Нижнеднепровская стратегическая наступательная операция

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Нижнеднепровская стратегическая операция
Основной конфликт: Великая Отечественная война
Дата

26 сентября20 декабря 1943 года

Место

южные области Украинской ССР, СССР

Итог

Победа Красной Армии

Противники
СССР Германия
Командующие
И. С. Конев
Р. Я. Малиновский
Ф. И. Толбухин
Эрих фон Манштейн
Эвальд фон Клейст
Силы сторон
1 506 400 солдат,
24 437 орудий и миномётов,
1160 танков и САУ,
2000 самолётов
770 000 человек,
8000 орудий и миномётов,
800 танков и штурмовых орудий,
1000 самолётов
Потери
безвозвратные 173 201 человек,
санитарные 581 191 человек,
2639 танков и САУ,
3125 орудий и миномётов,
430 самолётов[1]
неизвестно
 
Битва за Днепр
Чернигов-Полтава Чернигов-Припять Сумы-Прилуки Полтава-Кременчуг Ржищев-Черкассы Нижний Днепр Мелитополь Запорожье Пятихатка Знаменка Днепропетровск Киевская наступательная Киевская оборонительная

Нижнеднепровская стратегическая операция 26 сентября — 20 декабря 1943 года — стратегическая наступательная операция советских войск в нижнем течении Днепра в Великой Отечественной войне. Второй этап битвы за Днепр. Проводилась войсками Степного (2-го Украинского), Юго-Западного (3-го Украинского), и Южного (4-го Украинского) фронтов. В рамках данной операции проведены: Мелитопольская, Запорожская, Пятихатская, Знаменская и Днепропетровская фронтовые наступательные операции.





Предшествующие события и план операции

В ходе первого этапа битвы за Днепр — Черниговско-Полтавской наступательной операции и Донбасской наступательной операции, Красная Армия нанесла немецким войскам тяжелые поражения на Левобережной Украине и в Донбассе. Оба эти огромных по территории и численности населения, а также исключительно важных в экономическом плане региона были освобождены. На фронте полосой в 750 километров сразу три фронта практически одновременно вышли к Днепру, с ходу форсировали его и захватили в общей сложности 23 плацдарма. Однако на восточном берегу Днепра немецкие войска удерживали три крупных плацдарма — Кременчугский, Никопольский и Запорожский. Южнее войска Юго-Западного и Южного фронтов после освобождения Донбасса вышли на заранее подготовленный оборонительный рубеж вермахта по реке Молочной. По всему огромному фронту шли непрерывные исключительно трудные и кровопролитные сражения по удержанию и расширению занятых плацдармов. В системе немецких оборонительных рубежей по Днепру и Молочной «Восточный вал» советские войска пробили несколько ощутимых брешей, но исход сражения за Днепр был ещё не определён. Затягивание сражений на плацдармах угрожало измотать в них ударные группировки фронтов, лишить их наступательных возможностей и в условиях приближающейся зимы дать немецкому командованию время на восстановление своего стратегического фронта на южном участке. В этих условиях единственно возможным решением для советского Верховного Главнокомандования было продолжение наступления и окончательный прорыв «Восточного вала».

Исходя из такой ситуации, Ставка Верховного Главнокомандования поставила задачу фронтам ликвидировать на левом берегу Днепра оставшиеся предмостные укрепления врага, расширить захваченные на правом берегу плацдармы и в последующем провести операцию по освобождению Правобережной Украины и Крыма. Особенностью Нижнеднепровской операции было то, что она фактически не имела подготовительного периода — необходимые задачи войскам и перегруппировки сил производились в ходе непрерывных наступательных боёв по всей полосе фронта. Негативными факторами были значительная отдаленность аэродромов, острейшая нехватка переправочных средств, отставание танков и артиллерии, удалённость от баз снабжения, острая нехватка горючего и боеприпасов. Личный состав уже три месяца без отдыха вёл тяжелые наступательные бои, дивизии имели большой некомплект и насчитывали в среднем не более 5000 человек. К началу операции численность советских войск составила 1 506 400 человек (112 дивизий, 8 танковых и механизированных корпусов, 17 бригад и 3 укрепрайона), 24 437 орудий и миномётов, 1160 танков и САУ, 2000 боевых самолётов.

В свою очередь, германское Верховное командование всеми силами пыталось ликвидировать плацдармы советских войск и организовать на рубеже рек Днепр и Молочная прочную оборону. Командование немецких войск спешно приводило в порядок свои дивизии, которые также понесли в предшествующих боях тяжёлые потери, были измотаны физически и морально. Одновременно оно перебрасывало к Днепру новые соединения из Западной Европы, а также с центрального и северного участков советско-германского фронта. Густая сеть путей сообщения на Правобережной Украине позволяла противнику удовлетворительно справляться со снабжением войск необходимым, а также с их перебросками. В тылу на угрожаемых направлениях спешно заранее готовились оборонительные рубежи. Общая численность противостоящих в полосе наступления нашим войскам 1-й танковой и правого фланга 8-й полевой армий группы армий «Юг» (командующий генерал-фельдмаршал Эрих фон Манштейн) и 6-й полевой армии группы армий «А» (командующий генерал-фельдмаршал Эвальд фон Клейст), составляла до 770 000 человек, 8000 орудий и миномётов, 800 танков и штурмовых орудий. Их поддерживали 1000 самолетов 4-го воздушного флота.

Ход операции

Нижнеднепровская стратегическая операция началась 26 сентября 1943 года на двух участках: в низовьях Днепра и по реке Молочной перешли в наступление войска Южного (с 20 октября — 4-го Украинского) фронта генерала армии Ф. И. Толбухин, начав тем самым Мелитопольскую операцию, а в районе Кременчуга войска Степного (с 20 октября — 2-го Украинского) фронта генерала армии И. С. Конева начали Кременчугскую операцию по ликвидации удерживаемого противником огромного плацдарма. Начало Мелитопольской операции было неудачным, к 30 сентября удалось вклиниться в оборону противника всего от 2 до 5 километров. Пришлось срочно приостановить наступление для спешной перегруппировки войск. В полосе Степного фронта события развивались иным образом: уже к 30 сентября немецкий плацдарм у Кременчуга перестал существовать, войска фронта форсировали Днепр ещё на нескольких участках и захватили новые плацдармы.

В начале октября 1943 года Степной и Юго-Западный (с 20 октября 3-й Украинский, командующий генерал армии Р. Я. Малиновский) фронты в упорных боях расширили свои плацдармы, часть из них объединили в более крупные и накопили на них достаточные силы. 15 октября Степной фронт начал Пятихатскую операцию, нанося удар от Днепра в направлении Пятихатки — Кривой Рог и к 22 октября вышел на подступы к Кривому Рогу, продвинувшись до 100 километров. В середине октября 3-й Украинский фронт в ходе Запорожской операции разгромил и уничтожил запорожский плацдарм противника, 23 октября начал Днепропетровскую операцию и через два дня освободил Днепропетровск и Днепродзержинск. Над левым флангом 1-й немецкой танковой армии нависла угроза глубокого охвата. Спешно перебросив туда свои резервы и силы с других участков, командующий группой армий «Юг» Манштейн отбросил войска 2-го Украинского фронта от Кривого Рога на 10 — 20 километров и навязал упорные встречные бои. На 3-м Украинском фронте после освобождения Днепропетровска немецкое командования также навязало советским войскам встречное сражение и остановило их наступление. Жестокие бои шли на никопольском плацдарме, который оборонялся немцами с исключительным упорством.

Однако перенос тяжести сражения под Кривой Рог был блестяще использован командованием 4-го Украинского фронта. Возобновив наступление, 9 октября советские войска уже к концу этого дня прорвали немецкий фронт, танковые и кавалерийские корпуса были введены в прорыв. Хотя противник спешно перебросил сюда из Крыма и с Тамани до 9 дивизий, их разрозненный ввод в бой не принёс успеха. 23 октября был освобожден Мелитополь, началось массовое преследование противника. 30 октября был освобожден Геническ и занято побережье Сиваша, 1 ноября прорван Турецкий вал и прорван Перекопский перешеек, 5 ноября был форсирован Сиваш. Также к исходу 5 ноября войска фронта вышли к низовьям Днепра и полностью очистили его восточный берег в своей полосе. В ходе Мелитопольской операции были разгромлены полностью 8 и частично 12 дивизий противника, полностью очищена от противника вся Северная Таврия. Требование Ставки с ходу ворваться в Крым и освободить его выполнить не удалось из-за явной нереальности такой задачи.

Продолжая активные боевые действия, в ноябре — декабре 1943 года войска 2-го Украинского фронта провели Знаменскую операцию и значительно расширили плацдарм в своей полосе, полностью очистив от противника западный берег Днепра на всём протяжении фронта. Однако новые попытки овладеть Кривым Рогом опять были провалены. На 3-м Украинском фронте под Днепропетровском и на никопольском плацдарме немцы отбили советское наступление, нанеся здесь чувствительный урон советским войскам. Сталин крайне резко реагировал на эту неудачу, выражая своё недовольство как командующим фронтами Ф. И. Толбухину и Р. Я. Малиновскому, так и координировавшему действия фронтов Маршалу Советского Союза А. М. Василевскому. В итоге в конце декабря было решено остановить действия всех участвующих в операции фронтов для подготовки решительного наступления на Правобережной Украине.

Итоги операции и потери сторон

В ходе Нижнеднепровской наступательной операции советские войска в полосе свыше 800 километров добились значительных успехов, хотя и не выполнили полностью всех поставленных перед ними задач. Наиболее крупными достижениями стали фактический разгром 6-й немецкой армии в Северной Таврии с блокированием немецко-румынской 17-й армии в Крыму, а также создание стратегического Криворожского плацдарма в 450 километров по фронту, вдававшегося в глубину обороны группы армий «Юг» на 100 километров и по существу рассекавшего её оборону на части. Непосредственным следствием Нижнеднепровской операции были крупные поражения немецких войск в последовавших Кировоградской и Никопольско-Криворожской операциях, а также их новый стратегический разгром на Правобережной Украине в Днепровско-Карпатской операции. Немецким войскам удалось удержать до февраля 1944 года только Никопольский плацдарм на восточном берегу Днепра. Не удалась также попытка окружить 1-ю немецкую танковую армию в Днепропетровской излучине Днепра. Действия советских войск способствовали успеху на Киевском направлении (Киевская и Житомирско-Бердичевская наступательные операции).

Обе стороны понесли в ходе операции большие потери. Были разгромлены свыше 20 дивизий групп армий «Юг» и «А», в том числе 4 танковые и моторизованные. Потери группы армий «Юг» (по немецким данным)[каким?]К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3238 дней] только в период с 20.09.43 по 20.10.43 составили: 165 253 человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести.

Потери советских войск в Нижнеднепровской стратегической операции составили: безвозвратные — 173 201 человек, санитарные — 581 191 человек (общие — 754 392 человека). Потери в технике составили: 2 639 танков и САУ, 3 125 орудий и миномётов, 430 самолётов[1].

Напишите отзыв о статье "Нижнеднепровская стратегическая наступательная операция"

Примечания

  1. 1 2 Россия и СССР в войнах XX века. Потери вооруженных сил. Статистическое исследование. Под общей редакцией кандидата военных наук, профессора АВН генерал-полковника Г. Ф. Кривошеева. - Москва:“Олма-Пресс”, 2001. — Стр.301-302

Литература

  • [www.voskres.ru/army/spirit/osen.htm «Победная осень»]
  • Манштейн, Э. Утерянные победы
  • Шефов Н. А. Битвы России. М,:Издательство АКТ, 2002. — Стр. 163—166.
  • История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941—1945 гг. Том 3. Коренной перелом в ходе Великой Отечественной войны (ноябрь 1942 г.- декабрь 1943 г.) — М.: Воениздат, 1961. — Стр. 344—352.

Отрывок, характеризующий Нижнеднепровская стратегическая наступательная операция

Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.

Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно, опускался от них куда то туда, и обе знали, что это так должно быть и что это хорошо.
Его исповедовали, причастили; все приходили к нему прощаться. Когда ему привели сына, он приложил к нему свои губы и отвернулся, не потому, чтобы ему было тяжело или жалко (княжна Марья и Наташа понимали это), но только потому, что он полагал, что это все, что от него требовали; но когда ему сказали, чтобы он благословил его, он исполнил требуемое и оглянулся, как будто спрашивая, не нужно ли еще что нибудь сделать.
Когда происходили последние содрогания тела, оставляемого духом, княжна Марья и Наташа были тут.
– Кончилось?! – сказала княжна Марья, после того как тело его уже несколько минут неподвижно, холодея, лежало перед ними. Наташа подошла, взглянула в мертвые глаза и поспешила закрыть их. Она закрыла их и не поцеловала их, а приложилась к тому, что было ближайшим воспоминанием о нем.
«Куда он ушел? Где он теперь?..»

Когда одетое, обмытое тело лежало в гробу на столе, все подходили к нему прощаться, и все плакали.
Николушка плакал от страдальческого недоумения, разрывавшего его сердце. Графиня и Соня плакали от жалости к Наташе и о том, что его нет больше. Старый граф плакал о том, что скоро, он чувствовал, и ему предстояло сделать тот же страшный шаг.
Наташа и княжна Марья плакали тоже теперь, но они плакали не от своего личного горя; они плакали от благоговейного умиления, охватившего их души перед сознанием простого и торжественного таинства смерти, совершившегося перед ними.