Никитский бульвар
Поделись знанием:
Координаты: 55°45′19″ с. ш. 37°36′00″ в. д. / 55.75528° с. ш. 37.60000° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=55.75528&mlon=37.60000&zoom=12 (O)] (Я)Никитский бульварНикитский бульвар
– Вот так, важно, – радостно сказал задний, попав в ногу.
– Ваше сиятельство? А? Князь? – дрожащим голосом сказал подбежавший Тимохин, заглядывая в носилки.
Князь Андрей открыл глаза и посмотрел из за носилок, в которые глубоко ушла его голова, на того, кто говорил, и опять опустил веки.
Ополченцы принесли князя Андрея к лесу, где стояли фуры и где был перевязочный пункт. Перевязочный пункт состоял из трех раскинутых, с завороченными полами, палаток на краю березника. В березнике стояла фуры и лошади. Лошади в хребтугах ели овес, и воробьи слетали к ним и подбирали просыпанные зерна. Воронья, чуя кровь, нетерпеливо каркая, перелетали на березах. Вокруг палаток, больше чем на две десятины места, лежали, сидели, стояли окровавленные люди в различных одеждах. Вокруг раненых, с унылыми и внимательными лицами, стояли толпы солдат носильщиков, которых тщетно отгоняли от этого места распоряжавшиеся порядком офицеры. Не слушая офицеров, солдаты стояли, опираясь на носилки, и пристально, как будто пытаясь понять трудное значение зрелища, смотрели на то, что делалось перед ними. Из палаток слышались то громкие, злые вопли, то жалобные стенания. Изредка выбегали оттуда фельдшера за водой и указывали на тех, который надо было вносить. Раненые, ожидая у палатки своей очереди, хрипели, стонали, плакали, кричали, ругались, просили водки. Некоторые бредили. Князя Андрея, как полкового командира, шагая через неперевязанных раненых, пронесли ближе к одной из палаток и остановились, ожидая приказания. Князь Андрей открыл глаза и долго не мог понять того, что делалось вокруг него. Луг, полынь, пашня, черный крутящийся мячик и его страстный порыв любви к жизни вспомнились ему. В двух шагах от него, громко говоря и обращая на себя общее внимание, стоял, опершись на сук и с обвязанной головой, высокий, красивый, черноволосый унтер офицер. Он был ранен в голову и ногу пулями. Вокруг него, жадно слушая его речь, собралась толпа раненых и носильщиков.
– Мы его оттеда как долбанули, так все побросал, самого короля забрали! – блестя черными разгоряченными глазами и оглядываясь вокруг себя, кричал солдат. – Подойди только в тот самый раз лезервы, его б, братец ты мой, звания не осталось, потому верно тебе говорю…
Князь Андрей, так же как и все окружавшие рассказчика, блестящим взглядом смотрел на него и испытывал утешительное чувство. «Но разве не все равно теперь, – подумал он. – А что будет там и что такое было здесь? Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю».
Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
Князь Андрей не мог удерживаться более и заплакал нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями.
«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»
Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал, сколько приходится русских на одного француза, и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось пять русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a ete superbe [поле сражения было великолепно], потому что на нем было пятьдесят тысяч трупов; но и на острове Св. Елены, в тиши уединения, где он говорил, что он намерен был посвятить свои досуги изложению великих дел, которые он сделал, он писал:
«La guerre de Russie eut du etre la plus populaire des temps modernes: c'etait celle du bon sens et des vrais interets, celle du repos et de la securite de tous; elle etait purement pacifique et conservatrice.
C'etait pour la grande cause, la fin des hasards elle commencement de la securite. Un nouvel horizon, de nouveaux travaux allaient se derouler, tout plein du bien etre et de la prosperite de tous. Le systeme europeen se trouvait fonde; il n'etait plus question que de l'organiser.
Satisfait sur ces grands points et tranquille partout, j'aurais eu aussi mon congres et ma sainte alliance. Ce sont des idees qu'on m'a volees. Dans cette reunion de grands souverains, nous eussions traites de nos interets en famille et compte de clerc a maitre avec les peuples.
L'Europe n'eut bientot fait de la sorte veritablement qu'un meme peuple, et chacun, en voyageant partout, se fut trouve toujours dans la patrie commune. Il eut demande toutes les rivieres navigables pour tous, la communaute des mers, et que les grandes armees permanentes fussent reduites desormais a la seule garde des souverains.
| Никитский бульвар Москва | |
 Никитский бульвар со стороны Никитских Ворот | |
| Общая информация | |
|---|---|
| Страна | |
| Город | |
| Округ | |
| Район |
Арбат (№ 5 и 6 — жилые, (7, 7а — нежилые), |
| Протяжённость |
0,53 км |
| Ближайшие станции метро | |
| Прежние названия |
Суворовский бульвар (1950—1993) |
| Почтовый индекс |
119019 |
| Номера телефонов |
+7(495) XXX---- |
| [www.openstreetmap.org/?lat=55.75500&lon=37.60000&zoom=15&layers=M на OpenStreetMap] | |
| [maps.google.com/maps?ll=55.75500,37.60000&q=55.75500,37.60000&spn=0.03,0.03&t=k&hl=ru на Картах Google] | |
Ники́тский бульва́р (с 1950 по 1993 — Суворовский бульвар) — бульвар в Центральном административном округе города Москвы, входит в Бульварное кольцо. Проходит от площади Арбатские Ворота до площади Никитские ворота. Нумерация домов ведётся от Арбатских ворот.
Содержание
Происхождение названия
В XVI веке боярин Н. Р. Захарьин-Юрьев, дед царя Михаила Фёдоровича, на месте церкви Никиты у Ямского двора основал женский Никитский монастырь.
Монастырь был упразднён в середине 1920-х годов, его постройки были разобраны к 1933 году; сохранился лишь корпус келий XVII—XVIII века (Большой Кисловский переулок, 10). На месте монастыря в 1935 году было построено здание электроподстанции метрополитена (Большая Никитская улица, 7).
По названию Никитского монастыря были названы ворота Белого города. В конце XVII века стены и ворота Белого города были упразднены, позднее на месте стен были разбиты бульвары. Никитские ворота Белого города и дали название Никитскому бульвару.
История
Бульвар, названный Никитским, был разбит в начале 1820-х годов от Арбатской площади до Никитских ворот на месте снесённой стены Белого города.
В 1950 году был переименован в Суворовский в честь русского полководца Александра Суворова, который жил поблизости, на Большой Никитской улице. В 1994 году бульвару возвращено его историческое название.
Примечательные здания и сооружения
По нечётной стороне
- № 1 —
- № 5 — доходный дом Зачатьевского монастыря (1913, архитектор Леонид Стеженский).
- № 7 — доходный дом (1912, архитектор Дмитрий Челищев).
- № 7А — усадьба графа Александра Толстого. Здесь провёл последние годы своей жизни и умер Николай Васильевич Гоголь. В 1959 году во дворе дома был установлен памятник писателю работы скульптора Николая Андреева). Флигели усадьбы и памятник Гоголю являются объектами культурного наследия федерального значения[1].
- № 7Б-9/10
памятник архитектуры (региональный) — Жилой дом Главсевморпути («Дом полярников»). Изначально — доходный дом графини Н. А. Шереметевой, построенный в 1901 году архитектором Александром Мейснером (сохранился вход в доходный дом, № 7Б). Перестроен в 1936—1937 годах архитектором Евгением Иохелесом по заказу Главсевморпути[1].
- Дом в итальянском стиле представляет собой один из наиболее изящных примеров предвоенной советской архитектуры. Здание, увенчанное широким карнизом, выходит на бульвар практически симметричным фасадом. Левое крыло отличается размером и формой окон, оно несколько повёрнуто относительно плоскости фасада — Евгений Йохелес включил в свой проект небольшой дореволюционный доходный дом, органично вписав его в больший масштаб нового строительства.
- В этом доме в разные годы жили девять Героев Советского Союза, в том числе полярники Михаил Белоусов, Николай Зубов, Анатолий Ляпидевский, Иван Черевичный, Пётр Ширшов, исследователь Арктики Георгий Ушаков (с 1936 по 1963 год), Борис Чухновский[2][1], Марк Шевелёв[3]. Здесь же жил Герой Советского Союза Александр Штепенко[4] и кавалер двух орденов Ленина Михаил Каминский.
- Также здесь жила Елена Сергеевна Булгакова[5]. В 1985—1995 годах в квартире, принадлежавшей Малому театру, жил народный артист РСФСР Виталий Соломин, о чём свидетельствует мемориальная доска.
- № 11/12, стр. 1-4 памятник архитектуры (региональный) — Городская усадьба Власовых — М. Г. Дашкевича (1817, 1822, 1846, архитекторы Ипполит Цвиленев, Семён Рыжов, Владимир Основский)[1].
- № 13 — здание фармацевтического факультета Московской медицинской академии имени И. М. Сеченова. Построено в 1910 году по проекту архитектора Карла Кайзера под размещение гимназии. В доме размещались различные образовательные учреждения: Общество распространения практических знаний между образованными женщинами, частная женская гимназия Екатерины Николаевны Дюлу, курсы художественных вышивок, школы кройки и шитья и т. п. В 1920-е годы в здании разместился Московский медико-фармацевтический комбинат, в котором был организован фармацевтический факультет. С 1937 года факультет выделился в Московский фармацевтический институт, который в 1958 году стал факультетом Первого московского медицинского института им. И. М. Сеченова («1-го МОЛМИ»)[6].
- № 15 — Собственный доходный дом архитектора А. С. Гребенщикова (1911—1915, архитектор Александр Гребенщиков). Здесь проживал артист Андрей Абрикосов.
- № 17, стр. 1 — кооперативный дом работников Большого Театра. Здесь жили актёры Игорь Васильев[7], Иннокентий Смоктуновский (в 1971—1989)[8], Михаил Зимин[9], Евгений Евстигнеев[10], Олег Ефремов[11].
- Gogol house.jpg
Никитский бульвар, 7. Дом, в котором умер Николай Васильевич Гоголь.
- Nikitsky Boulevard, 7b-9-10 (spring 2011) by shakko 01.JPG
Дом полярников
По чётной стороне
- № 6 — Дом Кокошкина («Соловьиный дом») — два нижних этажа здания относились к XVIII веку, в XIX—ХХ веках дом надстраивался. В XVIII веке дом принадлежал князю Якову Шаховскому, позднее — князю Сергею Голицыну. В 1820-е годах владельцем стал директор московских Императорских театров Ф. Ф. Кокошкин. Здесь находились репетиционные залы Большого и Малого театров, ставились спектакли с участием актёров Михаила Щепкина и Павла Мочалова. Здесь также находился музыкальный салон актрисы Марии Дмитриевны Львовой-Синецкой, у которой бывали Пушкин, Грибоедов, Гончаров и другие. Решением правительства Москвы дом был передан АО «Сокольники» под устройство гостиницы. Снесён в 1997 году, на месте здания устроена автостоянка[12].
- № 8/3, стр. 1
ЦГФО — Доходный дом С. Ф. Голицына — купца А. Н. Прибылова (1798—1806; 1899, архитектор Август Вебер; 1930-е; 1948—1950-е)[1]. В доме жили оперный певец Василий Шкафер[13]. режиссёр и актёр Борис Сушкевич[14]. - № 8А/3, стр. 1 — Главный дом городской усадьбы (с 1920 г. — Дом печати — клуб московских журналистов, с 1938 г. — Дом журналиста) (XVIII в., 1877, архитектор Александр Вивьен). Здесь выступали поэты Александр Блок, Владимир Маяковский, Сергей Есенин, Демьян Бедный, нарком просвещения Анатолий Луначарский и другие. Отсюда в 1941 году московские журналисты уходили на фронт[1]. Здесь установлен памятник фронтовым корреспондентам.
- № 10/5, стр. 1 — Здание Сбербанка России (конец 1990-х)[1]. Ранее на этом месте столяло здание, принадлежавшее в 1826 году княгине Голицыной. По мнению историка П. В. Сытина, его значительные фрагменты относились к XVIII веку. Дом снесли в 1995 году по распоряжению правительства Москвы[15]. В 1912—1915 годах в этом здании находилось Книгоиздательство писателей в Москве.[16]
- № 12 — Жилой дом для служащих Московской конторы Государственного банка (1913, архитектор Богдан Нилус; 1922—1926, архитектор С. А. Крот[17]). Здесь жили конструктор авиационной и космической техники Наум Черняков (в 1941—1954 годах)[18], театральный и литературный критик Давид Тальников[19], государственный деятель Д. И. Ефремов[20].
- № 12А-12А, стр. 1 памятник архитектуры (федеральный) — Усадьба Луниных с флигелем (1818—1823, архитектор Доменико Жилярди)[1]. C 1970 года в здании размещается Музей искусства народов Востока; открытая экспозиция переведена сюда в 1985 году[21].
- Центральный Дом журналиста.jpg
Центральный Дом журналиста, дом № 8А
- East nations art museum in Moscow shot 01.jpg
№ 12А, усадьба Луниных (1818—1823, архитектор Доменико Жилярди) — Музей Востока.
Общественный транспорт
- Автобусы № А, Т15, 39.
Напишите отзыв о статье "Никитский бульвар"
Литература
- Муравьёв В. Б.. Московские улицы. Секреты переименований. — М.: Алгоритм, Эксмо, 2006. — 336 с. — (Народный путеводитель). — ISBN 5-699-17008-1.
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 [reestr.answerpro.ru/monument/?page=0&search=%E3%EE%E3%EE%EB%E5%E2%F1%EA%E8%E9&Submit=%CD%E0%E9%F2%E8 Городской реестр недвижимого культурного наследия города Москвы]. Официальный сайт Комитета по культурному наследию города Москвы. Проверено 14 сентября 2012. [www.webcitation.org/6BUtIWQOW Архивировано из первоисточника 18 октября 2012].
- ↑ [mosenc.ru/encyclopedia?task=core.view&id=7681 Чухновский Борис Григорьевич]. Лица Москвы. Московская энциклопедия. Проверено 9 марта 2015.
- ↑ [mosenc.ru/encyclopedia?task=core.view&id=9162 Шевелёв Марк Иванович]. Лица Москвы. Московская энциклопедия. Проверено 12 марта 2015.
- ↑ [mosenc.ru/encyclopedia?task=core.view&id=9378 Штепенко Александр Павлович]. Лица Москвы. Московская энциклопедия. Проверено 12 марта 2015.
- ↑ Трофимов В. Г. Москва. Путеводитель по районам. — М.: Московский рабочий, 1972. — С. 99. — 400 с. — 45 000 экз.
- ↑ [www.pharmvestnik.ru/cgi-bin/statya.pl?sid=11826 Дом на Никитском бульваре // Фармацевтический вестник. — 2007. — № 6.]
- ↑ [mosenc.ru/encyclopedia?task=core.view&id=10315 Васильев Игорь Алексеевич]. Лица Москвы. Московская энциклопедия. Проверено 7 марта 2015.
- ↑ [mosenc.ru/encyclopedia?task=core.view&id=8635 Смоктуновский Иннокентий Михайлович]. Лица Москвы. Московская энциклопедия. Проверено 15 марта 2015.
- ↑ [mosenc.ru/encyclopedia?task=core.view&id=2481 Зимин Михаил Николаевич]. Лица Москвы. Московская энциклопедия. Проверено 18 марта 2015.
- ↑ [mosenc.ru/encyclopedia?task=core.view&id=1403 Евстигнеев Евгений Александрович]. Лица Москвы. Московская энциклопедия. Проверено 16 сентября 2015.
- ↑ [mosenc.ru/encyclopedia?task=core.view&id=1491 Ефремов Олег Николаевич]. Лица Москвы. Московская энциклопедия. Проверено 17 сентября 2015.
- ↑ [www.rian.ru/moscow_history/20080730/150068923.html Главные архитектурные потери Москвы за 1998—2008 гг. Справка]
- ↑ [ru.wikipedia.org/wiki/Шкафер,_Василий_Петрович Шкафер Василий Петрович]. Лица Москвы. Московская энциклопедия. Проверено 12 марта 2015.
- ↑ [mosenc.ru/encyclopedia?task=core.view&id=9032 Сушкевич Борис Михайлович]. Лица Москвы. Московская энциклопедия. Проверено 14 марта 2015.
- ↑ Михайлов К. П. Москва, которую мы потеряли. — М.: Эксмо, 2010. — С. 232. — 496 с. — (Москва. Путеводитель памяти). — ISBN 978-5-699-43721-4.
- ↑ Шруба М. Книгоиздательство писателей в Москве // Литературные объединения Москвы и Петербурга 1890-1917 годов: Словарь. — М: Новое литературное обозрение, 2004. — С. 73-74. — 448 с.
- ↑ Памятники Москвы советской на карте города // Московское наследие. — 2014. — № 6 (36). — С. 18—21.</span>
- ↑ [mosenc.ru/encyclopedia?task=core.view&id=7587 Черняков Наум Семёнович]. Лица Москвы. Московская энциклопедия. Проверено 9 марта 2015.
- ↑ [mosenc.ru/encyclopedia?task=core.view&id=9521 Тальников Давид Лазаревич]. Лица Москвы. Московская энциклопедия. Проверено 14 марта 2015.
- ↑ [mosenc.ru/encyclopedia?task=core.view&id=1488 Ефремов Доминик Иванович]. Лица Москвы. Московская энциклопедия. Проверено 17 сентября 2015.
- ↑ [www.moscow.org/moscow_encyclopedia/74_museum_art_east.htm Государственный музей искусства народов Востока в Москве. Информация о музее искусства народов Востока в Москве. Музеи Москвы]
</ol>
Ссылки
|
Портал «Москва» |
|---|
- [maps.yandex.ru Карты Яндекс] — [maps.yandex.ru/map.xml?mapID=1&size=1&scale=9&mapX=6786&mapY=10164&act=5&mapWidth=960&distance=1230,-6250;950,-6450;780,-7010;950,-7230;1340,-7410;1840,-7600;2360,-7800;3090,-8110&tool=grab Никитский бульвар]
- [maps.google.com Google Maps] — [maps.google.com/maps?q=Moscow&t=h&hl=en&om=1&ie=UTF8&z=15&ll=55.758032,37.605515&spn=0.010504,0.034161 Никитский бульвар]
- [mos2.ru/#z=16.68&x=-0.014345&y=-0.002916&minf=13426353:1000013:-0.014345:-0.002916 Никитский бульвар] — на сайте [mos2.ru МосДва]
- [bimka-bur.livejournal.com/33004.html Бульварное кольцо ч.12 (Никитский бульвар — часть 1)] (Проверено 24 февраля 2009)
| ||||||||||||||
| |||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Никитский бульвар
– Подлаживай, что ль, Хведор, а Хведор, – говорил передний мужик.– Вот так, важно, – радостно сказал задний, попав в ногу.
– Ваше сиятельство? А? Князь? – дрожащим голосом сказал подбежавший Тимохин, заглядывая в носилки.
Князь Андрей открыл глаза и посмотрел из за носилок, в которые глубоко ушла его голова, на того, кто говорил, и опять опустил веки.
Ополченцы принесли князя Андрея к лесу, где стояли фуры и где был перевязочный пункт. Перевязочный пункт состоял из трех раскинутых, с завороченными полами, палаток на краю березника. В березнике стояла фуры и лошади. Лошади в хребтугах ели овес, и воробьи слетали к ним и подбирали просыпанные зерна. Воронья, чуя кровь, нетерпеливо каркая, перелетали на березах. Вокруг палаток, больше чем на две десятины места, лежали, сидели, стояли окровавленные люди в различных одеждах. Вокруг раненых, с унылыми и внимательными лицами, стояли толпы солдат носильщиков, которых тщетно отгоняли от этого места распоряжавшиеся порядком офицеры. Не слушая офицеров, солдаты стояли, опираясь на носилки, и пристально, как будто пытаясь понять трудное значение зрелища, смотрели на то, что делалось перед ними. Из палаток слышались то громкие, злые вопли, то жалобные стенания. Изредка выбегали оттуда фельдшера за водой и указывали на тех, который надо было вносить. Раненые, ожидая у палатки своей очереди, хрипели, стонали, плакали, кричали, ругались, просили водки. Некоторые бредили. Князя Андрея, как полкового командира, шагая через неперевязанных раненых, пронесли ближе к одной из палаток и остановились, ожидая приказания. Князь Андрей открыл глаза и долго не мог понять того, что делалось вокруг него. Луг, полынь, пашня, черный крутящийся мячик и его страстный порыв любви к жизни вспомнились ему. В двух шагах от него, громко говоря и обращая на себя общее внимание, стоял, опершись на сук и с обвязанной головой, высокий, красивый, черноволосый унтер офицер. Он был ранен в голову и ногу пулями. Вокруг него, жадно слушая его речь, собралась толпа раненых и носильщиков.
– Мы его оттеда как долбанули, так все побросал, самого короля забрали! – блестя черными разгоряченными глазами и оглядываясь вокруг себя, кричал солдат. – Подойди только в тот самый раз лезервы, его б, братец ты мой, звания не осталось, потому верно тебе говорю…
Князь Андрей, так же как и все окружавшие рассказчика, блестящим взглядом смотрел на него и испытывал утешительное чувство. «Но разве не все равно теперь, – подумал он. – А что будет там и что такое было здесь? Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю».
Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
Князь Андрей не мог удерживаться более и заплакал нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями.
«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»
Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал, сколько приходится русских на одного француза, и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось пять русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a ete superbe [поле сражения было великолепно], потому что на нем было пятьдесят тысяч трупов; но и на острове Св. Елены, в тиши уединения, где он говорил, что он намерен был посвятить свои досуги изложению великих дел, которые он сделал, он писал:
«La guerre de Russie eut du etre la plus populaire des temps modernes: c'etait celle du bon sens et des vrais interets, celle du repos et de la securite de tous; elle etait purement pacifique et conservatrice.
C'etait pour la grande cause, la fin des hasards elle commencement de la securite. Un nouvel horizon, de nouveaux travaux allaient se derouler, tout plein du bien etre et de la prosperite de tous. Le systeme europeen se trouvait fonde; il n'etait plus question que de l'organiser.
Satisfait sur ces grands points et tranquille partout, j'aurais eu aussi mon congres et ma sainte alliance. Ce sont des idees qu'on m'a volees. Dans cette reunion de grands souverains, nous eussions traites de nos interets en famille et compte de clerc a maitre avec les peuples.
L'Europe n'eut bientot fait de la sorte veritablement qu'un meme peuple, et chacun, en voyageant partout, se fut trouve toujours dans la patrie commune. Il eut demande toutes les rivieres navigables pour tous, la communaute des mers, et que les grandes armees permanentes fussent reduites desormais a la seule garde des souverains.
