Никольский военный собор (Киев)

Нико́льский вое́нный собо́р в Киеве — православный храм, построенный в 1696 году под руководством архитектора Осипа Старцева по инициативе и на средства гетмана Ивана Мазепы в стиле украинского барокко. В советское время храм был уничтожен.

История

Собор являлся кафоликоном Пустынно-Никольского монастыря. Располагался высоко над Днепром, напротив гостиницы «Салют», нынешняя улица Ивана Мазепы. В середине XVIII века поодаль от собора была воздвигнута колокольня. Интерьер храма не был расписан, но он славился 7-ярусным резным иконостасом в стиле барокко.

В 1831 году высокий, удачно расположенный, привлекавший к себе взгляды храм был обращён в военный собор, где хранились военные реликвии, служились молебны по случаям побед. Рядом с собором на возвышенных местах были установлены пушки.

9 мая 1919 года священник В. Липковский совершил в соборе первую службу на украинском языке.

По решению коммунистов храм был в 1934 году разрушен: вначале были снесены купола собора, а затем он был взорван и оставшиеся руины были разобраны. На месте собора в 1962—1965 годах был построен Дворец пионеров и школьников им. Н. Островского (ныне Киевский Дворец детей и юношества).

В июне 2009 г. президент В. Ющенко высказался за восстановление собора в первозданном виде и поручил правительству проработать данный вопрос.

Богослужения в настоящее время проводятся под открытым небом на месте, где ранее стояла колокольня — недалеко от места расположения храма.

Литература

• Павленко С. Іван Мазепа як будівничий української культури. ВД «Києво-Могилянська академія», 2005.

Ссылки

• [www.oldkiev.info/articals/nikolaevskiy_sobor.html Достопримечательности Киева. Церкви. Николаевский военный собор. Пустынно-Николаевский монастырь.]
• [www.mykilsky.org.ua/ Сайт для прихожан]

Отрывок, характеризующий Никольский военный собор (Киев)

Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..