Нико

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Нико
Nico
Основная информация
Полное имя

Криста Пэффген

Дата рождения

16 октября 1938(1938-10-16)

Место рождения

Кёльн, Третий рейх

Дата смерти

18 июля 1988(1988-07-18) (49 лет)

Место смерти

Ивиса, Испания

Годы активности

1954—1988

Страна

ФРГ

Профессии

певица и автор песен,
клавишница,
актриса,
фотомодель

Жанры

арт-рок
прото-панк
авангард
фолк-музыка
экспериментальный рок

Коллективы

The Velvet Underground

Ни́ко (Nico, настоящее имя Кри́ста Пэ́ффген, нем. Christa Päffgen; 16 октября 1938, Кёльн, Третий рейх — 18 июля 1988, Ивиса, Испания) — немецкая певица, композитор, автор песен, поэт, фотомодель и актриса. Получила известность, исполнив эпизодическую роль в фильме Федерико Феллини «Сладкая жизнь» (1960). Снималась в экспериментальных авангардных фильмах Энди Уорхола, сотрудничала с американской рок-группой The Velvet Underground, занималась сольным творчеством. Умерла в результате травмы, полученной при падении с велосипеда во время отпуска на испанском острове Ивиса.





Биография

Детство и юность

Время и место рождения Нико являются предметом споровК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4600 дней], но большинство источников указывают Кёльн, 16 октября 1938 года. Когда ей было два года, она переехала с матерью и дедом в Шпревальд в пригороде Берлина. Отец Нико — военный — во время войны получил черепно-мозговую травму, вызвавшую серьёзное повреждение головного мозга, и умер в концлагере. После окончания войны в 1946 году Нико и её мать переехали в центр Берлина, где Нико стала работать швеёй. В тринадцать лет перестала посещать школу[1], немного позже мать устроила её на работу фотомоделью в Берлине. По различным противоречивым источникам в пятнадцать лет Нико была изнасилована военнослужащим ВВС США, который был приговорён к смертной казни[2]. Её песня «Secret Side» с альбома 1974 года косвенно ссылается на это происшествие[3].

Начало карьеры (1954—1966)

Модельный бизнес и кино

Когда она работала моделью на Ивисе, фотограф Герберт Тобиас дал ей псевдоним Нико в честь своего бывшего любовника, режиссёра Нико Папатакиса (Nico Papatakis). Вскоре Нико переехала в Париж, где работала в конце 1950-х годов с такими журналами как Vogue, Tempo, Vie Nuove, Mascotte Spettacolo, Camera, Elle. В 17 лет она заключила контракт с домом Chanel, но улетела в Нью-Йорк и отказалась от работы. Несмотря на то, что даже не окончила школу, Нико выучила в дополнение к родному немецкому также английский, итальянский, испанский и французский языки.

После появления в нескольких рекламных роликах Нико снялась в ряде художественных фильмов, включая работы Альберто Латтуады и Рудольфа Мате, а также в знаменитом фильме Федерико Феллини «Сладкая жизнь» (1959). В это же время она обосновалась в Нью-Йорке, где брала уроки актёрского мастерства у Ли Страсберга и где прожила бо́льшую часть 1960-х годов. В 1962 году она появилась на обложке альбома джазового пианиста Билла Эванса, а в следующем году получила главную роль в фильме Жака Пуатрено «Стриптиз», для которого исполнила заглавную песню, написанную Сержем Генсбуром. Песня не издавалась вплоть до 2001 года.

В 1962 году родила сына, названного Кристиан Аарон «Ари» Пэффген, отцом которого сама называла Алена Делона. Делон не признал отцовства, однако ребёнка вырастили большей частью родители Алена Делона[4], давшие ему свою фамилию — Булонь (Boulogne).

The Velvet Underground

В 1965 году познакомилась с Брайаном Джонсом из The Rolling Stones и записала с ним свой первый сингл «I’m Not Sayin», занявший 12-е место в хит-параде Канады. После того как она была представлена Брайаном Джонсом, Нико начала работать с Энди Уорхолом и Полом Моррисси над серией экспериментальных фильмов, включая «Девушки из „Челси“» и «Подражание Христу». В то же время она познакомилась с участниками группы The Velvet Underground. Так как Уорхол был де-факто продюсером и менеджером группы, он предложил взять Нико в группу как певицу, однако члены группы, в частности Лу Рид, согласились на это неохотно по музыкальным и личным причинам[5][6].

Группа была «гвоздём программы» шоу Уорхола Exploding Plastic Inevitable. Нико исполнила главные вокальные партии в трёх песнях («Femme Fatale», «All Tomorrow’s Parties», «I’ll Be Your Mirror») дебютного альбома The Velvet Underground and Nico, а также исполнила партию бэк-вокала в песне «Sunday Morning». Альбом получил статус культового и новаторского, несмотря на прохладные рецензии критиков на момент выпуска. В 1967 году Нико покинула The Velvet Underground, причины чего не предавались огласке. В то время у неё было множество кратковременных романов как с участниками The Velvet Underground — Лу Ридом и Джоном Кейлом, — так и с другими музыкантами: Джимом Моррисоном, Джексоном Брауном, Брайаном Джонсом, Тимом Бакли и Игги Попом (последний в память об одном из их свиданий написал песню «We Will Fall»).

Сольная карьера (1967—1988)

В 1967 году Нико записала свой первый сольный альбом Chelsea Girl, сочетавший элементы традиционного фолка и барокко-попа, но осталась недовольна окончательным вариантом. Оглядываясь назад, в 1981 году певица жаловалась на аранжировку: «Я просила простоты, а они добавили много флейт»[7]. На альбом вошли преимущественно песни, написанные знакомыми Нико по The Velvet Underground; сама она не числится автором ни одной из композиций.

Последующие альбомы, спродюсированные Джоном Кейлом из The Velvet Underground, предоставившим Нико намного больше свободы в студии и помогавшим ей с аранжировками, были заметно более мрачными и экспериментальными. Доминирующим инструментом на этих записях стала фисгармония, на которой Нико аккомпаниировала себе во время пения; дополнительные инструментальные партии, чаще всего скрипичные или фортепианные, обычно записывал Джон Кейл. При записи альбома The End… (1974) Нико сотрудничала с Брайаном Ино и Филом Манзанерой из Roxy Music. В альбом вошли кавер-версия песни «The End» группы The Doors и немецкий гимн «Песнь немцев» (причём целиком, а не сокращённая после Второй мировой войны версия).

В период между 1970 и 1979 годами Нико сотрудничала с французским режиссёром Филиппом Гаррелем. Она встретила Гарреля в 1969 году и разрешила использовать свою песню «The Falconer» в его фильме того же года «Девственное ложе». Вскоре после этого она стала жить с режиссёром и стала одной из центральных фигур в кинематографических кругах. Его фильмы «Она провела столько времени в свете софитов…» (1985) и «Я больше не слышу гитары» (1991) посвящены Нико и в большей или меньшей степени показывают аллюзии на неё.

13 декабря 1974 года Нико выступала на печально известном концерте Tangerine Dream в Реймсском кафедральном соборе. Промоутер продал так много билетов на шоу, что публика не могла двигаться или выйти наружу, из-за чего некоторые фанаты мочились прямо в зале собора[8]. Римско-католическая церковь осудила это действие, заново освятив собор и запретив впредь выступать на церковной собственности.

В 1978 году участвовала в записи альбома испанской группы Neuronium «Vuelo Quimico» — она декламировала стихотворение Эдгара По «Улялюм» в титульной композиции альбома[9].

Последней записью Нико стал дуэт с нью-вэйв-исполнителем Марком Алмондом под названием «Your Kisses Burn», записанный примерно за месяц до смерти Нико и выпущенный на альбоме Алмонда The Stars We Are.

Смерть

Певица умерла 18 июля 1988 года, находясь в отпуске со своим сыном на острове Ивиса (Испания). У неё случился сердечный приступ во время поездки на велосипеде, и, падая, она ушиблась головой; в больнице ей поставили ошибочный диагноз, и на следующий день Нико умерла. Позже рентгеновский снимок подтвердил, что причиной смерти было кровоизлияние в мозг. Певица была похоронена вместе с матерью на кладбище Grunewald-Forst в Берлине.

Влияние и наследие

Творчество Нико оказало довольно глубокое влияние на развитие таких стилей, как готик-рок, этереал, эмбиент, индастриал; поклонниками её творчества называли себя Брайан Ино, Bauhaus, Патти Смит, Джон Лайдон из Sex Pistols (позже — основатель Public Image Ltd), Сьюзи Сью из Siouxsie and the Banshees, Бьорк, музыканты из Coil, Nurse with Wound и Dead Can Dance, а также многочисленные музыканты из готических групп. На большом экране Нико впервые была изображена Кристиной Фултон в байопике 1991 года «The Doors», повествующем о Джиме Моррисоне и американской рок-группе The Doors. В 2006 году состоялась премьера фильма «Я соблазнила Энди Уорхола», сюжет которого выстроен на основе фактов из жизни другой суперзвезды Уорхола — Эди Седжвик. Роль Нико в фильме исполнила Мередит Остром.

Факты

  • Более 15 лет Нико страдала от героиновой зависимости.
  • Памяти Нико посвящены песни «Nico» британской рок-группы The Cult и «Song for Nico» The Warlocks и Марианны Фейтфулл.
  • «Dance, Dance Christa Päffgen» — заключительный трек альбома Never Take Friendship Personal (2005) американской рок-группы «Anberlin».
  • В 2008 году британская индастриал-группа Throbbing Gristle полностью перезаписала альбом Нико Desertshore, издав записи этих сессий под заглавием The Desertshore Installation.

Дискография

Напишите отзыв о статье "Нико"

Примечания

  1. [smironne.free.fr/NICO/bio.html Nico: A Short Biography]
  2. Young, James. Songs They Never Play on the Radio: Nico, the Last Bohemian. — Bloomsbury, 1992. — P. 150. — ISBN 0-7475-1194-2.
  3. [starling.rinet.ru/music/nico.htm#End George Starostin’s review of the album “The End”]. [www.webcitation.org/6EjDtATis Архивировано из первоисточника 26 февраля 2013].
  4. [www.berliner-zeitung.de/archiv/ari-boulogne--38--hat-ein-buch-geschrieben--ueber-seine-sehnsucht--dass-ihn-sein-vater-anerkennt--er-sagt--es-sei-alain-delon-der-muttersohn,10810590,9904430.html Der Mutterson. Ari Boulogne, 38, hat ein Buch geschrieben: Über seine Sehnsucht, dass ihn sein Vater anerkennt. Er sagt, es sei Alain Delon. — Berliner Zeitung, 22.05.2001]
  5. Harvard J. The Velvet Underground and Nico. — Continuum International Publishing Group, 2004. — 152 p. — ISBN 0-8264-1550-4, ISBN 978-0-8264-1550-9
  6. Please Kill Me: The Uncensored Oral History of Punk. — 1996. — P. 9.
  7. Слова Нико, цитируемые в Дэйвом Томпсоном в аннотации к делюкс-переизданию The Velvet Underground & Nico (2002).
  8. [www.arm.ac.uk/~ath/music/td/interviews/interview.mm.oct94.html Orange Appeal — 25 years of ambient pioneers Tangerine Dream]
  9. [www.discogs.com/Neuronium-Vuelo-Quimico/release/1279996 Neuronium - Vuelo Quimico (Vinyl, LP, Album) at Discogs]

Ссылки

  • Нико (англ.) на сайте Internet Movie Database
  • [musicbrainz.org/artist/37c61bf2-5fb1-47ae-9605-80025d956958.html Нико] (англ.) на сайте MusicBrainz
  • [www.discogs.com/artist/Nico+%283%29 Нико] (англ.) на сайте Discogs
  • [web.archive.org/web/20110929231356/www.habitsofwaste.wwu.edu/issues/2/iss2art5a.shtml Habits of Waste, Pt. 1: Solitary Dream]. Биографическая статья, включающая в себя критический обзор ранних работ Нико
  • [web.archive.org/web/20110929231404/www.habitsofwaste.wwu.edu/issues/3/iss3art4a.shtml Habits of Waste, Pt. 2: Derelict Emotions] Продолжение биографической статьи, рассказывающее о позднем периоде творчества Нико
  • [badlemon.ru/?p=482 Нико — биографический очерк]
  • [colodez.spb.ru/kladovaya/rings/nico.html Нико. Перевод эссе из буклета пластинки Chelsea Girl]

Отрывок, характеризующий Нико

– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?