Низовский 23-й пехотный полк

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
23-й пехотный Низовский
генерал-фельдмаршала графа Салтыкова полк
Годы существования

9 мая 1726 г. - 1918

Страна

Россия Россия

Входит в

6-я пех. див-я (XV АК, Варшавский ВО)

Тип

пехота

Дислокация

Остров

Участие в

Русско-турецкая война 1735—1739, Русско-шведская война 1741—1743, Семилетняя война, Русско-турецкая война 1768—1774, Польская война 1792 г., Итальянский и Швейцарский поход Суворова, Война четвёртой коалиции, Русско-шведская война 1808—1809, Отечественная война 1812 года, Заграничные походы 1813 и 1814 гг., Русско-турецкая война 1828—1829, Польская кампания 1831 г., Венгерская война 1849 г., Крымская война, Польская кампания 1863 г.,

23-й пехотный Низовский генерал-фельдмаршала графа Салтыкова полк

  • Старшинство — 9 мая 1726 г.
  • Полковой праздник — 9 мая.




Формирование и кампании полка

Никогда я не видел таких отличных полков, каковы были Низовский и Ревельский пехотные, 3-й Егерский (полк Барклая-де-Толли) и Лейб-егерский батальон. Не только у Наполеона, но даже у Цезаря не было лучших воинов! Офицеры были молодцы и люди образованные; солдаты шли в сражение, как на пир: дружно, весело, с песнями и шутками.

— [fershal.narod.ru/Memories/Texts/Bulgarin/Bulgarin_4_3.htm Ф. В. Булгарин. Воспоминания].

Полк сформирован генерал-аншефом Матюшкиным на Кавказе 9 мая 1726 года из частей, отделённых от армейских полков для укомплектования войск, занимавших провинции, присоединённые от Персии, в составе двух батальонов, под названием Астаринского пехотного полка. По заключении Рештского договора полк возвратился в пределы России и был назван 7 ноября 1732 года Низовским пехотным полком.

Во время войны с Турцией 1736—1739 годов Низовцы находились с 8 мая по 20 июня 1736 года при осаде Азова, а в следующем году совершили поход в Крым. Последующие два года Низовский полк провёл на Украинской линии, охраняя границы от набегов татар.

В мае 1741 года из состоявших в ротах гренадер была сформирована особая гренадерская рота.

Во время русско-шведской войны 1741—1743 годов Низовский полк участвовал в штурме батареи на Кваренбакене, а затем охранял финское побережье от десанта неприятеля.

27 января 1747 года полк был приведён в трёхбатальонный состав с двумя гренадерскими ротами. 30 марта 1756 года была выделена рота на сформирование 3-го гренадерского полка.

В 1758 году Низовский полк принял участие в Семилетней войне и находился в сражениях при Пальциге и Кунерсдорфе, а в 1761 году — при осаде и взятии Кольберга.

В царствование императора Петра III полк назывался с 25 апреля по 5 июля 1762 года пехотным генерал-майора Якова Ренненкампфа полком.

По вступлении на престол императрицы Екатерины II, полк был приведён 14 января 1763 года в состав двух батальонов с артиллерийской командой.

Во время русско-турецкой войны 1768—1774 годов Низовский полк участвовал в штурмах Хотина, Браилова, Журжи и Рущука. В 1792 году полк принял участие в военных действиях в Польше и находился при поражении Зайончека у Хелма и при штурме Варшавы.

По вступлении на престол императора Павла I полк был наименован 29 ноября 1796 года мушкетёрским генерал-майора Ренненкампфа, а затем назывался именами шефов: генерал-майора Львова (с 31 октября 1798 года), Барановского (16 января 1799 года) и графа Шембека (с 21 января 1801 года).

В 1799 году полк участвовал в Итальянском и Швейцарском походе Суворова и находился в сражениях при Вердерио, Бассиньяно, на р. Требии, при Нови, Сен-Готарде и в Клентальской долине. За доблестные действия в Италии полку был пожалован 16 июля 1799 года «поход за военное отличие».

31 марта 1801 года император Александр I возвратил полку название Низовского и привёл его в трёхбатальонный состав. 16 мая 1803 года из полка была выделена одна рота, пошедшая на формирование Волынского мушкетёрского полка.

В кампании 1806 года Низовский полк, находясь в корпусе Беннигсена, участвовал в сражениях при Пултуске, Гейльсберге и Фридланде.

Во время русско-шведской войны 1808—1809 годов Низовский полк, находясь в корпусе Барклая де Толли, составлял сперва гарнизон Куопио, причём отбил три нападения Сандельса на этот город, а затем принял участие в отражении ночного нападения шведов на Иденсальми и совершил поход в Швецию, находясь в сражениях у Шелефте, Гернефорса и Севара. 28 февраля 1811 года полк был назван Низовским пехотным полком.

Во время Отечественной войны 1812 года низовцы находились сперва в Финляндии, а затем были переведены в Ригу для обеспечения Курляндии от покушений Макдональда и в конце 1812 года, присоединившись к корпусу Витгенштейна, приняли участие в боях на р. Березине. Заняв 23 декабря 1812 года Кенигсберг, полк вошёл в состав корпуса, блокировавшего Данциг, и провел свыше 11 месяцев под стенами этой крепости.

Во время русско-турецкой войны 1823—1829 годов полк участвовал в осадах Тульчи, Варны и Силистрии и находился затем в сражении при Кулевче. За доблестное участие в Турецкой войне Низовцы были награждены 6 апреля 1830 года серебряными трубами.

В 1831 году полк принял участие в усмирении польского мятежа на Волыни.

28 августа 1833 года, с присоединением 11-го егерского полка, Низовский полк был наименован Низовским егерским и приведён в состав четырёх действующих и двух резервных батальонов. После этого соединения серебряные трубы, пожалованные 6 апреля 1830 года, были заменены знаками отличия на кивера с надписью «За Варшаву 25 и 26 августа 1831 г.», для однообразия с 11-м егерским полком, имевшим это отличие[1].

В Венгерскую войну 1849 года Низовский полк находился при осаде Коморна.

В апреле 1854 года полк был отправлен в Придунайские княжества и в течение 6 месяцев нёс тыловую службу. 10 марта 1854 года для полка были сформированы в России из бессрочно-отпускных 7 и 8-й запасные батальоны. 1 марта 1855 года полк был назначен на усиление войск в Крыму и в апреле занял позицию на р. Каче. 4 августа 1855 года, во время сражения на р. Чёрной, Низовцы находились на левом фланге и атаковали Телеграфную гору.

17 апреля 1856 года полк был назван Низовским пехотным. В том же году 5, 6, 7 и 8-й батальоны были упразднены, 4-й батальон причислен к резервным войскам, и полк приведён 23 августа 1856 года в состав трёх батальонов с тремя стрелковыми ротами.

6 апреля 1863 года из 4-го резервного батальона и бессрочно-отпускных был сформирован двухбатальонный Низовский резервный пехотный полк, названный 13 августа 1863 года Донским пехотным полком. В этом же году полк принял участие в усмирении Польского мятежа.

25 марта 1864 года к наименованию полка был присоединён № 23. 7 апреля 1879 года из трёх стрелковых рот и вновь образованной 16-й роты был сформирован 4-й батальон.

25 марта 1891 года для сохранения в русской армии памяти о графе П. С. Салтыкове, победителе пруссаков у Франкфурта, полку присвоено его имя.

Полковой праздник — 9 мая.

Знаки отличия полка

  • Полковое простое знамя с надписью «1726—1826», с Александровской юбилейной лентой
  • Поход за военное отличие
  • Знаки на головные уборы с надписью «За Варшаву 25 и 26 августа 1831 г.». Пожалованы взамен серебряных труб, полученных 6 апреля 1830 г. за русско-турецкую войну 1828—1829 гг.

Командиры полка

Шефы полка

Известные люди, служившие в полку

Напишите отзыв о статье "Низовский 23-й пехотный полк"

Примечания

  1. 11-й егерский полк сформирован 17 мая 1797 г., под названием 12-го егерского полка, и старшинство его сохраняется в 111-м пехотном Донском полку.

Литература

  • Военная энциклопедия / Под ред. В. Ф. Новицкого и др. — СПб.: т-во И. В. Сытина, 1911—1915.
  • Шенк В. К. Гренадерские и пехотные полки. Справочная книжка Императорской главной квартиры. СПб., 1909
  • Энциклопедия военных и морских наук под редакцией Г. А. Леера. Т. V

Отрывок, характеризующий Низовский 23-й пехотный полк

Не доезжая государя, Ростов, отличный ездок, два раза всадил шпоры своему Бедуину и довел его счастливо до того бешеного аллюра рыси, которою хаживал разгоряченный Бедуин. Подогнув пенящуюся морду к груди, отделив хвост и как будто летя на воздухе и не касаясь до земли, грациозно и высоко вскидывая и переменяя ноги, Бедуин, тоже чувствовавший на себе взгляд государя, прошел превосходно.
Сам Ростов, завалив назад ноги и подобрав живот и чувствуя себя одним куском с лошадью, с нахмуренным, но блаженным лицом, чортом , как говорил Денисов, проехал мимо государя.
– Молодцы павлоградцы! – проговорил государь.
«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.
Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.
Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.


На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
В то время, как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись (с тем особенным видом учтивой усталости, которая ясно говорит, что, коли бы не моя обязанность, я бы минуты с вами не стал разговаривать), выслушивал старого русского генерала в орденах, который почти на цыпочках, на вытяжке, с солдатским подобострастным выражением багрового лица что то докладывал князю Андрею.
– Очень хорошо, извольте подождать, – сказал он генералу тем французским выговором по русски, которым он говорил, когда хотел говорить презрительно, и, заметив Бориса, не обращаясь более к генералу (который с мольбою бегал за ним, прося еще что то выслушать), князь Андрей с веселой улыбкой, кивая ему, обратился к Борису.
Борис в эту минуту уже ясно понял то, что он предвидел прежде, именно то, что в армии, кроме той субординации и дисциплины, которая была написана в уставе, и которую знали в полку, и он знал, была другая, более существенная субординация, та, которая заставляла этого затянутого с багровым лицом генерала почтительно дожидаться, в то время как капитан князь Андрей для своего удовольствия находил более удобным разговаривать с прапорщиком Друбецким. Больше чем когда нибудь Борис решился служить впредь не по той писанной в уставе, а по этой неписанной субординации. Он теперь чувствовал, что только вследствие того, что он был рекомендован князю Андрею, он уже стал сразу выше генерала, который в других случаях, во фронте, мог уничтожить его, гвардейского прапорщика. Князь Андрей подошел к нему и взял за руку.
– Очень жаль, что вчера вы не застали меня. Я целый день провозился с немцами. Ездили с Вейротером поверять диспозицию. Как немцы возьмутся за аккуратность – конца нет!
Борис улыбнулся, как будто он понимал то, о чем, как об общеизвестном, намекал князь Андрей. Но он в первый раз слышал и фамилию Вейротера и даже слово диспозиция.
– Ну что, мой милый, всё в адъютанты хотите? Я об вас подумал за это время.
– Да, я думал, – невольно отчего то краснея, сказал Борис, – просить главнокомандующего; к нему было письмо обо мне от князя Курагина; я хотел просить только потому, – прибавил он, как бы извиняясь, что, боюсь, гвардия не будет в деле.
– Хорошо! хорошо! мы обо всем переговорим, – сказал князь Андрей, – только дайте доложить про этого господина, и я принадлежу вам.
В то время как князь Андрей ходил докладывать про багрового генерала, генерал этот, видимо, не разделявший понятий Бориса о выгодах неписанной субординации, так уперся глазами в дерзкого прапорщика, помешавшего ему договорить с адъютантом, что Борису стало неловко. Он отвернулся и с нетерпением ожидал, когда возвратится князь Андрей из кабинета главнокомандующего.
– Вот что, мой милый, я думал о вас, – сказал князь Андрей, когда они прошли в большую залу с клавикордами. – К главнокомандующему вам ходить нечего, – говорил князь Андрей, – он наговорит вам кучу любезностей, скажет, чтобы приходили к нему обедать («это было бы еще не так плохо для службы по той субординации», подумал Борис), но из этого дальше ничего не выйдет; нас, адъютантов и ординарцев, скоро будет батальон. Но вот что мы сделаем: у меня есть хороший приятель, генерал адъютант и прекрасный человек, князь Долгоруков; и хотя вы этого можете не знать, но дело в том, что теперь Кутузов с его штабом и мы все ровно ничего не значим: всё теперь сосредоточивается у государя; так вот мы пойдемте ка к Долгорукову, мне и надо сходить к нему, я уж ему говорил про вас; так мы и посмотрим; не найдет ли он возможным пристроить вас при себе, или где нибудь там, поближе .к солнцу.
Князь Андрей всегда особенно оживлялся, когда ему приходилось руководить молодого человека и помогать ему в светском успехе. Под предлогом этой помощи другому, которую он по гордости никогда не принял бы для себя, он находился вблизи той среды, которая давала успех и которая притягивала его к себе. Он весьма охотно взялся за Бориса и пошел с ним к князю Долгорукову.
Было уже поздно вечером, когда они взошли в Ольмюцкий дворец, занимаемый императорами и их приближенными.
В этот самый день был военный совет, на котором участвовали все члены гофкригсрата и оба императора. На совете, в противность мнения стариков – Кутузова и князя Шварцернберга, было решено немедленно наступать и дать генеральное сражение Бонапарту. Военный совет только что кончился, когда князь Андрей, сопутствуемый Борисом, пришел во дворец отыскивать князя Долгорукова. Еще все лица главной квартиры находились под обаянием сегодняшнего, победоносного для партии молодых, военного совета. Голоса медлителей, советовавших ожидать еще чего то не наступая, так единодушно были заглушены и доводы их опровергнуты несомненными доказательствами выгод наступления, что то, о чем толковалось в совете, будущее сражение и, без сомнения, победа, казались уже не будущим, а прошедшим. Все выгоды были на нашей стороне. Огромные силы, без сомнения, превосходившие силы Наполеона, были стянуты в одно место; войска были одушевлены присутствием императоров и рвались в дело; стратегический пункт, на котором приходилось действовать, был до малейших подробностей известен австрийскому генералу Вейротеру, руководившему войска (как бы счастливая случайность сделала то, что австрийские войска в прошлом году были на маневрах именно на тех полях, на которых теперь предстояло сразиться с французом); до малейших подробностей была известна и передана на картах предлежащая местность, и Бонапарте, видимо, ослабленный, ничего не предпринимал.
Долгоруков, один из самых горячих сторонников наступления, только что вернулся из совета, усталый, измученный, но оживленный и гордый одержанной победой. Князь Андрей представил покровительствуемого им офицера, но князь Долгоруков, учтиво и крепко пожав ему руку, ничего не сказал Борису и, очевидно не в силах удержаться от высказывания тех мыслей, которые сильнее всего занимали его в эту минуту, по французски обратился к князю Андрею.
– Ну, мой милый, какое мы выдержали сражение! Дай Бог только, чтобы то, которое будет следствием его, было бы столь же победоносно. Однако, мой милый, – говорил он отрывочно и оживленно, – я должен признать свою вину перед австрийцами и в особенности перед Вейротером. Что за точность, что за подробность, что за знание местности, что за предвидение всех возможностей, всех условий, всех малейших подробностей! Нет, мой милый, выгодней тех условий, в которых мы находимся, нельзя ничего нарочно выдумать. Соединение австрийской отчетливости с русской храбростию – чего ж вы хотите еще?
– Так наступление окончательно решено? – сказал Болконский.
– И знаете ли, мой милый, мне кажется, что решительно Буонапарте потерял свою латынь. Вы знаете, что нынче получено от него письмо к императору. – Долгоруков улыбнулся значительно.
– Вот как! Что ж он пишет? – спросил Болконский.
– Что он может писать? Традиридира и т. п., всё только с целью выиграть время. Я вам говорю, что он у нас в руках; это верно! Но что забавнее всего, – сказал он, вдруг добродушно засмеявшись, – это то, что никак не могли придумать, как ему адресовать ответ? Ежели не консулу, само собою разумеется не императору, то генералу Буонапарту, как мне казалось.