Николаевский уезд (Самарская губерния)

Николаевский уезд Герб губернии Губерния Самарская губерния Центр Николаевск Образован 1835 Площадь 28 196,9 вёрст² Население 494 736 (1897)

Николаевский уезд — административно-территориальная единица в Российской империи и РСФСР, существовавшая в 1835—1928 годах. Уездный город — Николаевск

Общие сведения

Был расположен в южной части Самарской губернии, занимает 2 868 396 десятин. По характеру местности уезд представлял большое разнообразие.

На 1896 год жителей 494 249. Селений 276; из них в 18 свыше 500 дворов. Всех дворов 68 183. Из всех селений этого уезда нет почти ни одного, где бы состав населения был однородный.

Из селений более значительны как по числу жителей, так и по торговле сёла Балаково, Екатеринштадт, Большая Глушница, Клинцовка, Марьевка, Пестровка, Перелюб и Каменно-Бродское. В них есть почтовые учреждения. Всех волостей в уезде 56. Нотариусы есть в Балакове, Екатеринштадте и Большой Глушнице.

География

Рельеф

С восточной стороны входит в него возвышенность Общий Сырт. Один из отрогов Сырта идет на юго-восток между реками: Камеликом, Большой Чельсклой, тремя Чижами, Камышевой, Семенихой и Алтатой, другой направляется на юго-запад к Волге. Этот последний Сырт, имеющий местами до 10 и более вёрст ширины и перерезанный множеством оврагов и лощин, служит скатом с одной стороны на северо-запад для речек, впадающих, в реки Большой Иргиз и Большой Караман, с другой — на юго-восток, для рек, впадающих в Узени, Большой и Малый, и Еруслан. В южном своем протяжении Общий Сырт теряет характер горного хребта и обращается в безводную степь. Уже около города Николаевска местность обращается в гладкую обширную равнину, и только на границе Николаевского уезда с Новоузенским, неподалёку от истоков реки Большой Караман, среди необозримой долины, встречается высокий и огромный, до 5 вёрст в окружности, холм, называемый Яблоновым Сыртом.

Гидрография

Река Большой Иргиз делит уезд почти на две равные части, причем сев. часть оказывается более орошенной текучими водами, нежели южная; первая орошается, кроме притоков Большого Иргиза, pp. Малым Иргизом, Чагрой и Мочей, южная — исключительно только притоками Иргиза. Река Большой Иргиз течет по уезду на протяжении не менее 1 тыс. вёрст. Он постоянно делает повороти во все стороны и от г. Николаевска до Волги по прямому направленно не более 70 вёрст, а по течению р. Иргиза — до 400 вёрст. Малый Иргиз протекает в уезде на 150 вёрст. Вода его солоновата и пахнет илом. Из притоков его только в р. Солянке вода соленая, а в остальных большей частью вода пресная. Река Чагра течет около 100 вёрст по границе между Николаевским и Самарским уездами. Вода её пахуча и малопригодна к употреблению. Затем по уезду протекает р. Моча (110 вёрст), Малый Караман (80 вёрст). Самые большие озера: около деревни Тяглой 200 саженей в ширину и 2 вёрст в длину, и около с. Пестровки, Богатое озеро — 1200 саж. в длину.

Геология

В геологическом отношении у. можно разделить на две части: восточную — холмистую и западную — степную; в первой почва сложена главным образом из древних осадочных пород, во второй — из арало-каспийских. Близ источников р. Большого Иргиза попадаются весьма твердые, кварцеватые песчаники и беловато-серая кварцевая порода, принадлежащая к меловой формации. Здесь, особенно близ pp. Чижей, россыпи или бугры представляют богатые каменоломни, из которых окрестные крестьяне добывают жерновый и мелкий камень, известковый, песчаный и дикий и, наконец, песок. Чем дальше к югу, тем более Сырты принимают каменистый характер и представляются то в виде пирамид, то развалин. От глиняных холмов Яблонового Сырта, по правую сторону р. Бол. Кушума и параллельно берегу р. Волги, идет цепь холмов более древнего образования, известная под именем Каменного Сырта и которую можно проследить до р. Падовки. Близ с. Каменной Сармы и дер. Столыпина лежат холмы, снабжающие всю степь строительным камнем. В холмах местами обнажается твердый желто-серый известняк, на котором лежит плотный, светло-желтый известковый мергель. Известковые толщи встречаются в уезде повсюду. Близ дер. Березовой встречается охряно-желтый, рыхлый и песчанисто-землистый мергель, под ним твердый красновато-желтый известняк, покрывающий желто-серый известняк, пересекаемый известковым шпатом. По исследованию А. А. Штукенберга, в уезде во многих местах находили разные окаменелости, которые, очевидно, относятся к юрской формации. Ближе к берегу р. Волги, между Балаковым и. Покровской слободой, тянется пресноводная толща, состоящая из тонкослоистой глины и песка наподобие лёсса, причем во всех этих пластах, почти повсеместно, попадаются раковины: Planorbis marginatus, Pl. sperolbis и т. д. Реки и овраги этой местности обнажают исключительно пресноводные пласты. В центре же уезда, на всем пути от р. Большого Иргиза до Новоузенска, огромное большинство родников имеет воду, богатую различного рода солями, но в ложбинах дождевая вода, например, остается пресной.

Почва уезда представляет суглинистый чернозем с разнообразными оттенками цветов (черный, темно-бурый, совершенно бурый и серый). По всему побережью р. Волги почва песчаная, без всякой связи, с массой солончаков. Много солончаков в Каменно-Сарминской волости, где Столыпинские минеральные воды. Здесь и речная, а частью и колодезная вода солонцеватая, негодная для питья.

Экология

Почва уезда истощена до того, что белотурка перестала родиться на крестьянских надельных землях; породы скота не улучшаются, многие из прежде существовавших видов флоры совсем исчезли, дубовые и березовые леса по берегам pp. Большого Иргиза, Чагры и других почти уничтожены. В 1879 г. леса было 24954 дес., в 1895 г. только 15985 дес. В лесах прежде во множестве водились горностаи, хорьки, куницы, в озёрах и реках — дикие гуси и лебеди, в лесных куртинах — фазаны к др. птицы, теперь большей частью исчезнувшие. Сильные ветры производят летом засухи, зимой — большие метели. Отсутствие лесов повлияло и на гидрографию уезда: многие мелкие реки, озера и болота совершенно исчезли, некоторые озера засорились и образовали грязные болота.

История

Первыми поселенцами края были кочевники — калмыки, башкиры, ногайцы и казахи. После них остались многочисленные курганы, развалины древних мечетей и надгробные памятники. Особенно замечателен курган Мостовский, при реке Большой Иргиз, служивший становищем для сторожевых людей во время набегов татар. В курганах уезда найдено много древностей и татарских монет.

Первые русские поселения появились здесь после покорения царств Казанского и Астраханского, но их было немного. Начало колонизации оседло-земледельческим населением здесь положено раскольническими общинами, вследствие указов 1716, 1718, 1727 и 1762 годов.

За раскольниками-старообрядцами последовали молокане, которых в конце XVIII века было 970 человек. По призыву императрицы Екатерины II явились немецкие колонии; уже в 1773 году их было 24, с 5009 жителей.

Уезд образован в 1835 году в составе Саратовской губернии из заволжских частей Хвалынского и Вольского уездов.

В 1851 году уезд передан в состав вновь образованной Самарской губернии.

Проект по искусственному орошению

С целью искусственно оросить поля и луга и произвести лесонасаждения в степях была снаряжена экспедиция под начальством Г. И. Жилинского. Она начала ирригационные работы в 1880 г. Для обводнения была устроена плотина на сухой балке Солянке, впадающей в реку Малый Иргиз. Благодаря этой плотине образовался пруд, длиной 650 саженей, шириной от 18 до 49 саженей и глубиной у плотины 2,70 саженей, вместимостью до 32 400 куб. саженей воды. Другой обширный пруд, длиной 960 саж., площадью 57 660 кв. саженей, глубиной 2,90 саженей и вместимостью до 83 500 куб. саженей, устроен, также с помощью плотины, в бассейне оврага Россоши; есть и другие однородные сооружения. Всего экспедицией устроено на казенной земле 4 пруда; их поверхность 574 дес., объём — 670 тыс. куб. саженей воды, поверхность лиманов — 2 100 дес., поверхность правильного орошения — 1 950 дес. Кроме того, на крестьянских землях устроено 5 прудов для водопоя, общей площадью 95 дес., объёмом воды 320 тыс. куб. саженей; при этом возможно оросить 450 дес. лиманов и 600 дес. посевов. Стоимость орошения 1 дес. составляет: лиманного — от 5 до 20 руб., правильного — от 45 до 90 руб.

Годы советской власти

В 1918 году уездный город Николаевск был переименован в Пугачёв, а Николаевский уезд в Пугачёвский.

В 1921—1924 годах часть уезда выделялась в самостоятельный Балаковский уезд.

Пугачёвский уезд входил в состав Самарской губернии до 21 мая 1928 года. В период с 21 мая 1928 год а по 11 июня 1928 года является частью Нижне-Волжской области. С 11 июня 1928 года Пугачёвский уезд преобразован в Пугачёвский округ Нижне-Волжского края РСФСР.

Административно-территориальное деление

В соответствии с переписью населения 1926 года в состав Пугачевского уезда Самарской губернии входили следующие волости:

• 1. Балаковская
• 2. Березовская
• 3. Березово-Лукская
• 4. Больше-Глушицкая
• 5. Больше-Черниговская
• 6. Давыдовская
• 7. Ивановская
• 8. Ивантеевская
• 9. Имилеевская
• 10. Канаевская
• 11. Корнеевская
• 12. Красноярская
• 13. Криволучье-Сурская
• 14. Кузябаевская
• 15. Липовская
• 16. Любицкая
• 17. Мало-Быковская
• 18. Марьевская
• 19. Моршанская
• 20. Надеждинская
• 21. Нижне-Покровская
• 22. Николевская
• 23. Перелюбская
• 24. Пестравская
• 25. Смоленская
• 26. Старо-Порубежская
• 27. Сухо-Отрогская
• 28. Хворостянская

Население

Башкир в уезде около 7 тысяч, татар около 1100. За 29 лет с 1858 по 1887 г. население уезда увеличилось на 63380 чел. К 1 января 1896 г. жит. 494249 (246686 мужчин и 247563 женщин): православных 382965, раскольников 46770, католиков 10842, протестантов 41365, магометан 11126, евреев 242, прочих исповеданий 939. Дворян 268, духовного сословия 1682, почетных граждан и купцов 876, мещан 1217, военного сословия 8564, крестьян 481245, проч. сословий 397. Из числа раскольников белопоповцев 18020, беспоповцев 9651, молокан 4576, австрийского толка 4437 и т. д.

Немецкие колонии

Немецкие колонии, числом 26, тянутся вдоль левого берега р. Волги, от устья р. Большого Иргиза до устья р. Малого Кармана, на 75 вёрст. Всех дворов в них 6740, жит. 49274. Форма землевладения у них исстари общинная. Благодаря общественным запашкам, населению не нужно прибегать к продовольственным ссудам. Общины берут из волостной кассы деньги на продовольствие или обсеменение полей (наличных волостных капиталов до 170 тыс. руб.). У колонии 106598 дес.; весьма распространены плуги, жнеи и др. усовершенствованные орудия. В Баронске устроен завод для выделки земледельческих орудий. На 10 дес. удобной надельной земли приходится 30 голов продуктивного скота. Коров в колониях в 1889 г. было 7649, рогатого скота 8401, овец и коз 21226, свиней 7845. Табаководством колонисты занимаются с самого основания колонии. В 1894 г. под табаком было 1028 дес. 916 саж.; собрано русск., нем. и турецк. табака 58058 1/2 пудов. Садоводство и огородничество развито. В садах много яблонь; в некоторых колониях сеют подсолнечник, мяту, ромашку, кольраби и т. п.

Экономика

Землевладение

Казне принадлежат 234577 дес., уделу 102065, дворянам 306668, купечеству и мещанству 416011 дес., церквям и монастырям 10723 дес., сельским обществам 1824992 дес.

Неудобных земель в уезде числилось в 1895 г. 332870 десятин.

Земледелие

Главное занятие жителей — земледелие. В 1895 г. было засеяно десятин земли надельной 364788, собственной 49555, арендованной 81356. В среднем ежегодно засевается (в десятинах) под рожь 101500 дес., пшеницу 290500 дес., овес 34200 дес., ячмень 12400 дес., полбу 15 дес., гречиху 500 дес., просо 39150 дес., кукурузу 1350 дес., горох 2140 дес., картофель 4100 дес., лен 750 дес. и коноплю 300 дес. Средний годовой сбор (в пудах): ржи 2290200 пудов, пшеницы 6110500 пудов, овса 1100100 пудов, ячменя 260300 пудов, полбы 150 пудов, гречихи 8500 пудов, проса 500970 пудов, кукурузы 65100 пудов, гороха 58300 пудов, картофеля 990500 пудов, льняного семени 16500 пудов, волокна 8100 пудов, конопляного семени 7500 пудов, волокна 3200 пудов. Под заливными лугами 37798 дес., незаливными — 205747 дес.; собрано в 1895 г. сена 12107991 пудов. Бахчеводство развито в 80 обществах, садоводство — в 60. Разводятся преимущественно арбузы и тыквы, реже дыни. Садоводов-крестьян во время переписи было 4998. У 354 пчеловодов ульев было 3917. Под общественными запашками 12275 дес., в 284 общинах.

Скотоводство

В 1895 г. лошадей числилось в уезде 184345, рогатого скота 128470 голов, овец простых 211125, тонкорунных 20456, свиней 26416, коз 4114, верблюдов 116. Конских заводов 8, с 49 производителями и 482 матками: более или менее выдающихся ферм 12, с 1100 головами племенного и полуплеменного скота.

Промыслы

Промыслами в уезде занимались при переписи 28503 чел.: 15651 чел. сельскохозяйственными или земледельческими промыслами, 12852 — неземледельческими (извоз, приготовление нагаек, чулок и т. п.). В отхожие промыслы уходило около 2000 чел.

Промышленные предприятия

Фабрик и заводов в 1895 г. 150, с оборотом в 264301 руб., при 535 рабочих: 2 крупчатки на 149540 руб., паровая мукомольня на 57000 руб., салотопленных и бойных заводов 2, мыловаренный 1, кожевенных 7, поташных 2, маслобоен 17, крупо- и просообдирочных 28, овчинных 73, солодовенных 1; чугунолитейных 2, кирпичных 7, гончарных 6, лесопильня 1.

Торговля

Главный предмет торговли — хлеб. Важнейшие пункты сбыта — приволжские пристани: Самара, Балаково, Баронск, Духовницк, Хвалынск, Екатериновка, затем г. Николаевск. Ярмарок 87; товара привезено на 1446100 руб., продано на 346326 руб.

Образование

Уездное земство принимает участие в содержании училищ, если общество выстроит дом и примет на себя расходы на хозяйственные нужды. В 1894 г. земско-общественных училищ. было 84 муж. (4669 учащихся) и 12 жен. (1028 учащихся). При 4 училищах ремесленные отделения. В 1895 г. открыто ещё 5 училищ. Кончили курс 343 мальчиков и 61 девочек. Земство дает на церковно-приходские школы и школы грамоты по 1500 руб. в год. Их было 130, с 4753 учащ. На счет земства обучалось в гимназиях (2), в университете (1) и в Самарской школе учительниц (2) всего 5 чел. В 1894 г. земство израсходовало на народное образование 36668 руб., сельские общества — 113459 руб. 2 инородческих училища, с 84 учащимися, и 27 учил. в колониях, с 9427 учащимися. В с. Екатеринштадте русское центральное училище. Библиотек-читален 3.

Церковь

Монастырей православных 2 (оба женские) и 3 единоверческих (2 жен.). Церквей православных 164, единоверческих 8, раскольничьих молелен 32, римско-католич. церквей 10, лютеранских 32; синагога; мечетей 17. Часовен православных и единоверческих 7.

Медицина

12 земских врачебных участков: каждым участком заведует врач; при нём фельдшер, фельдшерица-акушерка или акушерка. В городском участке прибавлено ещё 2 фельдшера. Кроме городской больницы на 40 кров., 3 сельских лечебницы, с 35 кров., 10 приемных покоев, с 34 кров., и 5 фельдшерских пунктов. Весь расход на медицинскую часть — 59228 руб. Губернское земство содержит в уезде 5 ветеринарных врачей. Весь расход на ветеринарное дело в уезде в 1894 г. — 10074 руб. Земская аптека в Николаевске, 5 вольных аптек.

Земские расходы, налоги и сборы

Всех земских расходов в 1894 г. было 196487 руб., в том числе обязательных 96555 руб. На содержание управы израсходовано 13080 руб. Имеется земская почта. По исследованию 1887—88 гг. мирских расходов было 416039 руб., в том числе на пастухов 250875 руб., на школы 9400 руб., на церкви и причты 20574 руб., на писарей 22250 руб., старост 6290 руб. и т. д. С оброчных статей сельские общества получили 160701 руб.

Литература

• «Сборник статистических сведений по Самарскому уезду» (т. VI, Н. у.)
• Остальную литературу см. Самарская губерния#Литература.

Ссылки

• Николаевск, уездный город Самарской губернии // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [starye-karty.litera-ru.ru/uezd/sam_karta-nikolaevskiy_uezd.html Старые карты Николаевского уезда]

Отрывок, характеризующий Николаевский уезд (Самарская губерния)

О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…


Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.

В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.
Слуга принес назад свой пустой, перевернутый стакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего.
– Ничего. Подай книгу, – сказал проезжающий. Слуга подал книгу, которая показалась Пьеру духовною, и проезжающий углубился в чтение. Пьер смотрел на него. Вдруг проезжающий отложил книгу, заложив закрыл ее и, опять закрыв глаза и облокотившись на спинку, сел в свое прежнее положение. Пьер смотрел на него и не успел отвернуться, как старик открыл глаза и уставил свой твердый и строгий взгляд прямо в лицо Пьеру.
Пьер чувствовал себя смущенным и хотел отклониться от этого взгляда, но блестящие, старческие глаза неотразимо притягивали его к себе.


– Имею удовольствие говорить с графом Безухим, ежели я не ошибаюсь, – сказал проезжающий неторопливо и громко. Пьер молча, вопросительно смотрел через очки на своего собеседника.
– Я слышал про вас, – продолжал проезжающий, – и про постигшее вас, государь мой, несчастье. – Он как бы подчеркнул последнее слово, как будто он сказал: «да, несчастье, как вы ни называйте, я знаю, что то, что случилось с вами в Москве, было несчастье». – Весьма сожалею о том, государь мой.
Пьер покраснел и, поспешно спустив ноги с постели, нагнулся к старику, неестественно и робко улыбаясь.
– Я не из любопытства упомянул вам об этом, государь мой, но по более важным причинам. – Он помолчал, не выпуская Пьера из своего взгляда, и подвинулся на диване, приглашая этим жестом Пьера сесть подле себя. Пьеру неприятно было вступать в разговор с этим стариком, но он, невольно покоряясь ему, подошел и сел подле него.
– Вы несчастливы, государь мой, – продолжал он. – Вы молоды, я стар. Я бы желал по мере моих сил помочь вам.
– Ах, да, – с неестественной улыбкой сказал Пьер. – Очень вам благодарен… Вы откуда изволите проезжать? – Лицо проезжающего было не ласково, даже холодно и строго, но несмотря на то, и речь и лицо нового знакомца неотразимо привлекательно действовали на Пьера.
– Но если по каким либо причинам вам неприятен разговор со мною, – сказал старик, – то вы так и скажите, государь мой. – И он вдруг улыбнулся неожиданно, отечески нежной улыбкой.
– Ах нет, совсем нет, напротив, я очень рад познакомиться с вами, – сказал Пьер, и, взглянув еще раз на руки нового знакомца, ближе рассмотрел перстень. Он увидал на нем Адамову голову, знак масонства.
– Позвольте мне спросить, – сказал он. – Вы масон?
– Да, я принадлежу к братству свободных каменьщиков, сказал проезжий, все глубже и глубже вглядываясь в глаза Пьеру. – И от себя и от их имени протягиваю вам братскую руку.
– Я боюсь, – сказал Пьер, улыбаясь и колеблясь между доверием, внушаемым ему личностью масона, и привычкой насмешки над верованиями масонов, – я боюсь, что я очень далек от пониманья, как это сказать, я боюсь, что мой образ мыслей насчет всего мироздания так противоположен вашему, что мы не поймем друг друга.