Никодим (Скребницкий)
| Епископ Никодим | ||
| ||
|---|---|---|
| 7 января 1745 — 12 июня 1751 | ||
| Предшественник: | Арсений (Берло) | |
| Преемник: | Сильвестр (Иванов) в/у | |
| ||
| 1 сентября 1742 — 2 февраля 1745 | ||
| Предшественник: | епархия учреждена | |
| Преемник: | Феодосий (Янковский) | |
| ||
| 29 мая 1740 — 19 января 1741 | ||
| Предшественник: | Антоний (Стаховский) | |
| Преемник: | Арсений (Мацеевич) | |
| ||
| 6 декабря 1738 — 29 мая 1740 | ||
| Предшественник: | Иларион (Рогалевский) | |
| Преемник: | Антоний (Черновский) | |
| Рождение: | конец XVII века | |
| Смерть: | 12 июня (23 июня) 1751 Переяслав | |
Епископ Никодим (фамилия в миру Сребницкий или Скребницкий; конец XVII века — 12 июня 1751, Переяслав) — епископ Русской православной церкви, епископ Санкт-Петербургский и Шлиссельбургский (1741—1745), епископ Переяславский (1745—1751).
Биография
Малоросс по происхождению, он родился в конце XVII века, образование получил в Киевской, а затем в московской Заиконоспасской академии.
По принятии монашества, в конце 1720-х годах был настоятелем Белгородского Николаевского монастыря и судьёй духовных дел при Белгородской кафедре
В июле 1731 года был переведён в настоятели Снетогорского монастыря (близ Пскова), а в январе 1734 года назначен был членом Санкт-Петербурогского духовного правления и настоятелем Костромского Ипатьевского монастыря.
Оставаясь в Петербурге, архимандрит Никодим получил в феврале 1736 года перемещение на должность настоятеля московского Новоспасского монастыря, а в июле того же 1736 года был назначен членом св. Синода.
6 декабря 1738 года он был посвящён в епископа Черниговского.
29 мая 1740 года по Именному указу епископ Никодим был переведён из Чернигова в Сибирскую епархиюв звании митрополита. Однако же Никодим просил, чтобы вместо него в Сибирь назначили «иного кого… состояния крепкого», а ему разрешили остаться в Москве для леения и служения «у гробов … благоверных государей царей». Поначалу Синод отказал Никодиму, но он всё таки добился своего: 19 января 1741 г. появился новый указ, который гласил, что Никодима в Сибирскую епархию «за слабое его здоровье… не отправлять, а быть ему в Москве в служении при поминовении предков наших безотлучно», а на кафедру было велено искать новых кандидатов. Митрополитом его, после этого, перестали называть.
Со вступлением на престол Императрицы Елизаветы Никодиму в сентябре 1742 года снова дали кафедру, назначив его первым епископом новой Санкт-петербургской епархии и поручив ему управление Александро-Невским монастырём.
7-го января 1745 года Никодима переместили, по указу Императрицы, на кафедру епископа Переяславского. Перемещение, кажется, состоялось по его собственному желанию. В Переяславле Никодим заявил себя довольно энергичной деятельностью по исправлению нравов духовенства, искоренению суеверий, заботами о духовном образовании.
Перед кончиной сам роздал все своё имущество без остатка «на поминовение» и донес об этом Св. Синоду. Скончался он 12 июня 1751 года.
Напишите отзыв о статье "Никодим (Скребницкий)"
Ссылки
- Б. Т—в. Никодим (Сребницкий) // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб., 1914. — Т. 11: Нааке-Накенский — Николай Николаевич. — С. 344.
- drevo-info.ru/articles/11840.html
Отрывок, характеризующий Никодим (Скребницкий)
– Улюлюлюлю! – кричал Николай.Красный Любим выскочил из за Милки, стремительно бросился на волка и схватил его за гачи (ляжки задних ног), но в ту ж секунду испуганно перескочил на другую сторону. Волк присел, щелкнул зубами и опять поднялся и поскакал вперед, провожаемый на аршин расстояния всеми собаками, не приближавшимися к нему.
– Уйдет! Нет, это невозможно! – думал Николай, продолжая кричать охрипнувшим голосом.
– Карай! Улюлю!… – кричал он, отыскивая глазами старого кобеля, единственную свою надежду. Карай из всех своих старых сил, вытянувшись сколько мог, глядя на волка, тяжело скакал в сторону от зверя, наперерез ему. Но по быстроте скока волка и медленности скока собаки было видно, что расчет Карая был ошибочен. Николай уже не далеко впереди себя видел тот лес, до которого добежав, волк уйдет наверное. Впереди показались собаки и охотник, скакавший почти на встречу. Еще была надежда. Незнакомый Николаю, муругий молодой, длинный кобель чужой своры стремительно подлетел спереди к волку и почти опрокинул его. Волк быстро, как нельзя было ожидать от него, приподнялся и бросился к муругому кобелю, щелкнул зубами – и окровавленный, с распоротым боком кобель, пронзительно завизжав, ткнулся головой в землю.
– Караюшка! Отец!.. – плакал Николай…
Старый кобель, с своими мотавшимися на ляжках клоками, благодаря происшедшей остановке, перерезывая дорогу волку, был уже в пяти шагах от него. Как будто почувствовав опасность, волк покосился на Карая, еще дальше спрятав полено (хвост) между ног и наддал скоку. Но тут – Николай видел только, что что то сделалось с Караем – он мгновенно очутился на волке и с ним вместе повалился кубарем в водомоину, которая была перед ними.
Та минута, когда Николай увидал в водомоине копошащихся с волком собак, из под которых виднелась седая шерсть волка, его вытянувшаяся задняя нога, и с прижатыми ушами испуганная и задыхающаяся голова (Карай держал его за горло), минута, когда увидал это Николай, была счастливейшею минутою его жизни. Он взялся уже за луку седла, чтобы слезть и колоть волка, как вдруг из этой массы собак высунулась вверх голова зверя, потом передние ноги стали на край водомоины. Волк ляскнул зубами (Карай уже не держал его за горло), выпрыгнул задними ногами из водомоины и, поджав хвост, опять отделившись от собак, двинулся вперед. Карай с ощетинившейся шерстью, вероятно ушибленный или раненый, с трудом вылезал из водомоины.
– Боже мой! За что?… – с отчаянием закричал Николай.
Охотник дядюшки с другой стороны скакал на перерез волку, и собаки его опять остановили зверя. Опять его окружили.
Николай, его стремянной, дядюшка и его охотник вертелись над зверем, улюлюкая, крича, всякую минуту собираясь слезть, когда волк садился на зад и всякий раз пускаясь вперед, когда волк встряхивался и подвигался к засеке, которая должна была спасти его. Еще в начале этой травли, Данила, услыхав улюлюканье, выскочил на опушку леса. Он видел, как Карай взял волка и остановил лошадь, полагая, что дело было кончено. Но когда охотники не слезли, волк встряхнулся и опять пошел на утек. Данила выпустил своего бурого не к волку, а прямой линией к засеке так же, как Карай, – на перерез зверю. Благодаря этому направлению, он подскакивал к волку в то время, как во второй раз его остановили дядюшкины собаки.
Данила скакал молча, держа вынутый кинжал в левой руке и как цепом молоча своим арапником по подтянутым бокам бурого.
Николай не видал и не слыхал Данилы до тех пор, пока мимо самого его не пропыхтел тяжело дыша бурый, и он услыхал звук паденья тела и увидал, что Данила уже лежит в середине собак на заду волка, стараясь поймать его за уши. Очевидно было и для собак, и для охотников, и для волка, что теперь всё кончено. Зверь, испуганно прижав уши, старался подняться, но собаки облепили его. Данила, привстав, сделал падающий шаг и всей тяжестью, как будто ложась отдыхать, повалился на волка, хватая его за уши. Николай хотел колоть, но Данила прошептал: «Не надо, соструним», – и переменив положение, наступил ногою на шею волку. В пасть волку заложили палку, завязали, как бы взнуздав его сворой, связали ноги, и Данила раза два с одного бока на другой перевалил волка.
