Николаевский, Борис Иванович

Николаевский Борис Иванович
Псевдонимы:	Б.Андреев, Н.Борисов, Г.Голосов, Б.Иванов, Б.Николаев, В.И.Николаев и др.
Дата рождения:	8 октября 1887(1887-10-08)
Место рождения:	Белебей, Российская империя
Дата смерти:	22 февраля 1966(1966-02-22) (78 лет)
Место смерти:	Менло-Парк (Калифорния), Соединённые Штаты Америки
Род деятельности:	Историк, политический деятель, архивист, библиограф, публицист.
Супруга:	Бургина Анна Михайловна

Николаевский Борис Иванович (8 октября 1887, Белебей — 22 февраля 1966, Менло-Парк (Калифорния)) — историк, политический деятель.

Биография

Родился в семье священника. С 1898 учился в Самарской, с 1899 — в Уфимской гимназии. С 1901 в социал-демократическом движении. В 1903—1906 — большевик. С 1906 — меньшевик. Несколько раз арестовывался, высылался. В 1907 — делегат 5 съезда РСДРП от Батумской организации. Печатался в меньшевистских изданиях «Наше слово» (1912), «Новая рабочая газета» (1913—1914), «Наша заря» (1913). Писал под псевдонимами Б.Андреев, Н.Борисов, Г.Голосов, Б.Николаев и др.

В годы первой мировой войны входил в группу т. н. «сибирских циммервальдистов», группировавшихся вокруг Ираклия Церетели. В 1917 левый меньшевик, сотрудничал в «Рабочей газете» и «Искре». На первом всероссийском съезде советов был избран членом ВЦИК.

В 1918 после образования в Самаре Комуча был представителем меньшевистского ЦК в Поволжье и на Урале, а в 1919 — в Сибири. После возвращения в июле 1919 из колчаковской Сибири в Москву призывал к совместной с большевиками борьбе против Колчака.

С 1920 г. член ЦК РСДРП (меньшевиков). Работал в историко-революционном архиве в Москве. Сотрудничал в журнале «Былое». В феврале 1921 был арестован и после одиннадцатимесячного заключения, вместо предложенной ему ссылки в Вятку, принял предложение ГПУ о высылке, наряду с другими членами ЦК, за границу.

С 1922 г. в эмиграции. Жил в Берлине. Работал секретарем редакции и редактором серийного издания "Летопись Революции" (Изд. Гржебина, Изд. закрылось осенью 1923 г.), Печатался в 1922—1923 в «Новой русской книге», в 1924—1925 — «На чужой стороне», в 1926 — в «Голосе минувшего на чужой стороне». Сотрудничал также в советских изданиях («Каторга и ссылка», «Летописи марксизма», «Летопись Маркса и Энгельса»). Представитель Русского заграничного исторического архива (Прага) в Берлине. С декабря 1924 по 1931 — заграничный представитель московского института Маркса-Энгельса, собирал для него материалы по истории Интернационала, Маркса, Энгельса, Парижской коммуны и др.

С конца 10-х - начала 20-х гг. начал организованный сбор материалов по политической истории России.

В феврале 1932 за критику коллективизации и политики репрессий в СССР был лишён советского гражданства. После прихода в Германии к власти нацистов в 1933 г. перебрался в Париж. Заведовал парижским отделением амстердамского Института социальной истории. В феврале-апреле 1936 вел переговоры с Н. И. Бухариным и другими представителями ВКП(б) (К. Радек, В. Ломинадзе, Ал. Аросьев) о продаже СССР архива Карла Маркса.

В 1940 году перебрался в США. Сотрудничал в «Новом журнале», «Народной правде», «Новом русском слове» и других изданиях. Собрал значительный архив по истории революционного движения, в 1963 г. продал его Гуверовскому институту войны, революции и мира при Стэнфордском университете; до своей кончины был директором этого архива.

Умер от сердечного приступа, похоронен в городке Менло-Парк, Калифорния (США).

Сочинения

• Николаевский Б. И. Конец Азефа. — Берлин: Петрополис, 1931. — 78 с.
• Николаевский Б. И. История одного предателя. — Берлин, 1932.
• Николаевский Б. И. Тайные страницы истории. — М.: Изд-во гуманит.лит-ры, 1995. — 507 с.

Литература

• Крылов В. В. Его страстью был архивизм (о Б. И. Николаевском) / В. В. Крылов // Россика в США: Сб.ст. — М., 2001. — С.269 — 289.
• Ахметова Ф. Д. «Мне не в чём каяться, Россия, пред тобой»: Николаевский Борис Иванович (1887—1966). — Уфа: Инфореклама, 2003. — 198 с.
• Ненароков А. П. Б. И. Николаевский — исследователь русского зарубежья' / А. П. Ненароков // История российского зарубежья. Проблемы историографии (конец XIX—XX в.): Сб.ст. — М., 2004. — С.142 — 149.
• Фельштинский Ю.Г., Чернявский Г.И. Через века и страны: Б.И.Николаевский: Судьба меньшевика, историка, советолога, главного свидетеля эпохальных изменений в жизни России первой половины XX века. — М.: Центрполиграф, 2012. — 543 с., 3000 экз., ISBN 978-5-227-03424-3

Отрывок, характеризующий Николаевский, Борис Иванович

Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.


Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
Армия не могла нигде поправиться. Она, с Бородинского сражения и грабежа Москвы, несла в себе уже как бы химические условия разложения.
Люди этой бывшей армии бежали с своими предводителями сами не зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.
Только поэтому, на совете в Малоярославце, когда, притворяясь, что они, генералы, совещаются, подавая разные мнения, последнее мнение простодушного солдата Мутона, сказавшего то, что все думали, что надо только уйти как можно скорее, закрыло все рты, и никто, даже Наполеон, не мог сказать ничего против этой всеми сознаваемой истины.
Но хотя все и знали, что надо было уйти, оставался еще стыд сознания того, что надо бежать. И нужен был внешний толчок, который победил бы этот стыд. И толчок этот явился в нужное время. Это было так называемое у французов le Hourra de l'Empereur [императорское ура].
На другой день после совета Наполеон, рано утром, притворяясь, что хочет осматривать войска и поле прошедшего и будущего сражения, с свитой маршалов и конвоя ехал по середине линии расположения войск. Казаки, шнырявшие около добычи, наткнулись на самого императора и чуть чуть не поймали его. Ежели казаки не поймали в этот раз Наполеона, то спасло его то же, что губило французов: добыча, на которую и в Тарутине и здесь, оставляя людей, бросались казаки. Они, не обращая внимания на Наполеона, бросились на добычу, и Наполеон успел уйти.
Когда вот вот les enfants du Don [сыны Дона] могли поймать самого императора в середине его армии, ясно было, что нечего больше делать, как только бежать как можно скорее по ближайшей знакомой дороге. Наполеон, с своим сорокалетним брюшком, не чувствуя в себе уже прежней поворотливости и смелости, понял этот намек. И под влиянием страха, которого он набрался от казаков, тотчас же согласился с Мутоном и отдал, как говорят историки, приказание об отступлении назад на Смоленскую дорогу.
То, что Наполеон согласился с Мутоном и что войска пошли назад, не доказывает того, что он приказал это, но что силы, действовавшие на всю армию, в смысле направления ее по Можайской дороге, одновременно действовали и на Наполеона.


Когда человек находится в движении, он всегда придумывает себе цель этого движения. Для того чтобы идти тысячу верст, человеку необходимо думать, что что то хорошее есть за этими тысячью верст. Нужно представление об обетованной земле для того, чтобы иметь силы двигаться.
Обетованная земля при наступлении французов была Москва, при отступлении была родина. Но родина была слишком далеко, и для человека, идущего тысячу верст, непременно нужно сказать себе, забыв о конечной цели: «Нынче я приду за сорок верст на место отдыха и ночлега», и в первый переход это место отдыха заслоняет конечную цель и сосредоточивает на себе все желанья и надежды. Те стремления, которые выражаются в отдельном человеке, всегда увеличиваются в толпе.