Нательное бельё

Нательное бельё (нижнее бельё) — одежда, надеваемая непосредственно на тело человека и предназначенная для создания благоприятных гигиенических условий.

История

Древний мир и античность

Нательное бельё в современном понимании не было известно в древнем мире. Предметом одежды, наиболее близким по форме и назначению к современному белью, являлась набедренная повязка, причём в тёплом климате это была основная и самостоятельная часть примитивного облачения древнего человека.

В Древнем Египте набедренная повязка — схенти — была главным, а зачастую единственным предметом одежды мужчин. Во времена Древнего царства она представляла собой полосу ткани, которую обёртывали вокруг бёдер и крепили на талии поясом. Низшие классы (солдаты, рабочие, ремесленники и пр.) носили повязку в виде пояса с пропущенным спереди куском грубой небелёной ткани. Существовали и набедренные повязки, внешне напоминающие современное бельё: в то время, как широкая часть полотна прикрывала ягодицы и перевязывалась концами на талии, более узкую часть пропускали между ног и завязывали аналогичным образом. Кожаную набедренную повязку подобного типа, которая, вероятно, пришла в Египет из Нубии, часто надевали поверх повязки из ткани. Женщины закрывали бёдра узким поясом, к которому крепилась пропущенная между ног ткань — подобным образом одеты танцовщицы и рабыни на египетских фресках. Набедренные повязки носили в Древней Греции в эпоху архаики (затем их вытеснили драпированные одежды) и в Древнем Риме, где они, впрочем, не являлись обязательной частью костюма. Роль нательного белья играла туника, а уже поверх неё римляне надевали плащ или тогу. Тем не менее, согласно Цицерону, актёры и ораторы во время выступления на сцене в угоду стыдливости обязательно надевали под верхнюю одежду набедренную повязку, т. н. subligaculum. Иногда римляне носили нательную облегающую шерстяную рубаху — subucula, — которая несла не гигиенические функции, а защищала тело от холода. Римлянки, чтобы казаться стройнее, бинтовали грудь и бёдра, а, занимаясь спортом, надевали кожаные набедренные и нагрудные повязки — strophium или mamillare, прототипы современного бюстгальтера.

Средневековье

В эпоху Средневековья функцию мужского нательного белья выполняли брэ — штаны из белого или небелёного льна, присборенные на талии и подпоясанные шнуром. Поверх надевались шоссы — узкие разъёмные штаны, крепившиеся завязками к поясу. В эпоху раннего Средневековья длина брэ достигала колен, но с течением времени они укорачивались и к XV веку появились брэ, внешне напоминающие шорты.

Также и мужчины, и женщины носили камизу — нательную рубаху простого кроя из льна, хлопка или шерсти, с длинными узкими рукавами и круглым вырезом горловины. Женская камиза доходила до щиколотки, а мужская, с клиновидными вставками по бокам, закрывала верхнюю часть бедра. Камиза могла быть просторной либо облегать тело благодаря шнуровке, которая собирала ткань на боках. Существовали женские камизы без рукавов, которые держались на плечах на узких бретельках, силуэтом напоминая современные сорочки. К концу эпохи высокого Средневековья камизы знати (особенно в Испании) могла украшать обильная вышивка шёлком, золотыми и серебряными нитями, однако, данная тема является спорной, так как в различные периоды Средневековья сам покрой камизы существенно отличался.

Камизы и брэ, тем не менее, нельзя назвать полноценными аналогами современного белья. Верхняя одежда закрывала их только частично, кроме того с ними не были связаны современные представления о стыдливости или неуместности демонстрации — крестьяне, например, во время работы в поле носили брэ как самостоятельный предмет одежды.

Возрождение

Нательные рубашки и штаны оставались основными предметами нижнего белья и в эпоху Возрождения, отличаясь от средневековых несколько усложнённым кроем и степенью отделки. Нательные штаны эпохи Возрождения, в отличие от мешковатых средневековых брэ, достаточно плотно прилегали к телу и приобрели близкие к современным линии кроя. Чаще всего они были сшиты из светлого полотна, слегка присборены на талии и по краю отделаны вышивкой. Встречалось и бельё из ткани с цветным узором. Характерными чертами мужских и женских сорочек были плавные линии кроя, использование полотна светлых оттенков — кремового, белого или шафранного, искусная вышивка (в особенности были популярны растительные мотивы и геометрические узоры, выполненные чёрным шёлком), присборенные у запястья рукава с манжетами, квадратные либо круглые вырезы горловины, а также горловина, собранная складками, либо оформленная стоячим воротничком. Состоятельные классы носили подобные рубашки и в качестве ночного облачения. Силуэт мужских рубашек, в отличие от просторного женского, был прямым или с несколько расклёшенным подолом.

Сорочки, которые носили в разных слоях общества, различались преимущественно качеством ткани и богатством отделки — высшие сословия могли позволить себе тонкое льняное бельё, полностью расшитое узорами, а простолюдины довольствовались рубахами из грубого полотна. Часто верхняя одежда не полностью закрывала рубашку — так, она могла быть видна в прорезях между лифом и съёмными рукавами женского платья. Низкая линия женского лифа или края мужского верхнего платья тоже позволяла демонстрировать сорочку, в особенности если её горловина была оформлена в виде воротничка. В XVI веке появились первые корсеты — кожаные или железные, — которые женщины надевали поверх сорочки.

XVIII и XIX века

В эпоху Просвещения основными предметами мужского и женского нательного белья оставались длинные сорочки — в зависимости от состоятельности владельца простые или богато декорированные, со сложным кроем. Так, аристократия носила шёлковое бельё, обильно украшенное кружевом, лентами, шитьём золотыми и серебряными нитями. Кальсоны по-прежнему являлись принадлежностью исключительно мужского костюма. Во времена Директории, когда в моду вошли лёгкие муслиновые платья, напоминающие сорочки — с большим декольте, обнажающим плечи, и поясом под грудью, — женщины носили в качестве нательного белья облегающее трико телесного цвета. В конце века были изобретены прядильная машина и первая эффективная хлопкоочистительная машина, что дало толчок развитию текстильного производства и, как следствие, положило начало массовому выпуску и потреблению белья. В начале XIX века панталоны утвердились и в женском гардеробе: отделанные кружевом, сначала они достигали лодыжки, а затем укоротились до середины икры. Отличительная особенность кроя первых панталон — раздельные штанины, которые крепились к поясу на талии, оставляя шов на уровне промежности открытым. В 1860-х годах панталоны стали ещё короче и доходили только до колен.

Просторные женские сорочки в XIX веке кроились из белого льняного или хлопчатобумажного полотна. Их характерными чертами были короткие рукава (часто с буфами), длина до щиколотки, овальная либо прямоугольная горловина. Если поверх сорочки надевалось бальное платье, вырез горловины мог быть очень глубоким. В 1870-х годах женская нательная рубашка укоротилась и стала более плотно прилегать к телу. К концу века она превратилась в отделанную кружевом и шитьём сорочку очень простого покроя на узких плечиках с разнообразным оформлением горловины — вырез мог быть круглым, прямоугольным или треугольным. Популярными тканями оставались хлопок и лён, реже использовался шёлк. В 1890-х годах появились первые прототипы современного бюстгальтера, которые поддерживали грудь и надевались поверх корсета.

XX век

Особенностью женского туалета средних и высших классов конца XIX века — начала XX века была исключительная многослойность нижнего белья. Женщина поочерёдно надевала:

• Чулки
• Панталоны и сорочку до середины икры либо комбинацию (сочетание сорочки и панталон)
• Корсет
• Нижнюю юбку с воланами, полностью скрывающую ноги, из легкого, отделанного кружевом и лентами полотна
• Льняную кофточку на корсет, т. н. corset cover
• Подушечку для турнюра, крепившуюся сзади на уровне поясницы
• Вторую нижнюю юбку из более плотного полотна
• Верхнюю одежду — корсаж и верхнюю юбку, либо платье

См. также

• Мужское нательное бельё
• Женское нательное бельё

Ссылки

• [www.kostym.cz/ Kostym.cz]  (англ.)
• [marquise.de/en/index.html Marquise.de]  (англ.)  (нем.)
• [www.theatre.ubc.ca/dress_decor/ A History of Dress and Decor]  (англ.)
• [www.greydragon.org/library/underwear1.html A Survey of Medieval Underwear]  (англ.)
• [www.13c.ru/texts/Saint_Louis_shirt.pdf Рубашка Людовика Святого]
• [www.13c.ru/images/Brae_12-13c/Brae_12-13c.htm Изображения брэ на к.12-н. XIV века.]
• [www.costumes.org/history/100pages/16thlinks.htm#Underwear Renaissance Underwear]  (англ.)
• [www.elizabethancostume.net Elizabethancostume.net]  (англ.)
• [www.tudorlinks.com/treasury/articles/viewvictunder1.html Tudorlinks.com. An Overview of Underwear]  (англ.)
• [www.knowlesville.com/matt/vintage_fashion/lingerie.html Victorian & Edwardian Lingerie]  (англ.)
• [www.1920-30.com/fashion/1920s-underwear.html The Changing Styles of Ladies Underwear throughout the 1920’s]  (англ.)
• [wisconsinhistory.org/museum/collections/online/pictsrch.cfm?ParentID=380223 Children’s underwear: 1810s — 1990s]
• [digitalgallery.nypl.org/nypldigital/dgkeysearchresult.cfm?word=Underwear&s=3&notword=&f=2 Нижнее бельё XIX—XX веков] на NYPL.org
• [izhlife.ru/events/44534-est-vopros-uberut-li-kruzhevnoe-bele-s-prilavkov-v-izhevske.html 1 июля 2014 в России, Казахстане и Белоруссии начал действовать новый техрегламент], запрещающий продажу, производство и ввоз белья с синтетическими компонентами (полиамид, нейлон и полиэстер)

Отрывок, характеризующий Нательное бельё

Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.


Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.


Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.