Ника (кинопремия, 2004)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
17-я церемония вручения наград премии «Ника»
Общие сведения
Дата

23 апреля 2004 года

Место проведения

Московский международный Дом музыки, Москва, Россия Россия

[kino-nika.com/ Официальный сайт премии]
 < 16-я18-я

17-я церемония вручения наград национальной кинематографической премии «Ника» за заслуги в области российского кинематографа за 2003 год состоялась 23 апреля 2004 года в Московском международном Доме музыки.





Статистика

Фильмы, получившие несколько номинаций

Фильм номинации победы
Магнитные бури
7
<center>3
Старухи <center>6 <center>1
Бедный, бедный Павел <center>5 <center>1
Возвращение <center>4 <center>2
Русский ковчег <center>4 <center>2
Благословите женщину <center>3 <center>1
Ключ от спальни <center>3 <center>1
Шик <center>3 <center>1
Бумер <center>2 <center>1
Коктебель <center>2 <center>-
Прогулка <center>2 <center>-

Список лауреатов и номинантов

Основные категории

Победители выделены отдельным цветом.

Категории Лауреаты и номинанты
<center>Лучший игровой фильм Возвращение (режиссёр: Андрей Звягинцев, продюсер: Дмитрий Лесневский)
Благословите женщину (режиссёр: Станислав Говорухин, продюсер: Екатерина Маскина)
Коктебель (режиссёры: Борис Хлебников, Алексей Попогребский, продюсер: Роман Борисевич)
Магнитные бури (режиссёр: Вадим Абдрашитов, продюсер: Александр Потёмкин)
Русский ковчег (режиссёр: Александр Сокуров, продюсеры: Йенс Мойрер, Карстен Штетер, Андрей Дерябин)
Старухи (режиссёр и продюсер: Геннадий Сидоров)
<center>Лучший фильм стран СНГ и Балтии Ангел правого плеча (, , , ) режиссёр: Жамшид Усмонов
• Keep Smiling! (Латвия Латвия) режиссёр: Асколдс Саулитис
• Золотая лихорадка (Украина Украина) режиссёр: Михаил Беликов
• Лекарь (Узбекистан Узбекистан) режиссёр: Юсуп Разыков
• Сомнамбула (Эстония Эстония) режиссёр: Салев Кээдус
<center>Лучший неигровой фильм Нефть (режиссёр: Мурад Ибрагимбеков)
• Тише! (режиссёр: Виктор Косаковский)
• Фрески (режиссёр: Александр Гутман)
<center>Лучший анимационный фильм Полтора кота (режиссёр: Андрей Хржановский)
Карлик Нос (режиссёр: Илья Максимов)
Петербург (режиссёр: Ирина Евтеева)
<center>Лучшая режиссёрская работа
Вадим Абдрашитов за фильм «Магнитные бури»
Пётр Буслов — «Бумер»
Андрей Звягинцев — «Возвращение»
Геннадий Сидоров — «Старухи»
<center>Лучшая сценарная работа
Александр Миндадзе — «Магнитные бури»
Геннадий Сидоров — «Старухи»
Авдотья Смирнова — «Прогулка»
<center>Лучшая мужская роль
Виктор Сухоруков — «Бедный, бедный Павел» (за роль императора Павла I)
Игорь Кваша — «Третий вариант» (за роль Шабашова)
Олег Янковский — «Бедный, бедный Павел» (за роль графа Петра Палена)
<center>Лучшая женская роль Валентина Березуцкая — «Старухи» (за роль Фёклы)
Виктория Толстоганова — «Магнитные бури» (за роль Марины)
Светлана Ходченкова — «Благословите женщину» (за роль Веры)
<center>Лучшая мужская роль второго плана
Сергей Маковецкий — «Ключ от спальни» (за роль Иваницкого)
Андрей Панин — «Шик» (за роль Платона)
Евгений Гришковец — «Прогулка» (за роль Севы)
<center>Лучшая женская роль второго плана
Инна Чурикова — «Благословите женщину» (за роль Куниной)
Ингеборга Дапкунайте — «Шик» (за роль Аси)
Оксана Мысина — «Бедный, бедный Павел» (за роль императрицы Марии Фёдоровны)
<center>Лучшая операторская работа Михаил Кричман — «Возвращение»
Шандор Беркеши — «Коктебель»
Юрий Шайгарданов — «Магнитные бури»
<center>Лучшая музыка к фильму
Сергей Шнуров — «Бумер»
Виктор Лебедев — «Магнитные бури»
Далер Назаров — «Шик»
<center>Лучшая работа звукорежиссёра Евгений Поздняков и Евгений Базанов — «Магнитные бури»
• Сергей Мошков и Владимир Персов — «Русский ковчег»
• Андрей Худяков — «Старухи»
<center>Лучшая работа художника Елена Жукова и Наталья Кочергина — «Русский ковчег»
• Александр Борисов и Леонид Свинцицкий — «Ключ от спальни»
Александр Загоскин — «Бедный, бедный Павел»
<center>Лучшая работа художника по костюмам Лидия Крюкова, Тамара Сеферян и Мария Гришанова — «Русский ковчег»
Наталья Иванова — «Ключ от спальни»
• Лариса Конникова — «Бедный, бедный Павел»
<center>Открытие года
Алексей Герман мл. (режиссёр) — «Последний поезд»
Андрей Звягинцев — «Возвращение»
Геннадий Сидоров — «Старухи»

Специальные награды

См. также

  • «Золотой орёл» 2004 (Премия национальной академии кинематографических искусств и наук России)

Напишите отзыв о статье "Ника (кинопремия, 2004)"

Ссылки

  • [kino-nika.com/page89314.html Номинанты на премию «Ника»-2004 на официальном сайте]
  • [www.kino-nika.com/page91553.html Лауреаты премии «Ника»-2004 на официальном сайте]
  • [www.imdb.com/event/ev0000495/2004 «Ника»-2004 на сайте IMDb]

Отрывок, характеризующий Ника (кинопремия, 2004)

Очевидно было, что l'amour, которую так любил француз, была ни та низшего и простого рода любовь, которую Пьер испытывал когда то к своей жене, ни та раздуваемая им самим романтическая любовь, которую он испытывал к Наташе (оба рода этой любви Рамбаль одинаково презирал – одна была l'amour des charretiers, другая l'amour des nigauds) [любовь извозчиков, другая – любовь дурней.]; l'amour, которой поклонялся француз, заключалась преимущественно в неестественности отношений к женщине и в комбинация уродливостей, которые придавали главную прелесть чувству.
Так капитан рассказал трогательную историю своей любви к одной обворожительной тридцатипятилетней маркизе и в одно и то же время к прелестному невинному, семнадцатилетнему ребенку, дочери обворожительной маркизы. Борьба великодушия между матерью и дочерью, окончившаяся тем, что мать, жертвуя собой, предложила свою дочь в жены своему любовнику, еще и теперь, хотя уж давно прошедшее воспоминание, волновала капитана. Потом он рассказал один эпизод, в котором муж играл роль любовника, а он (любовник) роль мужа, и несколько комических эпизодов из souvenirs d'Allemagne, где asile значит Unterkunft, где les maris mangent de la choux croute и где les jeunes filles sont trop blondes. [воспоминаний о Германии, где мужья едят капустный суп и где молодые девушки слишком белокуры.]
Наконец последний эпизод в Польше, еще свежий в памяти капитана, который он рассказывал с быстрыми жестами и разгоревшимся лицом, состоял в том, что он спас жизнь одному поляку (вообще в рассказах капитана эпизод спасения жизни встречался беспрестанно) и поляк этот вверил ему свою обворожительную жену (Parisienne de c?ur [парижанку сердцем]), в то время как сам поступил во французскую службу. Капитан был счастлив, обворожительная полька хотела бежать с ним; но, движимый великодушием, капитан возвратил мужу жену, при этом сказав ему: «Je vous ai sauve la vie et je sauve votre honneur!» [Я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!] Повторив эти слова, капитан протер глаза и встряхнулся, как бы отгоняя от себя охватившую его слабость при этом трогательном воспоминании.
Слушая рассказы капитана, как это часто бывает в позднюю вечернюю пору и под влиянием вина, Пьер следил за всем тем, что говорил капитан, понимал все и вместе с тем следил за рядом личных воспоминаний, вдруг почему то представших его воображению. Когда он слушал эти рассказы любви, его собственная любовь к Наташе неожиданно вдруг вспомнилась ему, и, перебирая в своем воображении картины этой любви, он мысленно сравнивал их с рассказами Рамбаля. Следя за рассказом о борьбе долга с любовью, Пьер видел пред собою все малейшие подробности своей последней встречи с предметом своей любви у Сухаревой башни. Тогда эта встреча не произвела на него влияния; он даже ни разу не вспомнил о ней. Но теперь ему казалось, что встреча эта имела что то очень значительное и поэтическое.
«Петр Кирилыч, идите сюда, я узнала», – слышал он теперь сказанные сю слова, видел пред собой ее глаза, улыбку, дорожный чепчик, выбившуюся прядь волос… и что то трогательное, умиляющее представлялось ему во всем этом.
Окончив свой рассказ об обворожительной польке, капитан обратился к Пьеру с вопросом, испытывал ли он подобное чувство самопожертвования для любви и зависти к законному мужу.
Вызванный этим вопросом, Пьер поднял голову и почувствовал необходимость высказать занимавшие его мысли; он стал объяснять, как он несколько иначе понимает любовь к женщине. Он сказал, что он во всю свою жизнь любил и любит только одну женщину и что эта женщина никогда не может принадлежать ему.
– Tiens! [Вишь ты!] – сказал капитан.
Потом Пьер объяснил, что он любил эту женщину с самых юных лет; но не смел думать о ней, потому что она была слишком молода, а он был незаконный сын без имени. Потом же, когда он получил имя и богатство, он не смел думать о ней, потому что слишком любил ее, слишком высоко ставил ее над всем миром и потому, тем более, над самим собою. Дойдя до этого места своего рассказа, Пьер обратился к капитану с вопросом: понимает ли он это?
Капитан сделал жест, выражающий то, что ежели бы он не понимал, то он все таки просит продолжать.
– L'amour platonique, les nuages… [Платоническая любовь, облака…] – пробормотал он. Выпитое ли вино, или потребность откровенности, или мысль, что этот человек не знает и не узнает никого из действующих лиц его истории, или все вместе развязало язык Пьеру. И он шамкающим ртом и маслеными глазами, глядя куда то вдаль, рассказал всю свою историю: и свою женитьбу, и историю любви Наташи к его лучшему другу, и ее измену, и все свои несложные отношения к ней. Вызываемый вопросами Рамбаля, он рассказал и то, что скрывал сначала, – свое положение в свете и даже открыл ему свое имя.
Более всего из рассказа Пьера поразило капитана то, что Пьер был очень богат, что он имел два дворца в Москве и что он бросил все и не уехал из Москвы, а остался в городе, скрывая свое имя и звание.
Уже поздно ночью они вместе вышли на улицу. Ночь была теплая и светлая. Налево от дома светлело зарево первого начавшегося в Москве, на Петровке, пожара. Направо стоял высоко молодой серп месяца, и в противоположной от месяца стороне висела та светлая комета, которая связывалась в душе Пьера с его любовью. У ворот стояли Герасим, кухарка и два француза. Слышны были их смех и разговор на непонятном друг для друга языке. Они смотрели на зарево, видневшееся в городе.
Ничего страшного не было в небольшом отдаленном пожаре в огромном городе.
Глядя на высокое звездное небо, на месяц, на комету и на зарево, Пьер испытывал радостное умиление. «Ну, вот как хорошо. Ну, чего еще надо?!» – подумал он. И вдруг, когда он вспомнил свое намерение, голова его закружилась, с ним сделалось дурно, так что он прислонился к забору, чтобы не упасть.
Не простившись с своим новым другом, Пьер нетвердыми шагами отошел от ворот и, вернувшись в свою комнату, лег на диван и тотчас же заснул.


На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.
Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.
– А ведь это, братцы, другой пожар, – сказал денщик.
Все обратили внимание на зарево.
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.