм и жестокость мужчин! Я ничего лучшего и не ожидала. Женщина приносит себя в жертву вам; она страдает, и вот ей награда. Ваше высочество, какое имеете вы право требовать от меня отчета в моих привязанностях и дружеских чувствах? Это человек, бывший для меня больше чем отцом.]
Лицо хотело что то сказать. Элен перебила его.
– Eh bien, oui, – сказала она, – peut etre qu'il a pour moi d'autres sentiments que ceux d'un pere, mais ce n'est; pas une raison pour que je lui ferme ma porte. Je ne suis pas un homme pour etre ingrate. Sachez, Monseigneur, pour tout ce qui a rapport a mes sentiments intimes, je ne rends compte qu'a Dieu et a ma conscience, [Ну да, может быть, чувства, которые он питает ко мне, не совсем отеческие; но ведь из за этого не следует же мне отказывать ему от моего дома. Я не мужчина, чтобы платить неблагодарностью. Да будет известно вашему высочеству, что в моих задушевных чувствах я отдаю отчет только богу и моей совести.] – кончила она, дотрогиваясь рукой до высоко поднявшейся красивой груди и взглядывая на небо.
– Mais ecoutez moi, au nom de Dieu. [Но выслушайте меня, ради бога.]
– Epousez moi, et je serai votre esclave. [Женитесь на мне, и я буду вашею рабою.]
– Mais c'est impossible. [Но это невозможно.]
– Vous ne daignez pas descende jusqu'a moi, vous… [Вы не удостаиваете снизойти до брака со мною, вы…] – заплакав, сказала Элен.
Лицо стало утешать ее; Элен же сквозь слезы говорила (как бы забывшись), что ничто не может мешать ей выйти замуж, что есть примеры (тогда еще мало было примеров, но она назвала Наполеона и других высоких особ), что она никогда не была женою своего мужа, что она была принесена в жертву.
– Но законы, религия… – уже сдаваясь, говорило лицо.
– Законы, религия… На что бы они были выдуманы, ежели бы они не могли сделать этого! – сказала Элен.
Важное лицо было удивлено тем, что такое простое рассуждение могло не приходить ему в голову, и обратилось за советом к святым братьям Общества Иисусова, с которыми оно находилось в близких отношениях.
Через несколько дней после этого, на одном из обворожительных праздников, который давала Элен на своей даче на Каменном острову, ей был представлен немолодой, с белыми как снег волосами и черными блестящими глазами, обворожительный m r de Jobert, un jesuite a robe courte, [г н Жобер, иезуит в коротком платье,] который долго в саду, при свете иллюминации и при звуках музыки, беседовал с Элен о любви к богу, к Христу, к сердцу божьей матери и об утешениях, доставляемых в этой и в будущей жизни единою истинною католическою религией. Элен была тронута, и несколько раз у нее и у m r Jobert в глазах стояли слезы и дрожал голос. Танец, на который кавалер пришел звать Элен, расстроил ее беседу с ее будущим directeur de conscience [блюстителем совести]; но на другой день m r de Jobert пришел один вечером к Элен и с того времени часто стал бывать у нее.
В один день он сводил графиню в католический храм, где она стала на колени перед алтарем, к которому она была подведена. Немолодой обворожительный француз положил ей на голову руки, и, как она сама потом рассказывала, она почувствовала что то вроде дуновения свежего ветра, которое сошло ей в душу. Ей объяснили, что это была la grace [благодать].
Потом ей привели аббата a robe longue [в длинном платье], он исповедовал ее и отпустил ей грехи ее. На другой день ей принесли ящик, в котором было причастие, и оставили ей на дому для употребления. После нескольких дней Элен, к удовольствию своему, узнала, что она теперь вступила в истинную католическую церковь и что на днях сам папа узнает о ней и пришлет ей какую то бумагу.
Все, что делалось за это время вокруг нее и с нею, все это внимание, обращенное на нее столькими умными людьми и выражающееся в таких приятных, утонченных формах, и голубиная чистота, в которой она теперь находилась (она носила все это время белые платья с белыми лентами), – все это доставляло ей удовольствие; но из за этого удовольствия она ни на минуту не упускала своей цели. И как всегда бывает, что в деле хитрости глупый человек проводит более умных, она, поняв, что цель всех этих слов и хлопот состояла преимущественно в том, чтобы, обратив ее в католичество, взять с нее денег в пользу иезуитских учреждений {о чем ей делали намеки), Элен, прежде чем давать деньги, настаивала на том, чтобы над нею произвели те различные операции, которые бы освободили ее от мужа. В ее понятиях значение всякой религии состояло только в том, чтобы при удовлетворении человеческих желаний соблюдать известные приличия. И с этою целью она в одной из своих бесед с духовником настоятельно потребовала от него ответа на вопрос о том, в какой мере ее брак связывает ее.
Они сидели в гостиной у окна. Были сумерки. Из окна пахло цветами. Элен была в белом платье, просвечивающем на плечах и груди. Аббат, хорошо откормленный, а пухлой, гладко бритой бородой, приятным крепким ртом и белыми руками, сложенными кротко на коленях, сидел близко к Элен и с тонкой улыбкой на губах, мирно – восхищенным ее красотою взглядом смотрел изредка на ее лицо и излагал свой взгляд на занимавший их вопрос. Элен беспокойно улыбалась, глядела на его вьющиеся волоса, гладко выбритые чернеющие полные щеки и всякую минуту ждала нового оборота разговора. Но аббат, хотя, очевидно, и наслаждаясь красотой и близостью своей собеседницы, был увлечен мастерством своего дела.
Ход рассуждения руководителя совести был следующий. В неведении значения того, что вы предпринимали, вы дали обет брачной верности человеку, который, с своей стороны, вступив в брак и не веря в религиозное значение брака, совершил кощунство. Брак этот не имел двоякого значения, которое должен он иметь. Но несмотря на то, обет ваш связывал вас. Вы отступили от него. Что вы совершили этим? Peche veniel или peche mortel? [Грех простительный или грех смертный?] Peche veniel, потому что вы без дурного умысла совершили поступок. Ежели вы теперь, с целью иметь детей, вступили бы в новый брак, то грех ваш мог бы быть прощен. Но вопрос опять распадается надвое: первое…
– Но я думаю, – сказала вдруг соскучившаяся Элен с своей обворожительной улыбкой, – что я, вступив в истинную религию, не могу быть связана тем, что наложила на меня ложная религия.
Directeur de conscience [Блюститель совести] был изумлен этим постановленным перед ним с такою простотою Колумбовым яйцом. Он восхищен был неожиданной быстротой успехов своей ученицы, но не мог отказаться от своего трудами умственными построенного здания аргументов.
– Entendons nous, comtesse, [Разберем дело, графиня,] – сказал он с улыбкой и стал опровергать рассуждения своей духовной дочери.


Элен понимала, что дело было очень просто и легко с духовной точки зрения, но что ее руководители делали затруднения только потому, что они опасались, каким образом светская власть посмотрит на это дело.
И вследствие этого Элен решила, что надо было в обществе подготовить это дело. Она вызвала ревность старика вельможи и сказала ему то же, что первому искателю, то есть поставила вопрос так, что единственное средство получить права на нее состояло в том, чтобы жениться на ней. Старое важное лицо первую минуту было так же поражено этим предложением выйти замуж от живого мужа, как и первое молодое лицо; но непоколебимая уверенность Элен в том, что это так же просто и естественно, как и выход девушки замуж, подействовала и на него. Ежели бы заметны были хоть малейшие признаки колебания, стыда или скрытности в самой Элен, то дело бы ее, несомненно, было проиграно; но не только не было этих признаков скрытности и стыда, но, напротив, она с простотой и добродушной наивностью рассказывала своим близким друзьям (а это был весь Петербург), что ей сделали предложение и принц и вельможа и что она любит обоих и боится огорчить того и другого.
По Петербургу мгновенно распространился слух не о том, что Элен хочет развестись с своим мужем (ежели бы распространился этот слух, очень многие восстали бы против такого незаконного намерения), но прямо распространился слух о том, что несчастная, интересная Элен находится в недоуменье о том, за кого из двух ей выйти замуж. Вопрос уже не состоял в том, в какой степени это возможно, а только в том, какая партия выгоднее и как двор посмотрит на это. Были действительно некоторые закоснелые люди, не умевшие подняться на высоту вопроса и видевшие в этом замысле поругание таинства брака; но таких было мало, и они молчали, большинство же интересовалось вопросами о счастии, которое постигло Элен, и какой выбор лучше. О том же, хорошо ли или дурно выходить от живого мужа замуж, не говорили, потому что вопрос этот, очевидно, был уже решенный для людей поумнее нас с вами (как говорили) и усомниться в правильности решения вопроса значило рисковать выказать свою глупость и неумение жить в свете.
Одна только Марья Дмитриевна Ахросимова, приезжавшая в это лето в Петербург для свидания с одним из своих сыновей, позволила себе прямо выразить свое, противное общественному, мнение. Встретив Элен на бале, Марья Дмитриевна остановила ее посередине залы и при общем молчании своим грубым голосом сказала ей:
– У вас тут от живого мужа замуж выходить стали. Ты, может, думаешь, что ты это новенькое выдумала? Упредили, матушка. Уж давно выдумано. Во всех…… так то делают. – И с этими словами Марья Дмитриевна с привычным грозным жестом, засучивая свои широкие рукава и строго оглядываясь, прошла через комнату.
На Марью Дмитриевну, хотя и боялись ее, смотрели в Петербурге как на шутиху и потому из слов, сказанных ею, заметили только грубое слово и шепотом повторяли его друг другу, предполагая, что в этом слове заключалась вся соль сказанного.
Князь Василий, последнее время особенно часто забывавший то, что он говорил, и повторявший по сотне раз одно и то же, говорил всякий раз, когда ему случалось видеть свою дочь.
– Helene, j'ai un mot a vous dire, – говорил он ей, отводя ее в сторону и дергая вниз за руку. – J'ai eu vent de certains projets relatifs a… Vous savez. Eh bien, ma chere enfant, vous savez que mon c?ur de pere se rejouit do vous savoir… Vous avez tant souffert… Mais, chere enfant… ne consultez que votre c?ur. C'est tout ce que je vous dis. [Элен, мне надо тебе кое что сказать. Я прослышал о некоторых видах касательно… ты знаешь. Ну так, милое дитя мое, ты знаешь, что сердце отца твоего радуется тому, что ты… Ты столько терпела… Но, милое дитя… Поступай, как велит тебе сердце. Вот весь мой совет.] – И, скрывая всегда одинаковое волнение, он прижимал свою щеку к щеке дочери и отходил.
Билибин, не утративший репутации умнейшего человека и бывший бескорыстным другом Элен, одним из тех друзей, которые бывают всегда у блестящих женщин, друзей мужчин, никогда не могущих перейти в роль влюбленных, Билибин однажды в petit comite [маленьком интимном кружке] высказал своему другу Элен взгляд свой на все это дело.
– Ecoutez, Bilibine (Элен таких друзей, как Билибин, всегда называла по фамилии), – и она дотронулась своей белой в кольцах рукой до рукава его фрака. – Dites moi comme vous diriez a une s?ur, que dois je faire? Lequel des deux? [Послушайте, Билибин: скажите мне, как бы сказали вы сестре, что мне делать? Которого из двух?]
Билибин собрал кожу над бровями и с улыбкой на губах задумался.
– Vous ne me prenez pas en расплох, vous savez, – сказал он. – Comme veritable ami j'ai pense et repense a votre affaire. Voyez vous. Si vous epousez le prince (это был молодой человек), – он загнул палец, – vous perdez pour toujours la chance d'epouser l'autre, et puis vous mecontentez la Cour. (Comme vous savez, il y a une espece de parente.) Mais si vous epousez le vieux comte, vous faites le bonheur de ses derniers jours, et puis comme veuve du grand… le prince ne fait plus de mesalliance en vous epousant, [Вы меня не захватите врасплох, вы знаете. Как истинный друг, я долго обдумывал ваше дело. Вот видите: если выйти за принца, то вы навсегда лишаетесь возможности быть женою другого, и вдобавок двор будет недоволен. (Вы знаете, ведь тут замешано родство.) А если выйти за старого графа, то вы составите счастие последних дней его, и потом… принцу уже не будет унизительно жениться на вдове вельможи.] – и Билибин распустил кожу.