Никифор II Фока

Никифор II Фока греч. Νικηφόρος Β΄ Φωκάς<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Император Никифор Фока</td></tr>
Византийский император
963 — декабрь 969
Предшественник:	Василий II
Преемник:	Иоанн I Цимисхий
Рождение:	ок. 912
Смерть:	969(0969) Константинополь
Род:	Македонская династия
Супруга:	Феофано

Ники́фор II Фока́ (ок. 912 — декабрь 969) — военачальник, затем византийский император (963—969). Сын полководца Варды Фоки Старшего.

Биография

Войны на Востоке

Отличившись удачными войнами на Востоке против арабов и нося звание главнокомандующего восточных войск, Никифор пользовался громадным авторитетом в войске и был весьма популярен в Византии. В 960 он был назначен главнокомандующим войсками, посланными на Крит, чтобы отбить его у арабов; в числе союзников или наемников его упомянуты русы. С флотом из 3000 судов Никифор высадился на Крите близ Хандака. Критский эмир Абд ал-Азиз едва успел собрать небольшой отряд, который не мог оказать грекам серьёзного сопротивления. После восьмимесячной осады Хандак был взят приступом.

Обезопасив Крит укреплениями и поселив в нём армянских и греческих поселенцев, Никифор озаботился устройством церквей, причём пользовался услугами знаменитого подвижника Никона Метаноите. По возвращении в Константинополь Никифор дал грекам давно невиданное зрелище славного триумфа и поразил их громадными богатствами и множеством пленных, в числе которых был и сам эмир. Завоеванием Крита Византия обезопасила свои береговые владения от набегов сарацин. После этого Никифор, со званием доместика Востока, отправился в Азию, где одержал несколько побед над сирийскими арабами, взял Алеппо и обогатился громадной добычей.

Воцарение

Получив известие, что император Роман II умер (март 963) и что по случаю малолетства царевичей Василия и Константина регентшей провозглашена царица Феофано, Никифор вернулся в Константинополь. Есть известие, что царица Феофано тогда же обратила внимание на популярного генерала и желала приблизить его к престолу, но тогдашний всесильный вельможа, паракимомен Иосиф, принимал меры к устранению Никифора от дел. По настоянию константинопольского патриарха Полиевкта Никифор был снова назначен главнокомандующим азиатских войск.

Когда он находился на Востоке, паракимомен Иосиф прислал письмо к военачальнику Иоанну Цимисхию, находившемуся под командой Никифора и состоявшему в близком с ним родстве. В этом письме Цимисхию давался совет арестовать Никифора, прислать его в Константинополь и самому принять вместо него начальство. Цимисхий показал письмо Никифору и убедил его немедленно принять решительные меры. 2 июля 963 года, в лагере под Кесарией, Никифор был провозглашён императором. Двинувшись к столице, Никифор написал патриарху и Иосифу, чтобы они не противились признанию его царём; со своей стороны, он давал обещание не нарушать прав наследников престола, заботиться о них и дать им воспитание. Старания Иосифа поднять движение против Никифора не имели успеха; 15 августа главные чины государства вышли навстречу Никифору, и он имел торжественный вход в Константинополь, приветствуемый всеми как царь. Вопрос о наследниках престола разрешён был тем, что Никифор женился на вдовствующей царице Феофано, и таким образом права старой династии не были нарушены.

Внешняя политика

Продолжение восточных войн

Никифор и на престоле не переменил своего образа жизни: он предпочитал военный лагерь придворной роскоши и первые годы царствования провёл на Востоке, продолжая военные операции против сарацин. В это время взяты были у них Тарс, Адака, Аназарби и Мопсуестия и возвращены под власть империи Кипр и Антиохия.

Южная Италия

Не меньшее значение имели при Никифоре отношения к Западной империи. Три большие нации — греки, сарацины и германцы — встретились на почве итальянского полуострова. Южные провинции полуострова были подвластны ломбардским герцогам и князьям Беневенто, могущество которых остановило завоевания Каролингов в Италии, а просветительские стремления создали здесь приют для мыслителей и книжных людей. Разделение Южной Италии и соперничество князей Беневенто, Салерно и Капуи привело к вмешательству в южно-итальянские дела арабов и утверждению их в Сицилии и Южной Италии. Каждый год из Палермо отправлялись в Италию свежие отряды, которыми пользовались в своих усобицах христианские князья. Тенденциям арабским противополагались греческие и германские. Несмотря на бездействие флота и на скупые средства, отпускаемые для войны с арабами, в X веке Южная Италия пришла в зависимость от Византии. Столицей греческой фемы был город Бари, откуда Византия всегда была готова приостановить успехи германского императора, если они угрожали её власти в Южной Италии.

Соперником Никифора в Италии оказался император Оттон I. Нанеся арабам сильные поражения на Востоке, отняв у них Крит, Никифор поставил своей задачей изгнать арабов из Сицилии и тем обеспечить свои итальянские владения. Для итальянской войны собраны были громадные средства, введена строгая экономия в государственных расходах и наложена подать на церковные имущества. Никифор снарядил два похода в Италию; хотя оба предприятия были неудачны, это не ослабило энергии императора. Предприятиям Никифора в Южной Италии нанесён был удар со стороны германского императора Оттона I; военные силы, назначенные против арабов, должны были быть обращены против германцев. В 967 году Никифор временно должен был пожертвовать Сицилией ради Италии: он заключил перемирие с арабами, чтобы развязать себе руки для войны с Оттоном I. Под влиянием советов епископа Кремоны Лиутпранда, уже бывшего в Константинополе, Оттон завел переговоры с Никифором, но они остались безрезультатными. В то время как Лиутпранд уверял византийского императора в дружбе и преданности Оттона, последний продолжал войну в Апулии и Калабрии, стремясь к тому, чего никак не могли допустить интересы Византии. Войско Оттона было разбито греками; его союзник, князь Капуи Пандульф I, попал в плен.

Лиутпрандом по итогам своего посольства было написано сочинение «Отчёт о посольстве в Константинополь» (лат. Relatio de legatione Constantinopolitana), содержащее подробное описание этой миссии, в том числе крайне нелестное описание внешности императора Никифора Фоки и его личных качеств.

Отношения с Болгарией и Русью

В связи с итальянскими делами внимание Никифора сильно занимали отношения с Болгарией. Возможно, и вмешательство русского князя Святослава в болгаро-византийские отношения объясняется южно-итальянскими делами.

Цари болгарские рядом побед над Византией вынудили у неё обязательство уплаты ежегодной дани. Никифор, отказав болгарам в дани, должен был приготовиться к войне с ними. Историк Лев Диакон, живший в это время, сообщает, что Никифор, разорвав сношения с Болгарией, отправил посла именем Калокира в Киев к тамошнему князю с подарками и с предложением совершить нападение на Болгарию, чтобы отвлечь внимание болгар с юга на север. Князь Святослав поддержал планы Никифора и решился в 968 идти на Болгарию войной. Неожиданные его успехи возбудили, однако, опасения у Никифора. Едва ли не по подстрекательству греков печенеги напали в 969 на Киев, что принудило Святослава оставить на этот раз свои мечты о Болгарии.

Оппозиция. Гибель

Никифор не происходил из царского рода и не имел по рождению прав на императорскую корону. Согласно Ибн аль-Асиру, он был потомком мусульманина из Тарса по имени Ибн-аль Фаса. Отмена роскоши и церемоний, бережливость в расходовании государственных средств не могли нравиться большинству, особенно высшим чинам гражданского и военного ведомства, не перестававшим смотреть на Никифора как на равного себе. Кроме того у Никифора были такие планы государственных реформ, которые не могли быть по душе землевладельческому сословию и духовенству. Из его законодательных актов видно, что он желал ослабить знать в пользу народа и лишить церковь многих привилегий. В то же время, из-за высокого налогообложения и манипуляций родственников с продажей хлеба, простой народ также не очень уважал Фоку.

Византийская аристократия, высшее духовенство и монашество не были на стороне Никифора. Царица Феофано примкнула к лагерю недовольных. В декабре 969 Никифор был убит в собственном дворце Иоанном Цимисхием, который был тайно введён в царскую спальню с согласия Феофано. По свидетельству Льва Диакона:

«Иоанн схватил его за бороду и безжалостно терзал её, а заговорщики так яростно и бесчеловечно били его рукоятками мечей по щекам, что зубы расшатались и стали выпадать из челюстей. Когда они пресытились уже мучениями Никифора, Иоанн толкнул его ногой в грудь, взмахнул мечом и рассек ему надвое череп. Он приказал и другим наносить удары [Никифору], и они безжалостно расправлялись с ним, а один ударил его акуфием в спину и пронзил до самой груди.»

После этого тело бывшего императора один день пролежало под открытым небом. Затем труп уложили в деревянный ящик и в полночь тайно отнесли в храм Святых апостолов. Там его поместили в одну из царских гробниц.

Источники и литература

Источники

• Лев Диакон. [krotov.info/acts/10/lev_diak/leo_00.htm История]. — М.: Наука, 1988.

Литература

• Диль Ш. Основные проблемы византийской истории. — М.: Иностранная литература, 1947.
• Левченко М. В. История Византии. — М.-Л.: ОГИЗ, 1940.
• Васильев А. А. [www.hrono.ru/libris/lib_we/vaa100.php Том 1] // История Византийской империи. — М.: Алетейя, 2000. — ISBN 978-5-403-01726-8.
• Дашков С. Б. [www.sedmitza.ru/text/434487.html Никифор II Фока] // Императоры Византии. — М.: Красная площадь, 1997. — 558 с. — ISBN 5-87305-002-3.
• Джон Норвич. История Византии. — М.: АСТ, 2010. — 542 с. — ISBN 9-78-517-050648.
• Сказкин С. Д. [historic.ru/books/item/f00/s00/z0000048/index.shtml История Византии. В 3 т]. — М.: Наука, 1967. — Т. 2. — ISBN 978-5-403-01726-8.
• Успенский Ф. И. [rikonti-khalsivar.narod.ru/Usp3.0.htm Период Македонской династии (867—1057 гг.)] // История Византийской империи. В 5 т. — М.: АСТ: Астрель, 2005. — Т. 3. — ISBN 5-271-03856-4.

Отрывок, характеризующий Никифор II Фока

– Государь! Государь! – вдруг разнеслось по залам, и вся толпа бросилась к выходу.
По широкому ходу, между стеной дворян, государь прошел в залу. На всех лицах выражалось почтительное и испуганное любопытство. Пьер стоял довольно далеко и не мог вполне расслышать речи государя. Он понял только, по тому, что он слышал, что государь говорил об опасности, в которой находилось государство, и о надеждах, которые он возлагал на московское дворянство. Государю отвечал другой голос, сообщавший о только что состоявшемся постановлении дворянства.
– Господа! – сказал дрогнувший голос государя; толпа зашелестила и опять затихла, и Пьер ясно услыхал столь приятно человеческий и тронутый голос государя, который говорил: – Никогда я не сомневался в усердии русского дворянства. Но в этот день оно превзошло мои ожидания. Благодарю вас от лица отечества. Господа, будем действовать – время всего дороже…
Государь замолчал, толпа стала тесниться вокруг него, и со всех сторон слышались восторженные восклицания.
– Да, всего дороже… царское слово, – рыдая, говорил сзади голос Ильи Андреича, ничего не слышавшего, но все понимавшего по своему.
Из залы дворянства государь прошел в залу купечества. Он пробыл там около десяти минут. Пьер в числе других увидал государя, выходящего из залы купечества со слезами умиления на глазах. Как потом узнали, государь только что начал речь купцам, как слезы брызнули из его глаз, и он дрожащим голосом договорил ее. Когда Пьер увидал государя, он выходил, сопутствуемый двумя купцами. Один был знаком Пьеру, толстый откупщик, другой – голова, с худым, узкобородым, желтым лицом. Оба они плакали. У худого стояли слезы, но толстый откупщик рыдал, как ребенок, и все твердил:
– И жизнь и имущество возьми, ваше величество!
Пьер не чувствовал в эту минуту уже ничего, кроме желания показать, что все ему нипочем и что он всем готов жертвовать. Как упрек ему представлялась его речь с конституционным направлением; он искал случая загладить это. Узнав, что граф Мамонов жертвует полк, Безухов тут же объявил графу Растопчину, что он отдает тысячу человек и их содержание.
Старик Ростов без слез не мог рассказать жене того, что было, и тут же согласился на просьбу Пети и сам поехал записывать его.
На другой день государь уехал. Все собранные дворяне сняли мундиры, опять разместились по домам и клубам и, покряхтывая, отдавали приказания управляющим об ополчении, и удивлялись тому, что они наделали.



Наполеон начал войну с Россией потому, что он не мог не приехать в Дрезден, не мог не отуманиться почестями, не мог не надеть польского мундира, не поддаться предприимчивому впечатлению июньского утра, не мог воздержаться от вспышки гнева в присутствии Куракина и потом Балашева.
Александр отказывался от всех переговоров потому, что он лично чувствовал себя оскорбленным. Барклай де Толли старался наилучшим образом управлять армией для того, чтобы исполнить свой долг и заслужить славу великого полководца. Ростов поскакал в атаку на французов потому, что он не мог удержаться от желания проскакаться по ровному полю. И так точно, вследствие своих личных свойств, привычек, условий и целей, действовали все те неперечислимые лица, участники этой войны. Они боялись, тщеславились, радовались, негодовали, рассуждали, полагая, что они знают то, что они делают, и что делают для себя, а все были непроизвольными орудиями истории и производили скрытую от них, но понятную для нас работу. Такова неизменная судьба всех практических деятелей, и тем не свободнее, чем выше они стоят в людской иерархии.
Теперь деятели 1812 го года давно сошли с своих мест, их личные интересы исчезли бесследно, и одни исторические результаты того времени перед нами.
Но допустим, что должны были люди Европы, под предводительством Наполеона, зайти в глубь России и там погибнуть, и вся противуречащая сама себе, бессмысленная, жестокая деятельность людей – участников этой войны, становится для нас понятною.
Провидение заставляло всех этих людей, стремясь к достижению своих личных целей, содействовать исполнению одного огромного результата, о котором ни один человек (ни Наполеон, ни Александр, ни еще менее кто либо из участников войны) не имел ни малейшего чаяния.
Теперь нам ясно, что было в 1812 м году причиной погибели французской армии. Никто не станет спорить, что причиной погибели французских войск Наполеона было, с одной стороны, вступление их в позднее время без приготовления к зимнему походу в глубь России, а с другой стороны, характер, который приняла война от сожжения русских городов и возбуждения ненависти к врагу в русском народе. Но тогда не только никто не предвидел того (что теперь кажется очевидным), что только этим путем могла погибнуть восьмисоттысячная, лучшая в мире и предводимая лучшим полководцем армия в столкновении с вдвое слабейшей, неопытной и предводимой неопытными полководцами – русской армией; не только никто не предвидел этого, но все усилия со стороны русских были постоянно устремляемы на то, чтобы помешать тому, что одно могло спасти Россию, и со стороны французов, несмотря на опытность и так называемый военный гений Наполеона, были устремлены все усилия к тому, чтобы растянуться в конце лета до Москвы, то есть сделать то самое, что должно было погубить их.
В исторических сочинениях о 1812 м годе авторы французы очень любят говорить о том, как Наполеон чувствовал опасность растяжения своей линии, как он искал сражения, как маршалы его советовали ему остановиться в Смоленске, и приводить другие подобные доводы, доказывающие, что тогда уже будто понята была опасность кампании; а авторы русские еще более любят говорить о том, как с начала кампании существовал план скифской войны заманивания Наполеона в глубь России, и приписывают этот план кто Пфулю, кто какому то французу, кто Толю, кто самому императору Александру, указывая на записки, проекты и письма, в которых действительно находятся намеки на этот образ действий. Но все эти намеки на предвидение того, что случилось, как со стороны французов так и со стороны русских выставляются теперь только потому, что событие оправдало их. Ежели бы событие не совершилось, то намеки эти были бы забыты, как забыты теперь тысячи и миллионы противоположных намеков и предположений, бывших в ходу тогда, но оказавшихся несправедливыми и потому забытых. Об исходе каждого совершающегося события всегда бывает так много предположений, что, чем бы оно ни кончилось, всегда найдутся люди, которые скажут: «Я тогда еще сказал, что это так будет», забывая совсем, что в числе бесчисленных предположений были делаемы и совершенно противоположные.
Предположения о сознании Наполеоном опасности растяжения линии и со стороны русских – о завлечении неприятеля в глубь России – принадлежат, очевидно, к этому разряду, и историки только с большой натяжкой могут приписывать такие соображения Наполеону и его маршалам и такие планы русским военачальникам. Все факты совершенно противоречат таким предположениям. Не только во все время войны со стороны русских не было желания заманить французов в глубь России, но все было делаемо для того, чтобы остановить их с первого вступления их в Россию, и не только Наполеон не боялся растяжения своей линии, но он радовался, как торжеству, каждому своему шагу вперед и очень лениво, не так, как в прежние свои кампании, искал сражения.
При самом начале кампании армии наши разрезаны, и единственная цель, к которой мы стремимся, состоит в том, чтобы соединить их, хотя для того, чтобы отступать и завлекать неприятеля в глубь страны, в соединении армий не представляется выгод. Император находится при армии для воодушевления ее в отстаивании каждого шага русской земли, а не для отступления. Устроивается громадный Дрисский лагерь по плану Пфуля и не предполагается отступать далее. Государь делает упреки главнокомандующим за каждый шаг отступления. Не только сожжение Москвы, но допущение неприятеля до Смоленска не может даже представиться воображению императора, и когда армии соединяются, то государь негодует за то, что Смоленск взят и сожжен и не дано пред стенами его генерального сражения.
Так думает государь, но русские военачальники и все русские люди еще более негодуют при мысли о том, что наши отступают в глубь страны.
Наполеон, разрезав армии, движется в глубь страны и упускает несколько случаев сражения. В августе месяце он в Смоленске и думает только о том, как бы ему идти дальше, хотя, как мы теперь видим, это движение вперед для него очевидно пагубно.
Факты говорят очевидно, что ни Наполеон не предвидел опасности в движении на Москву, ни Александр и русские военачальники не думали тогда о заманивании Наполеона, а думали о противном. Завлечение Наполеона в глубь страны произошло не по чьему нибудь плану (никто и не верил в возможность этого), а произошло от сложнейшей игры интриг, целей, желаний людей – участников войны, не угадывавших того, что должно быть, и того, что было единственным спасением России. Все происходит нечаянно. Армии разрезаны при начале кампании. Мы стараемся соединить их с очевидной целью дать сражение и удержать наступление неприятеля, но и этом стремлении к соединению, избегая сражений с сильнейшим неприятелем и невольно отходя под острым углом, мы заводим французов до Смоленска. Но мало того сказать, что мы отходим под острым углом потому, что французы двигаются между обеими армиями, – угол этот делается еще острее, и мы еще дальше уходим потому, что Барклай де Толли, непопулярный немец, ненавистен Багратиону (имеющему стать под его начальство), и Багратион, командуя 2 й армией, старается как можно дольше не присоединяться к Барклаю, чтобы не стать под его команду. Багратион долго не присоединяется (хотя в этом главная цель всех начальствующих лиц) потому, что ему кажется, что он на этом марше ставит в опасность свою армию и что выгоднее всего для него отступить левее и южнее, беспокоя с фланга и тыла неприятеля и комплектуя свою армию в Украине. А кажется, и придумано это им потому, что ему не хочется подчиняться ненавистному и младшему чином немцу Барклаю.
Император находится при армии, чтобы воодушевлять ее, а присутствие его и незнание на что решиться, и огромное количество советников и планов уничтожают энергию действий 1 й армии, и армия отступает.
В Дрисском лагере предположено остановиться; но неожиданно Паулучи, метящий в главнокомандующие, своей энергией действует на Александра, и весь план Пфуля бросается, и все дело поручается Барклаю, Но так как Барклай не внушает доверия, власть его ограничивают.
Армии раздроблены, нет единства начальства, Барклай не популярен; но из этой путаницы, раздробления и непопулярности немца главнокомандующего, с одной стороны, вытекает нерешительность и избежание сражения (от которого нельзя бы было удержаться, ежели бы армии были вместе и не Барклай был бы начальником), с другой стороны, – все большее и большее негодование против немцев и возбуждение патриотического духа.
Наконец государь уезжает из армии, и как единственный и удобнейший предлог для его отъезда избирается мысль, что ему надо воодушевить народ в столицах для возбуждения народной войны. И эта поездка государя и Москву утрояет силы русского войска.