Никитин, Фёдор Михайлович

Фёдор Михайлович Никитин
Дата рождения:	20 апреля (3 мая) 1900(1900-05-03)
Место рождения:	Лохвица, Полтавская губерния, Российская империя
Дата смерти:	17 июля 1988(1988-07-17) (88 лет)
Место смерти:	Ленинград, СССР
Профессия:	актёр, театральный педагог
Награды:

Фёдор Миха́йлович Ники́тин (20 апреля [3 мая] 1900, Лохвица, Полтавская область, Российская Империя — 17 июля 1988, Ленинград, СССР) — советский актёр театра и кино. Народный артист РСФСР (1969). Лауреат двух Сталинских премий первой степени (1950, 1951).

Биография

Родился 20 апреля (3 мая) 1900 года в городе Лохвица (ныне Полтавская область Украины) в небогатой дворянской семье. С 1916 года работал в театрах городов Херсона, Одессы. В 1922 году окончил Вторую студию МХТ, работал актером в Ярославле, Ленинграде, Москве.

С 1918 года снимался в кино. В 1928—1931 годах руководил кафедрой актёрского мастерства в ГИКе. С 1931 года актёр киностудии «Ленфильм», с 1936 года — ленинградского Нового ТЮЗа.

Участник Великой Отечественной войны. В 1941—1943 годах был командиром взвода народного ополчения, работал актёром и режиссёром агитвзвода Ленинградского фронта. С 1943 года актёр и режиссёр Ленинградского Блокадного театра (впоследствии — Ленинградский Драматический театр имени В. Ф. Комиссаржевской), в 1948 году — актёр киностудии «Ленфильм».

Ф. М. Никитин умер 17 июля 1988 года. Похоронен в Москве на Ваганьковском кладбище.

Награды и премии

• Сталинская премия первой степени (1950) — за исполнение роли профессора Званцева в фильме «Академик Иван Павлов» (1949)
• Сталинская премия первой степени (1951) — за исполнение роли А. С. Даргомыжского в фильме «Мусоргский» (1950)
• Главный приз Всесоюзного Кинофестиваля — за роль в фильме «И жизнь, и слёзы, и любовь»
• Заслуженный артист РСФСР (18 июня 1956)
• Народный артист РСФСР (29 сентября 1969)

Фильмография

• 1918 — Тереза Ракен — Рассыльный
• 1926 — Катька — бумажный ранет — Вадька Завражин
• 1926 — Пограничный пост № 17 — Полковник
• 1927 — Дом в сугробах («Дом в разрезе») — Музыкант
• 1928 — Парижский сапожник — глухонемой Кирик
• 1928 — Мой сын (к/м) — Вор
• 1928 — Инженер Елагин — Николай
• 1929 — Обломок империи — унтер-офицер Филимонов
• 1930 — Города и годы — Артист; Жизнь на полный ход — Муркин
• 1931 — Свиньи всегда свиньи — Ревизор
• 1932 — Для вас найдется работа — Отто; Первый взвод — прапорщик Великанов
• 1934 — Золотые огни — Трофим Иванович; Королевские матросы — матрос О’Брайан; Песня о счастье («Тайна Кавырли») — учитель Григорий Николаевич Фасторский
• 1937 — Белеет парус одинокий — Василий Петрович Бачей
• 1949 — Академик Иван Павлов — профессор Званцев; Великая сила — академик Рублев Сергей Васильевич
• 1950 — Мусоргский — А. С. Даргомыжский
• 1952 — Римский-Корсаков — Великий князь
• 1955 — Герои Шипки — лорд Дерби; Княжна Мери — князь Лиговской
• 1956 — Невеста — отец Андрей
• 1957 — Дон Сезар де Базан — дон Хосе
• 1958 — Ленинградская симфония; Дружок — учитель Фёдор Михайлович
• 1959 — Сын Иристона — профессор Чернышёв
• 1960 — Анафема (к/м); Северная повесть — доктор Траубе
• 1961 — Барьер неизвестности — доктор Ромашов; Будни и праздники — Лесничий; Раздумья — Главный конструктор
• 1962 — Черёмушки — Бабуров Семён Семёнович, отец Лиды
• 1963 — Иоланта — Рене
• 1963 Улица Ньютона, дом 1 — отец Ларисы
• 1964 — Ко мне, Мухтар! — ветеринар Трофим Игнатьевич Зырянов
• 1965 — Перекличка — Профессор; На одной планете — Пётр Оболенский; Сердце матери — прокурор Неклюдов; Год как жизнь — Вальтер-Сократ
• 1966 — Горькие зерна — Бадя Илие; Первый посетитель — Казначей; Зимнее утро — Профессор; Лебединая песня — актер Светловидов
• 1967 — Они живут рядом — Алексей Антонович Калитин; Татьянин день — Служащий социального учреждения; Каменный гость — Первый гость
• 1968 — Шаги по земле — Нечаев; Рыцарь мечты — отчим Дианы
• 1969 — Весёлое волшебство — Кащей Бессмертный;Трое — Еремей
• 1970 — Один из нас — Франц Ридигер; Крушение империи — П. Н. Милюков
• 1970—1972 — Руины стреляют... — Е. В. Клумов
• 1972 — Игрок — Потапыч; Карпухин — Соломатин; Надежда — Николай Николаевич Ге; Длинная дорога в короткий день — Томас
• 1973 — Облака — Учитель
• 1974 — В то далекое лето — Учитель Николай Михайлович
• 1975 — Вариант «Омега» — барон фон Шлоссер, отец Георга, генерал
• 1976 — Сладкая женщина — Шубкин; Дни Турбиных — Максим; Сентиментальный роман — Наборщик; По секрету всему свету — Сергей Петрович Колоколов («Кол»)
• 1977 — Открытая книга — Лебедев; Кольца Альманзора — волшебник Альманзор; Собака на сене — мажордом Оттавио
• 1978 — Емельян Пугачёв — Камердинер; Искупление чужих грехов
• 1979 — Удивительные приключения Дениса Кораблёва — Сергей Петрович Колоколов («Кол»)
• 1980 — Таинственный старик; Камила — отец Владимира; Амнистия — Секержицкий; Государственная граница. Фильм 1. — Священник
• 1981 — Двадцатое декабря — профессор Борисов; Наше призвание — Сергей Вениаминович Туманов; Комендантский час — Художник; Проданный смех — Учитель
• 1983 — Среди серых камней — Профессор
• 1983 — И жизнь, и слезы, и любовь… — Павел Андреевич Крупенин
• 1986 — Я — вожатый форпоста — Сергей Вениаминович Туманов
• 1987 — Под знаком Красного Креста — Березанцев

Литература

• Боровков В. П. Фёдор Никитин. — М.: Искусство, 1977. — 192 с. — (Мастера советского театра и кино). — 25 000 экз.

Ссылки

• [www.russkoekino.ru/books/star/star-0087.shtml Федор Никитин. Творческая биография]

Отрывок, характеризующий Никитин, Фёдор Михайлович

Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.
– А ведь это, братцы, другой пожар, – сказал денщик.
Все обратили внимание на зарево.
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.
– Ложись, голубушка, ложись, мой дружок, – сказала графиня, слегка дотрогиваясь рукой до плеча Наташи. – Ну, ложись же.
– Ах, да… Я сейчас, сейчас лягу, – сказала Наташа, поспешно раздеваясь и обрывая завязки юбок. Скинув платье и надев кофту, она, подвернув ноги, села на приготовленную на полу постель и, перекинув через плечо наперед свою недлинную тонкую косу, стала переплетать ее. Тонкие длинные привычные пальцы быстро, ловко разбирали, плели, завязывали косу. Голова Наташи привычным жестом поворачивалась то в одну, то в другую сторону, но глаза, лихорадочно открытые, неподвижно смотрели прямо. Когда ночной костюм был окончен, Наташа тихо опустилась на простыню, постланную на сено с края от двери.
– Наташа, ты в середину ляг, – сказала Соня.
– Нет, я тут, – проговорила Наташа. – Да ложитесь же, – прибавила она с досадой. И она зарылась лицом в подушку.
Графиня, m me Schoss и Соня поспешно разделись и легли. Одна лампадка осталась в комнате. Но на дворе светлело от пожара Малых Мытищ за две версты, и гудели пьяные крики народа в кабаке, который разбили мамоновские казаки, на перекоске, на улице, и все слышался неумолкаемый стон адъютанта.
Долго прислушивалась Наташа к внутренним и внешним звукам, доносившимся до нее, и не шевелилась. Она слышала сначала молитву и вздохи матери, трещание под ней ее кровати, знакомый с свистом храп m me Schoss, тихое дыханье Сони. Потом графиня окликнула Наташу. Наташа не отвечала ей.
– Кажется, спит, мама, – тихо отвечала Соня. Графиня, помолчав немного, окликнула еще раз, но уже никто ей не откликнулся.
Скоро после этого Наташа услышала ровное дыхание матери. Наташа не шевелилась, несмотря на то, что ее маленькая босая нога, выбившись из под одеяла, зябла на голом полу.
Как бы празднуя победу над всеми, в щели закричал сверчок. Пропел петух далеко, откликнулись близкие. В кабаке затихли крики, только слышался тот же стой адъютанта. Наташа приподнялась.
– Соня? ты спишь? Мама? – прошептала она. Никто не ответил. Наташа медленно и осторожно встала, перекрестилась и ступила осторожно узкой и гибкой босой ступней на грязный холодный пол. Скрипнула половица. Она, быстро перебирая ногами, пробежала, как котенок, несколько шагов и взялась за холодную скобку двери.
Ей казалось, что то тяжелое, равномерно ударяя, стучит во все стены избы: это билось ее замиравшее от страха, от ужаса и любви разрывающееся сердце.
Она отворила дверь, перешагнула порог и ступила на сырую, холодную землю сеней. Обхвативший холод освежил ее. Она ощупала босой ногой спящего человека, перешагнула через него и отворила дверь в избу, где лежал князь Андрей. В избе этой было темно. В заднем углу у кровати, на которой лежало что то, на лавке стояла нагоревшая большим грибом сальная свечка.