Никита (Тотемский)

Епископ Никита (Тотемский; ум. 1704, Коломна) — епископ Русской православной церкви, епископ Коломенский и Каширский.

Биография

Происходил из купеческого рода города Тотьмы.

С 21 июня 1661 года — архимандрит Кирилло-Белозерского монастыря. 19 августа 1664 года уволен от управления монастырём.

Во время пребывания Патриарха Никона в заточении в Ферапонтовом монастыре архимандрит Никита был его духовником. После смерти Патриарха Кирилло-Белозерский архимандрит сопровождал его тело к месту погребения в Ново-Иерусалимском монастыре.

27 апреля 1666 года определён архимандритом в Кириллов Новоезерский монастырь.

26 декабря 1667 года возвращён в Кирилло-Белозерский монастырь.

6 ноября 1681 года архимандрит Никита был хиротонисан в епископа Архангельского и Звенигородского и должен был стать первым епископом возрождённой кафедры, но поскольку реформа епархиального деления Русской Церкви «в совершенное действо за некими препятии не произведеся», епископ Никита был определён к служению в московский Архангельский собор.

С 24 декабря того же года — архиепископ Коломенский и Каширский.

Период правления архиепископа Никиты отмечен активным храмоздательством. В год его поставления артелью мастера Мелентия Алексеева было завершено строительство нового Успенского собора, начатое ещё при архиепископе Иосифе. Построен большой архиерейский дом.

Во время голода поддерживал и питал бедных.

Кандидатура архиепископа Никиты выдвигалась на Патриарший Престол. Однако Петр I, после смерти Патриарха Адриана в 1700 году, не спешил с утверждением новой кандидатуры Первосвятителя до тех пор, пока не склонился к окончательной отмене Патриаршества.

В последний раз упоминается в июне 1704 году. Скончался в том же году.

Ссылки

• Священник Сергий Кулемзин [www.mepar.ru/library/vedomosti/62/1221/ Коломенские епископы XVII века]

Отрывок, характеризующий Никита (Тотемский)

Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.