Николаева, Олеся Александровна

Олеся Николаева
Олеся Николаева в 2012 году
Имя при рождении:	Ольга Александровна Николаева
Род деятельности:	поэт, прозаик, эссеист
Годы творчества:	1972 - наст. время
Жанр:	поэзия, проза, эссе
Язык произведений:	русский; грузинский, английский, французский и т.д. (переводы)
Дебют:	«День Поэзии 1974», альманах. «Советский писатель», 1974 (предисловие Давида Самойлова; стихи «Лыжница», «Эксцентрик», «Волна удачи»)
Премии:	Российская национальная премия «Поэт» (2006), Патриаршая литературная премия (2012)

Оле́ся (О́льга) Алекса́ндровна Никола́ева (6 июня 1955, Москва, РСФСР, СССР) — русская поэтесса, прозаик, эссеист. Профессор Литературного института им. Горького, член Союза писателей СССР с 1988 года. Лауреат премии «Поэт» (2006), Патриаршей литературной премии (2012).

Творчество автора отмечено религиозной направленностью. Первым поэтическим сборником стала книга стихов «Сад чудес» (1980), затем Николаева выпустила ряд книг (стихотворных сборников, прозаических произведений, собраний статей и эссе) — некоторые были отмечены различными премиями. Произведения Олеси Николаевой переведены на многие языки мира.

Биография

Пишет стихи с семи лет, прозу — с пятнадцати, печатается — с 1972 года. В 1979-м году окончила Литературный институт им. Горького (отделение поэзии; семинар Евгения Винокурова). Первым поэтическим сборником стала книга стихов «Сад чудес» (1980), вышедшем, когда Николаевой было 25 лет. В 1988—1989 гг. в Литинституте читала курс лекций «История русской религиозной мысли», с 1989 года ведёт поэтический семинар (является профессором кафедры литературного творчества). В 1998 году была приглашена в Богословский университет святого апостола и евангелиста Иоанна Богослова читать курс «Православие и творчество» и заведовать кафедрой журналистики.

Периодически печатается в журналах, литературных сборниках, альманахах и антологиях, а также в литературных газетах и еженедельниках. Член Союза писателей СССР с 1988 года (рекомендацию по вступлению Николаевой дали Булат Окуджава, Юрий Левитанский, Н. Вильям-Вильмонт). Член Пен-Центра с 1993 года. В 2000-х годах вела на телеканале «Спас» передачи «Основы православной культуры» и «Прямая речь».

Произведения Олеси Николаевой переведены на многие языки мира. Она представляла русскую поэзию на международных фестивалях и конгрессах во Франции, США, Мексике, Италии, Швейцарии, Кубе, Германии. Лауреат премии «Поэт» (2006), Патриаршей литературной премии (2012).

Критика и особенности творчества

Некоторые особенности поэтики Николаевой: описательность и перечислительность как сюжетно-повествовательный принцип, интерес к «длинным» нерегулярным размерам и даже к жанру стихотворения в прозе («Графоман»), эстетизация многочисленных бытовых деталей и попытка увидеть в них метафизическое начало — отчасти закладываются уже в пору первой книги «Сад чудес» (1980).

В её второй книге стихов «На корабле зимы» (1986) генезис её творчества восходит не только к традициям русской поэзии Серебряного века (ранний Пастернак, Мандельштам), а также фольклору, но и к церковной литургической поэзии". «Поздняя» Николаева отдает предпочтение не классическим метрам, а в основном, — акцентному стиху: дольнику, тактовику, акцентнику.

В 1990 году вышла третья книга стихов Николаевой «Здесь», включившая произведения (стихи и поэмы), написанные в 1987—1989 годы. В том же году вышло первое прозаическое произведение автора «Ключи от мира». По характеристике Владимира Славецкого, "христианская просвещенность, представления об эстетической убедительности православия и церковной жизни, в значительной мере определили своеобразие стиля зрелой Николаевой, причем тематика и поэтика её стихов и прозы 1980 — 90-х годов связаны с сознательным и деятельным отстаиванием христианских ценностей в обществе; в её творчестве не только естественно растворено религиозное сознание, ему соответствует и внешняя тематика, сюжетика и т. п. Перенапряженность эстетического начала у Николаевой имеет, видимо, то же происхождение, что и эстетизм К. Н. Леонтьева — «противостояние размытой бесформенности секуляризма».

Центральными темами лирических сборников «На корабле зимы», «Здесь», «Amor fati» (1997) являются стремление к религиозно-преображающему и просветлённому восприятию современности, искусы христианского и нехристианского сознания, обусловливающие тип жизненного поведения и отношения к судьбе. Стих Николаевой, порой близкий к ритмической прозе, свободно сочетает разговорную и библейскую лексику. В 2004 году вышел сборник «Испанские письма», за который Николаева была удостоена учрежденной журналом «Новый мир» премии Anthologia.

Что же касается прозы, то, по замечанию Н. Волковой, «манеру повествования Олеси Николаевой часто и уместно сравнивают с Довлатовым и Лесковым. То, что идеологические критики называют „неполиткорректностью“ автора, правильнее назвать „точкой зрения“ искренне пережитой, строго отрефлексированной и стилистически блестяще поданной». В романах «Инвалид детства» (2003) и «Мене, текел, фарес…» (2003) ведется повествование о жизни монахов и церкви; последний получил премию журнала «Знамя» «За лучшую прозу года» в 2003 году. За книгу «Ничего страшного» (2007), в которую вошла одноименная повесть и роман «Мене, текел, фарес…», Николаева получила премию «Нестора-летописца» в 2008 году; за книгу «Корфу» (2011) получила премию «Просвещение через книгу» по номинации «Художественная литература».

Книга-эссе Олеси Николаевой «Поцелуй Иуды» (2007) посвящена феномену «реабилитации» образа Иуды в массовой культуре. В сборник «500 стихотворений и поэм» (2009) вошли произведения из 17 книг, которые могли бы выйти в свет, но по цензурным или иным соображениям были составлены по-другому, что искажало первоначальный авторский замысел. Сборник награждён Национальной премией «Лучшие книги и издательства» в 2009 году и премией «Книга года» в том же году в номинации «Поэзия». Евгений Евтушенко отмечал, что «после ошеломляющей книги „500 стихотворений и поэм“, выказав духовную мощь и темперамент богатырши, [Николаева] беспрекословно вошла в разряд лучших женщин-поэтов России».

Книга-сборник рассказов «Небесный огонь» и другие рассказы" (2012) продолжает собой тему Промысла Божьего в жизни человека, начатую книгой архимандрита Тихона (Шевкунова) «Несвятые святые» и другие рассказы", ставшей открытием в литературной жизни 2011 года и абсолютным бестселлером в жанре художественной литературы 2012 года. Архимандрит Тихон назвал писательницу «первопроходцем русской православной прозы».

Ирина Роднянская назвала эстетику Олеси Николаевой «эстетикой средневекового „реализма“, где всякое жизненное обстоятельство места и времени высвечено, по законам обратной перспективы, лучом „оттуда“, где всякое фактичное „здесь“ обеспечено значимым „там“, где все тутошние узлы развязываются в загробное утро вечности».

Личная жизнь

Родилась в Москве в семье писателя-фронтовика Александра Николаева. По материнской линии у неё в роду были донские казаки. Муж — протоиерей Владимир Вигилянский; трое детей. Брат — режиссёр Дмитрий Николаев.

Признание и награды

• Медаль города Гренобль (Франция, 1990)
• Пушкинская премия-стипендия Альфреда Топфера (1998)
• Премия имени Бориса Пастернака (2002)
• «За лучшую прозу года» журнала «Знамя» (2003)
• «Antologia» — «за высшие достижения современной русской поэзии» (2004)
• Диплом «Московский счёт» (2004)
• Российская национальная премии «Поэт» (2006)
• Премия «Нестора-летописца» за книгу «Ничего страшного» (2008)
• «Лучшая поэтическая книга года» (XXII ММКВЯ, 2009)
• «Лучшая книга года» (РГБ, 2009)
• Премия журнала «Новый мир» «За лучшую стихотворную подборку года» (2010)
• Орден Русской Православной Церкви святой равноапостольной княгини Ольги за актуальную просветительскую деятельность (2010)
• Премия кинофестиваля «Лучезарный ангел» «За лучший сценарий художественного фильма» (2010)
• Орден «Культурное наследие» Международной федерации русскоязычных писателей (2011)
• Патриаршая литературная премия (2012)

Библиография

Поэзия

• «Сад чудес» («Советский писатель», Москва, 1980)
• «На корабле зимы» («Советский писатель», Москва, 1986)
• «Смоковница» («Мерани», Тбилиси, 1989)
• «Здесь» («Советский писатель», Москва, 1990)
• «Rien d’autre que la vie» («Clemance Hiver», Paris, 1991)
• «Апология человека» («Издательство Подворья Троице-Сергиевой Лавры», Москва, 2004)
• «AMOR FATI» («Ина-пресс», Санкт-Петербург, 1997)
• «Испанские письма» («Материк», Москва, 2004)
• «Шестнадцать стихотворений и поэма. В честь присуждения Российской национальной премии „Поэт“» («Время», Москва, 2006)
• «200 лошадей небесных» («Мир энциклопедий Аванта+», «Астрель», Москва, 2008)
• «500 стихотворений и поэм» («Арт Хаус медиа», Москва, 2008)
• «До небесного Ерусалима» («Издательская группа Лениздат», СПб, 2013)
• «Герой» («Время», Москва, 2013)

Художественная проза

• «Ключи от мира» («Московский рабочий», Москва, 1990)
• «L’infirme de naissance» («Gallimard», Paris, 1993)
• «Мене, текел, фарес» («Эксмо», Москва, 2003)
• «Ничего страшного» («Издательский совет Русской Православной Церкви», Москва, 2007)
• «Тутти» («АСТ», «Астрель», Москва, 2009)
• «Пленный херувим» («Издательство храма святой мученицы Татианы при МГУ», Москва, 2010)
• «Кукс из рода серафимов» («Издательство храма святой мученицы Татианы при МГУ», Москва, 2010)
• «Корфу» («Издательство храма святой мученицы Татианы при МГУ», Москва, 2010)
• «Инвалид детства» («Издательство храма святой мученицы Татианы при МГУ», Москва, 2011)
• «Чудесные истории» («Издательство храма святой мученицы Татианы при МГУ», Москва, 2011)
• «Небесный огонь» и другие рассказы («Издательство Сретенского Монастыря», Москва, 2012)
• «Небесный огонь» и другие рассказы («Родное слово», Симферополь, 2012)
• «Мене, текел, фарес...», роман («Вече, Лепта», Москва, 2012)
• «Инвалид детства», роман («Вече, Лепта», Москва, 2012)
• «Больно и светло», проза («Вече, Лепта», Москва, 2012)
• «Любовные доказательства», рассказы («Вече, Лепта», Москва, 2012)
• «Исполнения желаний», рассказы («Вече, Лепта», Москва, 2012)
• «Бог дал - Бог взял», проза («Издательство Борисова», Воронеж, 2013)
• «Меценат», роман («Издательство Сретенского Монастыря», Москва, 2013)
• «Мастер-класс», роман («Издательство Сретенского Монастыря», Москва, 2014)
• «Грузинская рапсодия», сборник рассказов («Издательство Сретенского Монастыря», Москва, 2016)

Эссе

• «Современная культура и Православие» («Издательство Подворья Троице-Сергиевой Лавры», Москва, 1999)
• «Современная культура и Православие» («Фондация Покров Богородичен», София, 2000)
• «Православие и свобода» («Издательство Подворья Троице-Сергиевой Лавры», Москва, 2002)
• «Поцелуй Иуды» («Издательство Сретенского монастыря», 2008)
• «Православие и творчество», сборник статей («Никея», Москва, 2012)
• «Прямая речь. О вере и Церкви», сборник статей («Издательство Данилова монастыря», Москва, 2015)

Ссылки

• [magazines.russ.ru/authors/n/onikolaeva/ Олеся Николаева на сайте Журнальный зал]
• [www.facebook.com/profile.php?id=100008862524070/ Олеся Николаева на Facebook]
• [www.youtube.com/watch?v=N80oP0RKw8U/ Олеся Николаева на телепередаче Школа злословия]

Отрывок, характеризующий Николаева, Олеся Александровна

– Зло? Зло? – сказал Пьер, – мы все знаем, что такое зло для себя.
– Да мы знаем, но то зло, которое я знаю для себя, я не могу сделать другому человеку, – всё более и более оживляясь говорил князь Андрей, видимо желая высказать Пьеру свой новый взгляд на вещи. Он говорил по французски. Je ne connais l dans la vie que deux maux bien reels: c'est le remord et la maladie. II n'est de bien que l'absence de ces maux. [Я знаю в жизни только два настоящих несчастья: это угрызение совести и болезнь. И единственное благо есть отсутствие этих зол.] Жить для себя, избегая только этих двух зол: вот вся моя мудрость теперь.
– А любовь к ближнему, а самопожертвование? – заговорил Пьер. – Нет, я с вами не могу согласиться! Жить только так, чтобы не делать зла, чтоб не раскаиваться? этого мало. Я жил так, я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере, стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял всё счастие жизни. Нет я не соглашусь с вами, да и вы не думаете того, что вы говорите.
Князь Андрей молча глядел на Пьера и насмешливо улыбался.
– Вот увидишь сестру, княжну Марью. С ней вы сойдетесь, – сказал он. – Может быть, ты прав для себя, – продолжал он, помолчав немного; – но каждый живет по своему: ты жил для себя и говоришь, что этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только тогда, когда стал жить для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? та же любовь к другим, желание сделать для них что нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя.
– Да как же жить для одного себя? – разгорячаясь спросил Пьер. – А сын, а сестра, а отец?
– Да это всё тот же я, это не другие, – сказал князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochаin [Ближний] это те, твои киевские мужики, которым ты хочешь сделать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо вызывающим взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
– Вы шутите, – всё более и более оживляясь говорил Пьер. Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое что? Какое же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы, выростающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди умирают от болезни, без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дня и ночи покоя, а я дам им отдых и досуг?… – говорил Пьер, торопясь и шепелявя. – И я это сделал, хоть плохо, хоть немного, но сделал кое что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал хорошо, но и не разуверите, чтоб вы сами этого не думали. А главное, – продолжал Пьер, – я вот что знаю и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.
– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.
– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.
– Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить 10 ть лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал – как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом,что за воображенье, что медицина кого нибудь и когда нибудь вылечивала! Убивать так! – сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера. Князь Андрей высказывал свои мысли так ясно и отчетливо, что видно было, он не раз думал об этом, и он говорил охотно и быстро, как человек, долго не говоривший. Взгляд его оживлялся тем больше, чем безнадежнее были его суждения.
– Ах это ужасно, ужасно! – сказал Пьер. – Я не понимаю только – как можно жить с такими мыслями. На меня находили такие же минуты, это недавно было, в Москве и дорогой, но тогда я опускаюсь до такой степени, что я не живу, всё мне гадко… главное, я сам. Тогда я не ем, не умываюсь… ну, как же вы?…
– Отчего же не умываться, это не чисто, – сказал князь Андрей; – напротив, надо стараться сделать свою жизнь как можно более приятной. Я живу и в этом не виноват, стало быть надо как нибудь получше, никому не мешая, дожить до смерти.
– Но что же вас побуждает жить с такими мыслями? Будешь сидеть не двигаясь, ничего не предпринимая…
– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.
– Отчего вы не служите в армии?
– После Аустерлица! – мрачно сказал князь Андрей. – Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, – успокоиваясь продолжал князь Андрей. – Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3 го округа, и единственное средство мне избавиться от службы – быть при нем.
– Стало быть вы служите?
– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.
– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.
– Так вот кого мне жалко – человеческого достоинства, спокойствия совести, чистоты, а не их спин и лбов, которые, сколько ни секи, сколько ни брей, всё останутся такими же спинами и лбами.
– Нет, нет и тысячу раз нет, я никогда не соглашусь с вами, – сказал Пьер.


Вечером князь Андрей и Пьер сели в коляску и поехали в Лысые Горы. Князь Андрей, поглядывая на Пьера, прерывал изредка молчание речами, доказывавшими, что он находился в хорошем расположении духа.
Он говорил ему, указывая на поля, о своих хозяйственных усовершенствованиях.
Пьер мрачно молчал, отвечая односложно, и казался погруженным в свои мысли.
Пьер думал о том, что князь Андрей несчастлив, что он заблуждается, что он не знает истинного света и что Пьер должен притти на помощь ему, просветить и поднять его. Но как только Пьер придумывал, как и что он станет говорить, он предчувствовал, что князь Андрей одним словом, одним аргументом уронит всё в его ученьи, и он боялся начать, боялся выставить на возможность осмеяния свою любимую святыню.
– Нет, отчего же вы думаете, – вдруг начал Пьер, опуская голову и принимая вид бодающегося быка, отчего вы так думаете? Вы не должны так думать.
– Про что я думаю? – спросил князь Андрей с удивлением.
– Про жизнь, про назначение человека. Это не может быть. Я так же думал, и меня спасло, вы знаете что? масонство. Нет, вы не улыбайтесь. Масонство – это не религиозная, не обрядная секта, как и я думал, а масонство есть лучшее, единственное выражение лучших, вечных сторон человечества. – И он начал излагать князю Андрею масонство, как он понимал его.
Он говорил, что масонство есть учение христианства, освободившегося от государственных и религиозных оков; учение равенства, братства и любви.
– Только наше святое братство имеет действительный смысл в жизни; всё остальное есть сон, – говорил Пьер. – Вы поймите, мой друг, что вне этого союза всё исполнено лжи и неправды, и я согласен с вами, что умному и доброму человеку ничего не остается, как только, как вы, доживать свою жизнь, стараясь только не мешать другим. Но усвойте себе наши основные убеждения, вступите в наше братство, дайте нам себя, позвольте руководить собой, и вы сейчас почувствуете себя, как и я почувствовал частью этой огромной, невидимой цепи, которой начало скрывается в небесах, – говорил Пьер.
Князь Андрей, молча, глядя перед собой, слушал речь Пьера. Несколько раз он, не расслышав от шума коляски, переспрашивал у Пьера нерасслышанные слова. По особенному блеску, загоревшемуся в глазах князя Андрея, и по его молчанию Пьер видел, что слова его не напрасны, что князь Андрей не перебьет его и не будет смеяться над его словами.
Они подъехали к разлившейся реке, которую им надо было переезжать на пароме. Пока устанавливали коляску и лошадей, они прошли на паром.
Князь Андрей, облокотившись о перила, молча смотрел вдоль по блестящему от заходящего солнца разливу.
– Ну, что же вы думаете об этом? – спросил Пьер, – что же вы молчите?
– Что я думаю? я слушал тебя. Всё это так, – сказал князь Андрей. – Но ты говоришь: вступи в наше братство, и мы тебе укажем цель жизни и назначение человека, и законы, управляющие миром. Да кто же мы – люди? Отчего же вы всё знаете? Отчего я один не вижу того, что вы видите? Вы видите на земле царство добра и правды, а я его не вижу.
Пьер перебил его. – Верите вы в будущую жизнь? – спросил он.
– В будущую жизнь? – повторил князь Андрей, но Пьер не дал ему времени ответить и принял это повторение за отрицание, тем более, что он знал прежние атеистические убеждения князя Андрея.
– Вы говорите, что не можете видеть царства добра и правды на земле. И я не видал его и его нельзя видеть, ежели смотреть на нашу жизнь как на конец всего. На земле, именно на этой земле (Пьер указал в поле), нет правды – всё ложь и зло; но в мире, во всем мире есть царство правды, и мы теперь дети земли, а вечно дети всего мира. Разве я не чувствую в своей душе, что я составляю часть этого огромного, гармонического целого. Разве я не чувствую, что я в этом огромном бесчисленном количестве существ, в которых проявляется Божество, – высшая сила, как хотите, – что я составляю одно звено, одну ступень от низших существ к высшим. Ежели я вижу, ясно вижу эту лестницу, которая ведет от растения к человеку, то отчего же я предположу, что эта лестница прерывается со мною, а не ведет дальше и дальше. Я чувствую, что я не только не могу исчезнуть, как ничто не исчезает в мире, но что я всегда буду и всегда был. Я чувствую, что кроме меня надо мной живут духи и что в этом мире есть правда.