Никишов, Дмитрий Никитич

Дмитрий Никитич Никишов (Никишев)
Дата рождения	23 сентября 1898(1898-09-23)
Место рождения	село Сергиевский Боровок, Ряжский уезд, Рязанская губерния, Российская империя
Дата смерти	20 декабря 1973(1973-12-20) (75 лет)
Место смерти	Москва
Принадлежность	Российская империя Российская империя → СССР СССР
Род войск	Пехота
Годы службы	1915 — 1954 годы
Звание
Командовал	9-я армия 57-я армия
Сражения/войны	Первая мировая война Гражданская война в России Бои на Халхин-Голе Советско-финская война (1939—1940) Великая Отечественная война
Награды и премии

Дми́трий Ники́тич Никишо́в (Никишев) (23 сентября 1898 года, село Сергиевский Боровок, Рязанская губерния — 20 декабря 1973 года, Москва) — советский военный деятель, Генерал-майор.

Начальная биография

Дмитрий Никитич Никишов родился 23 сентября 1898 года в селе Сергиевский Боровок.

Военная служба

Первая мировая и гражданская войны

С 1915 года служил рядовым в русской армии. Принимал участие в Первой мировой войне на Западном фронте.

С декабря 1917 года служил в Красной гвардии, а с февраля 1918 года — в рядах РККА.

Во время Гражданской войны Никишов принимал участие в боях на Южном и Западном фронтах политбойцом и политкомом батальона, военкомом стрелкового полка.

Межвоенное время

В 1922 году окончил Объединённую высшую военную школу.

С сентября 1922 года служил на должности помощника командира роты 152-го стрелкового полка 51-й стрелковой дивизии, с февраля 1923 года на должности командира роты 1-го Смоленского батальона особого назначения, а с декабря того же года — на должности командира отдельного батальона особого назначения.

В 1927 году окончил Военную академию имени М. В. Фрунзе, по окончании которой с июля 1927 года находился на стажировке при 2-м отделе штаба Ленинградского военного округа.

С июля 1928 года исполнял должность помощника начальника 1-го отдела. В августе 1930 года был назначен на должность заместителя начальника 1-го отдела штаба Ленинградского военного округа, в ноябре 1931 года — на должность начальника 1-го отдела и помощника начальника штаба Ленинградского военного округа, в декабре 1931 года — на должность начальника 1-го отдела штаба Ленинградского военного округа.

В марте 1934 года был назначен на должность командира, а в июле того же года — также и на должность военкома 10-го Туркестанского стрелкового полка 4-й Туркестанской стрелковой дивизии.

С января 1936 года находился в распоряжении Управления по командному и начальствующему составу РККА, а уже в феврале 1936 года был назначен на должность начальника 1-го отдела штаба Московского военного округа.

В 1937 году окончил первый курс Академии Генштаба.

В августе 1937 года был назначен на должность начальника штаба Северо-Кавказского военного округа.

Накануне и в начале боёв на Халхин-Голе служил на должности начальника штаба 57-го отдельного стрелкового корпуса, но был снят с этой должности после доклада Жукова в Москву о положении дел в корпусе.

В январе 1940 года был назначен на должность начальника штаба 9-й армии, находясь на которой принимал участие в Советско-финской войне. Был награждён орденом Красной Звезды

В апреле 1940 года был назначен на должность начальника штаба Северо-Кавказского военного округа, а в августе того же года — на должность начальника штаба ВВС Красной Армии, а в марте 1941 года — на должность начальника штаба Ленинградского военного округа

Великая Отечественная война

С 24 июня по 23 августа 1941 года служил на должности начальника штаба Северного фронта.

В сентябре 1941 года Никишов был назначен на должность заместителя начальника Генерального штаба, так же он был начальником Карельского направления, а в октябре — на должность начальника оперативной группы линии обороны Орловского военного округа.

С января 1942 года работал на должности начальника 4-го отдела укреплённых районов при 5-й сапёрной армии, с февраля 1942 года — на должности начальника отдела укреплённых районов Юго-Западного фронта. За короткое время Никишов организовал работу отдела, подготовку и оборудование в фортификационном отношении оборонительных рубежей в полосе фронта.

С июня 1942 года исполнял должность заместителя командующего, а с июля 1942 года исполнял должность командующего 9-й армии Юго-Западного фронта, которая наряду с 38-й армией вела оборонительные сражения по реке Оскол.

С 26 июня по 24 июля 1942 года исполнял должность командующего 57-й армией Южного фронта, а с 24 июля по 9 сентября 1942 года служил на должности начальника штаба Сталинградского фронта, но в связи с тяжёлой обстановкой в районе Сталинграда решением Ставки ВГК от 12 сентября 1942 года при участии Жукова Дмитрий Никитич Никишов был отстранён от должности и был направлен в качестве исполняющего должность старшего преподавателя кафедры общей тактики в Военную академию имени М. В. Фрунзе. В ноябре 1942 года был назначен на должность начальника кафедры общей тактики, а в марте 1944 года — на должность начальника кафедры оперативной подготовки той же академии.

Послевоенная карьера

В феврале 1946 года был назначен на должность начальника кафедры оперативного искусства, в октябре — на должность заместителя начальника кафедры оперативно-тактической подготовки по оперативному искусству, а в январе 1949 года — на должность начальника кафедры службы штабов Военной академии имени М. В. Фрунзе.

В декабре 1954 года Дмитрий Никитич Никишов был уволен в запас по болезни.

Умер 20 декабря 1973 года в Москве.

Награды

• Орден Ленина;
• Два ордена Красного Знамени;
• Орден Красной Звезды;
• Медали.

Литература

• Коллектив авторов. Великая Отечественная. Командармы. Военный биографический словарь / Под общей ред. М. Г. Вожакина. — М.; Жуковский: Кучково поле, 2005. — С. 158—159. — ISBN 5-86090-113-5.
• Командный и начальствующий состав Красной Армии в 1940-1941 гг.: Структура и кадры центрального аппарата НКО СССР, военных округов и общевойсковых армий: Документы и материалы / Под ред. В. Н. Кузеленкова. — М.-СПб.: Летний сад, 2005. — С. 221. — 1000 экз. — ISBN 5-94381-137-0.

Отрывок, характеризующий Никишов, Дмитрий Никитич

Казалось бы, в этой то кампании бегства французов, когда они делали все то, что только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, – казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле. Но нет. Горы книг написаны историками об этой кампании, и везде описаны распоряжения Наполеона и глубокомысленные его планы – маневры, руководившие войском, и гениальные распоряжения его маршалов.
Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу в обильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потом преследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняется нам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленным соображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потом описывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принять сражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит:
– J'ai assez fait l'Empereur, il est temps de faire le general, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом.] – и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произвол судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.
Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.


Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.