Добролюбов, Николай Александрович

Николай Добролюбов
Имя при рождении:	Николай Александрович Добролюбов
Псевдонимы:	-бов; Н. Лайбов
Место рождения:	Нижний Новгород, Российская империя
Род деятельности:	литературный критик, публицист
Направление:	реализм
Язык произведений:	русский
[az.lib.ru/d/dobroljubow_n_a/ Произведения на сайте Lib.ru]
Цитаты в Викицитатнике

Запрос «Добролюбов» перенаправляется сюда; об однофамильцах см. Добролюбов (фамилия).

Никола́й Алекса́ндрович Добролю́бов (24 января (5 февраля) 1836 год, Нижний Новгород — 17 (29) ноября 1861 год, Санкт-Петербург) — русский литературный критик рубежа 1850-х и 1860-х годов, поэт, публицист, революционный демократ. Самые известные псевдонимы -бов и Н. Лайбов, полным настоящим именем не подписывался.

Биография

Родился в семье известного в Нижнем Новгороде священника Никольской Верхнепосадской церкви Александра Ивановича Добролюбова (1812-1854). А И. Добролюбов тайно обвенчал Мельникова-Печерского. С восьмилетнего возраста с ним занимался семинарист философского класса М. А. Кострова, который впоследствии женился на сестре своего ученика. С детства много читал и писал стихи, так что в тринадцатилетнем возрасте переводил Горация. Получив хорошую домашнюю подготовку, был принят сразу на последний курс четвертого класса духовного училища. Затем учился в Нижегородской духовной семинарии (1848—1853). Среди характеристик, даваемых ему тогдашними наставниками: «Отличается тихостью, скромностью и послушанием», «усерден к богослужению и вел себя примерно хорошо», «отличается неутомимостью в занятиях». А. Л. Катанский, учившийся в той же семинарии, вспоминал: «Доб-в поражал нас своим видом очень благовоспитанного юноши, скромного, изящного, всегда хорошо одетого, с нежным, симпатичным лицом. Он был похож на красную девушку…»

Осенью 1853 года с рекомендацией для поступления в Духовную академию Добролюбов поехал в Петербург, однако поступил в Главный педагогический институт, где преподавание было университетское, а студенты находились на казённом иждивении. В институте в это время преподавало несколько выдающихся профессоров — Лоренц, Благовещенский, Срезневский. В марте 1854 года умерла мать Добролюбова, в августе — отец. И у Добролюбова произошёл духовный перелом, который он назвал «подвигом переделыванья» себя. В декабре 1854 года было написано его первое политическое стихотворение — «На 50-летний юбилей Н. И. Греча»; начались первые столкновения с администрацией института в лице директора И. И. Давыдова. С этого времени Добролюбов начал разделять радикальные антимонархические, антирелигиозные и антикрепостнические воззрения, что нашло отражение в его многочисленных «крамольных» сочинениях того времени в стихах и прозе, в том числе в рукописных студенческих журналах: в 1855 году он начал выпускать нелегальную газету «Слухи», в которой помещал свои стихи и заметки революционного содержания.

В начале лета 1856 года произошло знакомство Добролюбова с Н. Г. Чернышевским; 24 июля 1856 года была напечатана его первая статья в «Санкт-Петербургских ведомостях» за подписью Николай Александрович; затем в «Современнике» появилась его статья «Собеседник любителей российского слова».

В 1857 году Н. А. Добролюбов блестяще окончил институт, но за вольнодумство его лишили золотой медали. Некоторое время он был домашним наставником у князя Куракина; в 1858 году стал репетитором по русской словесности во 2-м кадетском корпусе.

В мае 1860 года он выехал за границу для лечения обострившегося туберкулеза; жил в Швейцарии, Германии, Франции, Италии. В июле 1861 года вернулся на родину безнадёжно больным.

Смерть

Умер от туберкулёза в 25 лет, за год до смерти лечился за границей и много ездил по Европе. Незадолго до смерти попросил нанять себе новую квартиру, чтобы не оставлять после собственной кончины неприятный осадок в домах своих знакомых. До самой последней минуты был в сознании. В соседней комнате безвыходно сидел Н. Г. Чернышевский.

По воспоминаниям А. Я. Панаевой, за несколько дней до смерти Н. А. Добролюбов произнёс: «Умирать с сознанием, что не успел ничего сделать… ничего! Как зло насмеялась надо мной судьба! Пусть бы раньше послала мне смерть!.. Хоть бы ещё года два продлилась моя жизнь, я успел бы сделать хоть что-нибудь полезное… теперь ничего, ничего!»

Н. А. Добролюбов похоронен на Волковском кладбище.

Публицистика

Короткая жизнь Добролюбова сопровождалась большой литературной активностью. Он много и легко писал (по воспоминаниям современников, по заранее заготовленному логическому конспекту в виде длинной ленты, намотанной на палец левой руки), печатался в журнале Н. А. Некрасова «Современник» с рядом исторических и особенно литературно-критических работ; ближайшим его сотрудником и единомышленником был Н. Г. Чернышевский. За один 1858 год он напечатал 75 статей и рецензий.

Некоторые произведения Добролюбова (как принципиально нелегальные, особенно направленные против Николая I, так и предназначенные для печати, но не пропущенные цензурой вообще или в авторской редакции) остались не напечатанными при жизни.

Сочинения Добролюбова, печатавшиеся под видом чисто литературных «критик», рецензий на естественнонаучные сочинения или политических обозрений из иностранной жизни (эзопов язык), содержали в себе острые общественно-политические высказывания. По оценке Дмитрия Святополка-Мирского

Хотя всё, что он писал, посвящено художественной литературе, считать это литературной критикой было бы крайне несправедливо. Правда, у Добролюбова были зачатки понимания литературы, и выбор вещей, которые он соглашался использовать в качестве текстов для своих проповедей, был, в общем, удачен, но он никогда и не пытался обсуждать их литературную сторону: он пользовался ими только как картами или фотографиями современной русской жизни, как предлогом для социальной проповеди.

Например, рецензия на роман Тургенева «Накануне» под названием «Когда же придёт настоящий день?» содержала минимально прикрытые призывы к социальной революции. Его статьи «Что такое обломовщина?» о романе Гончарова «Обломов» и «Луч света в тёмном царстве» о пьесе Островского «Гроза» стали образцом демократически-реалистического толкования литературы (сам термин реализм как обозначение художественного стиля первым употребил Добролюбов — статья «О степени участия народности в развитии русской литературы»), а в СССР и России были включены в школьную программу. Трактуя произведения прежде всего с социальной стороны и не раз декларируя отрицание «искусства для искусства» и подвергая чистых лириков уничтожающей критике, Добролюбов нередко всё же высоко ценил с эстетической точки зрения стихи авторов, не близких ему политически (Юлии Жадовской, Якова Полонского). Предсмертная поездка в Европу несколько смягчила политический радикализм Добролюбова, привела к отказу от идеи немедленной революции и необходимости поиска новых путей.

Философия

В ряде статей проявились и философские взгляды Добролюбова. В центре его системы — человек, являющийся последней ступенью эволюции материального мира и гармонически связанный с природой. Он считал равенство людей «естественным состоянием» человеческой природы (влияние руссоизма), а угнетение — следствием ненормального устройства, которое должно быть уничтожено. Утверждал отсутствие априорных истин и материальное происхождение всех идей, рождающихся в сознании человека, из внешнего опыта (материализм, эмпиризм), выступал за постижение материальных начал мира и распространение научных знаний. Как и Чернышевский, выступал за разумный эгоизм.

Поэзия

Добролюбов был также поэтом-сатириком, остроумным пародистом, душой выходившего при «Современнике» литературного приложения «Свисток». В нём Добролюбов-поэт выступал под тремя пародийными масками — «обличителя» Конрада Лилиеншвагера, австрийского «патриота» Якова Хама и «восторженного лирика» Аполлона Капелькина (маски метили прежде всего в Розенгейма, Хомякова и Майкова соответственно, но носили и более общий характер). Добролюбов писал и серьёзные стихи (наиболее известно «Милый друг, я умираю…»), переводил Гейне.

Педагогические идеи

Педагогические взгляды Добролюбова схожи во многом со взглядами Н. Г. Чернышевского.

Критика существующей системы воспитания. Был против воспитания покорности, слепого повиновения, подавления личности, угодничества. Критиковал действующую систему воспитания, которая убивает в детях «внутреннего человека», от чего он вырастает неподготовленным к жизни.

Добролюбов считал невозможной подлинную реформу образовательной системы без коренной перестройки всей общественной жизни в России, полагая, что в новом обществе появится и новый учитель, бережно охраняющий в воспитаннике достоинство человеческой природы, обладающий высокими нравственными убеждениями, всесторонне развитый.

Критиковал и теорию «свободного воспитания» Л. Н. Толстого.

Задачи воспитания. Воспитание патриота и высокоидейного человека, гражданина со стойкими убеждениями, всесторонне развитого человека. Развивать принципиальность, правильно и возможно более полно развивать «личную самостоятельность ребенка и всех духовных сил его натуры»; — воспитывать единство мыслей, слов, действий.

Содержание и методы образования. Выступал против ранней специализации и за общее образование в качестве предпосылки специального образования. Важен принцип наглядности обучения, формулирование выводов после разбора суждений. Воспитание через труд, так как труд является основой нравственности. Религия должна быть изгнана из школы. Женщина должна получить равное с мужчинами образование.

О школьных учебниках и детских книгах. Учебники, говорил Добролюбов, настолько несовершенны, что лишают всякой возможности серьёзно учиться. В одних учебниках дается материал в заведомо ложном, извращенном виде; в других, если не сообщается злонамеренно ложь, то много частных, мелких фактов, имен и названий, не имеющих сколько-нибудь существенного значения в изучении данного предмета и заслоняющих главное и основное. Учебники должны создавать у учащихся правильные представления о явлениях природы и общества, говорил Добролюбов. Нельзя допускать упрощенчества и тем более вульгаризации в изложении фактов, описании предметов и явлений, оно должно быть точным и правдивым, а материал учебника излагаться простым, ясным, понятным детям языком. Определения, правила, законы в учебнике должны даваться на основе научно достоверного материала.

Не лучше, по его заключению, обстояло дело и с детскими книгами для чтения. Фантазия, лишенная реальной основы, приторное морализирование, бедность языка — таковы характерные черты книг, предназначаемых для детского чтения. Добролюбов считал, что истинно полезными детскими книгами могут быть только такие, которые одновременно охватывают все существо человека. Детская книга, по его мнению, должна увлекать воображение ребёнка в надлежащем направлении. В то же время книга должна давать пищу мышлению, будить любознательность ребёнка, знакомить его с действительным миром и, наконец, укреплять в нём нравственное чувство, не искажая его правилами искусственной морали.

Дисциплина. Выступал против применения средств, унижающих человеческое достоинство. Средством поддержания дисциплины считал заботливое отношение учителя к ученику, пример учителя. Решительное осуждение физических наказаний. Выступал против непоследовательности Н. И. Пирогова в применении физических наказаний.

Взгляды на деятельность учителя. Выступал против унизительного материально-правового положения учителя. Стоял за то, чтобы учитель был сторонником передовых идей своего времени. Большое значение придавал убеждениям и нравственному облику учителя. Учитель должен быть образцом для детей, иметь ясные «понятия об искусстве обучения и воспитания». Учителя должны отличать ясность, твердость, непогрешимость убеждений, чрезвычайно высокое всестороннее развитие.

Педагогические труды.

• «О значении авторитета в воспитании» (1853-1858)
• «Основные законы воспитания» (1859)
• «Очерк направления иезуитского ордена, особенно в приложении к воспитанию и обучению юношества» (1857)
• «Всероссийские иллюзии, разрушаемые розгами» (1860-1861)
• «Учитель должен служить идеалом…»

Вклад в развитие педагогики. Добролюбов и Чернышевский разработали учение о содержании и методике учебной и воспитательной работы, о сущности педагогической сознательной дисциплины, воспитании самостоятельной мысли учащихся. Добролюбов сформулировал основные направления нового типа воспитания, которое было призвано противостоять официальной педагогике, нивелирующей своеобразие личности.

Апологетика и критика творчества Добролюбова

Добролюбов был похоронен на Волковском кладбище рядом с Виссарионом Белинским; именно с появления его могилы начали складываться Литераторские мостки. Личность Добролюбова (наряду с Белинским и другим рано умершим критиком-шестидесятником, Писаревым) стала знаменем революционного движения 1860-х и последующих годов (начиная с первой биографии Добролюбова, написанной Чернышевским), а позже была окружена официальным почитанием в СССР.

С другой стороны, некоторые именитые современники подвергали критике его философский подход. Так, А. И. Герцен видел в нём революционного фанатика. Ф. М. Достоевский обвинял Добролюбова в пренебрежении общечеловеческим значением искусства в пользу социального. Напротив, Писарев с крайне левых позиций критиковал Добролюбова за излишнее увлечение эстетикой. Впрочем, все они признавали его талант как публициста.

«Светлой памяти Николая Добролюбова» Некрасов посвятил следующие строчки (в них очевидна мифологизация образа героя, например, вводится характерная идея аскезы и отвержения мирской любви во имя любви к Родине, в то время как реальный Добролюбов отнюдь не «хранил чистоту» и три года, в 1856—1859 гг., жил с «падшей женщиной» Терезой Карловной Грюнвальд, которой посвящал стихи):

Суров ты был, ты в молодые годы

Умел рассудку страсти подчинять.

Учил ты жить для славы, для свободы,

Но более учил ты умирать.

Сознательно мирские наслажденья

Ты отвергал, ты чистоту хранил,

Ты жажде сердца не дал утоленья;

Как женщину, ты Родину любил,

Свои труды, надежды, помышленья

Ты отдал ей; ты честные сердца

Ей покорял. Взывая к жизни новой,

И светлый рай, и перлы для венца

Готовил ты любовнице суровой,

Но слишком рано твой ударил час

И вещее перо из рук упало.

Какой светильник разума угас!

Какое сердце биться перестало!

Года минули, страсти улеглись,

И высоко вознесся ты над нами…

Плачь, русская земля! но и гордись -

С тех пор, как ты стоишь под небесами,

Такого сына не рождала ты

И в недра не брала свои обратно:

Сокровища душевной красоты

Совмещены в нем были благодатно…

Природа-мать! когда б таких людей

Ты иногда не посылала миру,

Заглохла б нива жизни…

Музеи, памятники, названия в честь Добролюбова

В Нижнем Новгороде расположен единственный в России музей известного критика ([www.dobrolyubov-museum.ru|сайт]); включает историко-литературную экспозицию в бывшем доходном доме семьи Добролюбовых, а также дом-музей во флигеле усадьбы Добролюбовых, где прошли детские и юношеские годы критика.

Памятники писателю установлены в следующих городах:

• Санкт-Петербург — на пересечении Большого проспекта ПС и Рыбацкой улицы.
• Нижний Новгород — на Большой Покровской, скульптор П. И. Гусев.

В честь писателя названы:

• Архангельская областная научная библиотека;
• Нижегородский государственный лингвистический университет носит имя Н. А. Добролюбова (имя присвоено Постановлением Правительства СССР в 1961 году);
• улицы во многих населённых пунктах бывшего СССР (см. список), переулки в Николаеве (Украина), Перми, Екатеринбурге, Полтаве (Украина), Коростене, Томске, Махачкале, Добролюбовский переулок в Таганроге, проспект в Санкт-Петербурге, Коломне.
• На улице Добролюбова, в Москве, находится общежитие студентов Литературного института им. А. М Горького.

Литература

• Григорьев А. Сочинения, т. I. (ст. «После „Грозы“ Островского»);
• Шелгунов Н. Глухая пора, «Дело», 1870, IV;
• Зайцев В. Белинский и Добролюбов, «Русское слово», 1864, кн. 1;
• Морозов П. Н. А. Добролюбов, «Образование», 1896, кн. XII;
• Протопопов М. Добролюбов // «Русская мысль», 1896, кн. XII;
• Котляревский Н. Канун освобождения. — П., 1916.
• Богучарский В. Из прошлого русского общества, СПб., 1914;
• Скабичевский А. Сорок лет русской критики, Собр. сочин., т. I (неск. изд.);
• Волынский А. Русские критики. — СПб., 1896.
• Иванов И. История русской критики, т. II, ч. 4;
• Иванов-Разумник Р. В. История русской общественной мысли, т. II (неск. изд.);
• Овсянико-Куликовский Д. Н. Н. А. Добролюбов, «История русской литературы XIX века», т. III.
• Засулич В. И. Писарев и Добролюбов, сб. статей, т. II, СПб., 1907;
• Кранихфельд В. П. Н. А. Добролюбов, «Современный мир», 1911, кн. XI;
• Неведомский М. О Добролюбове, «Наша заря», 1911, кн. XI;
• Стеклов Ю. М. Социально-политические взгляды Н. А. Добролюбова, «Современник», 1911, кн. XI;
• Плеханов Г. Добролюбов и Островский, Сочин., т. XXIV;
• Троцкий Л. Добролюбов и «Свисток», Сочин., т. XX;
• Воровский В. Литературные очерки. — М., 1923.
• Полянский В. Н. А. Добролюбов. — М., 1926.
• Ладоха Г. Исторические и социалистические воззрения П. Л. Лаврова, о Добролюбове, гл. I, II, в кн. «Русская историческая литература в классовом освещении». — М., 1927.
• Панкевич П. Историко-социологические взгляды Н. А. Добролюбова // «Под знаменем марксизма». — 1928. — кн. 12.
• Карцев В. Библиографический указатель книг и статей о Добролюбове и его сочинениях в «Собр. сочин.» Добролюбова, СПб., 1908.
• Мезьер А. Русская словесность с XI по XIX столетие включительно, ч. 2, СПб., 1902;
• Владиславлев И. В. Русские писатели. — Л., 1925.
• Володин А. И. Николай Добролюбов и Людвиг Фейербах // Философские науки. — 1986. — № 4. — С. 91-99.
• Коган Л. А. Проблема человека в мировоззрении Н. А. Добролюбова // Вопросы философии. — 1986. — № 2. — С. 124—135.
• Шулятиков В. М. [az.lib.ru/s/shuljatikow_w_m/text_0780.shtml Н. А. Добролюбов] // Курьер. — 1901 — № 320.
• Н. А. Добролюбов в воспоминаниях современников.-- Вступ. статья Г. Елизаветиной; Сост., подгот. текста и коммент. С. Рейсера.-- М.: Худож. лит., 1986.

Ссылки

• Добролюбов Н. А. [ushinskiy.ru/jspui/handle/123456789/53  По поводу педагогической деятельности Пирогова. О значении авторитета в воспитании. — СПб., 1918. — 33 с.]

Отрывок, характеризующий Добролюбов, Николай Александрович

Противоречие это происходит оттого, что военная наука принимает силу войск тождественною с их числительностию. Военная наука говорит, что чем больше войска, тем больше силы. Les gros bataillons ont toujours raison. [Право всегда на стороне больших армий.]
Говоря это, военная наука подобна той механике, которая, основываясь на рассмотрении сил только по отношению к их массам, сказала бы, что силы равны или не равны между собою, потому что равны или не равны их массы.
Сила (количество движения) есть произведение из массы на скорость.
В военном деле сила войска есть также произведение из массы на что то такое, на какое то неизвестное х.
Военная наука, видя в истории бесчисленное количество примеров того, что масса войск не совпадает с силой, что малые отряды побеждают большие, смутно признает существование этого неизвестного множителя и старается отыскать его то в геометрическом построении, то в вооружении, то – самое обыкновенное – в гениальности полководцев. Но подстановление всех этих значений множителя не доставляет результатов, согласных с историческими фактами.
А между тем стоит только отрешиться от установившегося, в угоду героям, ложного взгляда на действительность распоряжений высших властей во время войны для того, чтобы отыскать этот неизвестный х.
Х этот есть дух войска, то есть большее или меньшее желание драться и подвергать себя опасностям всех людей, составляющих войско, совершенно независимо от того, дерутся ли люди под командой гениев или не гениев, в трех или двух линиях, дубинами или ружьями, стреляющими тридцать раз в минуту. Люди, имеющие наибольшее желание драться, всегда поставят себя и в наивыгоднейшие условия для драки.
Дух войска – есть множитель на массу, дающий произведение силы. Определить и выразить значение духа войска, этого неизвестного множителя, есть задача науки.
Задача эта возможна только тогда, когда мы перестанем произвольно подставлять вместо значения всего неизвестного Х те условия, при которых проявляется сила, как то: распоряжения полководца, вооружение и т. д., принимая их за значение множителя, а признаем это неизвестное во всей его цельности, то есть как большее или меньшее желание драться и подвергать себя опасности. Тогда только, выражая уравнениями известные исторические факты, из сравнения относительного значения этого неизвестного можно надеяться на определение самого неизвестного.
Десять человек, батальонов или дивизий, сражаясь с пятнадцатью человеками, батальонами или дивизиями, победили пятнадцать, то есть убили и забрали в плен всех без остатка и сами потеряли четыре; стало быть, уничтожились с одной стороны четыре, с другой стороны пятнадцать. Следовательно, четыре были равны пятнадцати, и, следовательно, 4а:=15у. Следовательно, ж: г/==15:4. Уравнение это не дает значения неизвестного, но оно дает отношение между двумя неизвестными. И из подведения под таковые уравнения исторических различно взятых единиц (сражений, кампаний, периодов войн) получатся ряды чисел, в которых должны существовать и могут быть открыты законы.
Тактическое правило о том, что надо действовать массами при наступлении и разрозненно при отступлении, бессознательно подтверждает только ту истину, что сила войска зависит от его духа. Для того чтобы вести людей под ядра, нужно больше дисциплины, достигаемой только движением в массах, чем для того, чтобы отбиваться от нападающих. Но правило это, при котором упускается из вида дух войска, беспрестанно оказывается неверным и в особенности поразительно противоречит действительности там, где является сильный подъем или упадок духа войска, – во всех народных войнах.
Французы, отступая в 1812 м году, хотя и должны бы защищаться отдельно, по тактике, жмутся в кучу, потому что дух войска упал так, что только масса сдерживает войско вместе. Русские, напротив, по тактике должны бы были нападать массой, на деле же раздробляются, потому что дух поднят так, что отдельные лица бьют без приказания французов и не нуждаются в принуждении для того, чтобы подвергать себя трудам и опасностям.


Так называемая партизанская война началась со вступления неприятеля в Смоленск.
Прежде чем партизанская война была официально принята нашим правительством, уже тысячи людей неприятельской армии – отсталые мародеры, фуражиры – были истреблены казаками и мужиками, побивавшими этих людей так же бессознательно, как бессознательно собаки загрызают забеглую бешеную собаку. Денис Давыдов своим русским чутьем первый понял значение той страшной дубины, которая, не спрашивая правил военного искусства, уничтожала французов, и ему принадлежит слава первого шага для узаконения этого приема войны.
24 го августа был учрежден первый партизанский отряд Давыдова, и вслед за его отрядом стали учреждаться другие. Чем дальше подвигалась кампания, тем более увеличивалось число этих отрядов.
Партизаны уничтожали Великую армию по частям. Они подбирали те отпадавшие листья, которые сами собою сыпались с иссохшего дерева – французского войска, и иногда трясли это дерево. В октябре, в то время как французы бежали к Смоленску, этих партий различных величин и характеров были сотни. Были партии, перенимавшие все приемы армии, с пехотой, артиллерией, штабами, с удобствами жизни; были одни казачьи, кавалерийские; были мелкие, сборные, пешие и конные, были мужицкие и помещичьи, никому не известные. Был дьячок начальником партии, взявший в месяц несколько сот пленных. Была старостиха Василиса, побившая сотни французов.
Последние числа октября было время самого разгара партизанской войны. Тот первый период этой войны, во время которого партизаны, сами удивляясь своей дерзости, боялись всякую минуту быть пойманными и окруженными французами и, не расседлывая и почти не слезая с лошадей, прятались по лесам, ожидая всякую минуту погони, – уже прошел. Теперь уже война эта определилась, всем стало ясно, что можно было предпринять с французами и чего нельзя было предпринимать. Теперь уже только те начальники отрядов, которые с штабами, по правилам ходили вдали от французов, считали еще многое невозможным. Мелкие же партизаны, давно уже начавшие свое дело и близко высматривавшие французов, считали возможным то, о чем не смели и думать начальники больших отрядов. Казаки же и мужики, лазившие между французами, считали, что теперь уже все было возможно.
22 го октября Денисов, бывший одним из партизанов, находился с своей партией в самом разгаре партизанской страсти. С утра он с своей партией был на ходу. Он целый день по лесам, примыкавшим к большой дороге, следил за большим французским транспортом кавалерийских вещей и русских пленных, отделившимся от других войск и под сильным прикрытием, как это было известно от лазутчиков и пленных, направлявшимся к Смоленску. Про этот транспорт было известно не только Денисову и Долохову (тоже партизану с небольшой партией), ходившему близко от Денисова, но и начальникам больших отрядов с штабами: все знали про этот транспорт и, как говорил Денисов, точили на него зубы. Двое из этих больших отрядных начальников – один поляк, другой немец – почти в одно и то же время прислали Денисову приглашение присоединиться каждый к своему отряду, с тем чтобы напасть на транспорт.
– Нет, бг'ат, я сам с усам, – сказал Денисов, прочтя эти бумаги, и написал немцу, что, несмотря на душевное желание, которое он имел служить под начальством столь доблестного и знаменитого генерала, он должен лишить себя этого счастья, потому что уже поступил под начальство генерала поляка. Генералу же поляку он написал то же самое, уведомляя его, что он уже поступил под начальство немца.
Распорядившись таким образом, Денисов намеревался, без донесения о том высшим начальникам, вместе с Долоховым атаковать и взять этот транспорт своими небольшими силами. Транспорт шел 22 октября от деревни Микулиной к деревне Шамшевой. С левой стороны дороги от Микулина к Шамшеву шли большие леса, местами подходившие к самой дороге, местами отдалявшиеся от дороги на версту и больше. По этим то лесам целый день, то углубляясь в середину их, то выезжая на опушку, ехал с партией Денисов, не выпуская из виду двигавшихся французов. С утра, недалеко от Микулина, там, где лес близко подходил к дороге, казаки из партии Денисова захватили две ставшие в грязи французские фуры с кавалерийскими седлами и увезли их в лес. С тех пор и до самого вечера партия, не нападая, следила за движением французов. Надо было, не испугав их, дать спокойно дойти до Шамшева и тогда, соединившись с Долоховым, который должен был к вечеру приехать на совещание к караулке в лесу (в версте от Шамшева), на рассвете пасть с двух сторон как снег на голову и побить и забрать всех разом.
Позади, в двух верстах от Микулина, там, где лес подходил к самой дороге, было оставлено шесть казаков, которые должны были донести сейчас же, как только покажутся новые колонны французов.
Впереди Шамшева точно так же Долохов должен был исследовать дорогу, чтобы знать, на каком расстоянии есть еще другие французские войска. При транспорте предполагалось тысяча пятьсот человек. У Денисова было двести человек, у Долохова могло быть столько же. Но превосходство числа не останавливало Денисова. Одно только, что еще нужно было знать ему, это то, какие именно были эти войска; и для этой цели Денисову нужно было взять языка (то есть человека из неприятельской колонны). В утреннее нападение на фуры дело сделалось с такою поспешностью, что бывших при фурах французов всех перебили и захватили живым только мальчишку барабанщика, который был отсталый и ничего не мог сказать положительно о том, какие были войска в колонне.
Нападать другой раз Денисов считал опасным, чтобы не встревожить всю колонну, и потому он послал вперед в Шамшево бывшего при его партии мужика Тихона Щербатого – захватить, ежели можно, хоть одного из бывших там французских передовых квартиргеров.


Был осенний, теплый, дождливый день. Небо и горизонт были одного и того же цвета мутной воды. То падал как будто туман, то вдруг припускал косой, крупный дождь.
На породистой, худой, с подтянутыми боками лошади, в бурке и папахе, с которых струилась вода, ехал Денисов. Он, так же как и его лошадь, косившая голову и поджимавшая уши, морщился от косого дождя и озабоченно присматривался вперед. Исхудавшее и обросшее густой, короткой, черной бородой лицо его казалось сердито.
Рядом с Денисовым, также в бурке и папахе, на сытом, крупном донце ехал казачий эсаул – сотрудник Денисова.
Эсаул Ловайский – третий, также в бурке и папахе, был длинный, плоский, как доска, белолицый, белокурый человек, с узкими светлыми глазками и спокойно самодовольным выражением и в лице и в посадке. Хотя и нельзя было сказать, в чем состояла особенность лошади и седока, но при первом взгляде на эсаула и Денисова видно было, что Денисову и мокро и неловко, – что Денисов человек, который сел на лошадь; тогда как, глядя на эсаула, видно было, что ему так же удобно и покойно, как и всегда, и что он не человек, который сел на лошадь, а человек вместе с лошадью одно, увеличенное двойною силою, существо.
Немного впереди их шел насквозь промокший мужичок проводник, в сером кафтане и белом колпаке.
Немного сзади, на худой, тонкой киргизской лошаденке с огромным хвостом и гривой и с продранными в кровь губами, ехал молодой офицер в синей французской шинели.
Рядом с ним ехал гусар, везя за собой на крупе лошади мальчика в французском оборванном мундире и синем колпаке. Мальчик держался красными от холода руками за гусара, пошевеливал, стараясь согреть их, свои босые ноги, и, подняв брови, удивленно оглядывался вокруг себя. Это был взятый утром французский барабанщик.
Сзади, по три, по четыре, по узкой, раскиснувшей и изъезженной лесной дороге, тянулись гусары, потом казаки, кто в бурке, кто во французской шинели, кто в попоне, накинутой на голову. Лошади, и рыжие и гнедые, все казались вороными от струившегося с них дождя. Шеи лошадей казались странно тонкими от смокшихся грив. От лошадей поднимался пар. И одежды, и седла, и поводья – все было мокро, склизко и раскисло, так же как и земля, и опавшие листья, которыми была уложена дорога. Люди сидели нахохлившись, стараясь не шевелиться, чтобы отогревать ту воду, которая пролилась до тела, и не пропускать новую холодную, подтекавшую под сиденья, колени и за шеи. В середине вытянувшихся казаков две фуры на французских и подпряженных в седлах казачьих лошадях громыхали по пням и сучьям и бурчали по наполненным водою колеям дороги.
Лошадь Денисова, обходя лужу, которая была на дороге, потянулась в сторону и толканула его коленкой о дерево.
– Э, чег'т! – злобно вскрикнул Денисов и, оскаливая зубы, плетью раза три ударил лошадь, забрызгав себя и товарищей грязью. Денисов был не в духе: и от дождя и от голода (с утра никто ничего не ел), и главное оттого, что от Долохова до сих пор не было известий и посланный взять языка не возвращался.
«Едва ли выйдет другой такой случай, как нынче, напасть на транспорт. Одному нападать слишком рискованно, а отложить до другого дня – из под носа захватит добычу кто нибудь из больших партизанов», – думал Денисов, беспрестанно взглядывая вперед, думая увидать ожидаемого посланного от Долохова.
Выехав на просеку, по которой видно было далеко направо, Денисов остановился.
– Едет кто то, – сказал он.
Эсаул посмотрел по направлению, указываемому Денисовым.
– Едут двое – офицер и казак. Только не предположительно, чтобы был сам подполковник, – сказал эсаул, любивший употреблять неизвестные казакам слова.
Ехавшие, спустившись под гору, скрылись из вида и через несколько минут опять показались. Впереди усталым галопом, погоняя нагайкой, ехал офицер – растрепанный, насквозь промокший и с взбившимися выше колен панталонами. За ним, стоя на стременах, рысил казак. Офицер этот, очень молоденький мальчик, с широким румяным лицом и быстрыми, веселыми глазами, подскакал к Денисову и подал ему промокший конверт.
– От генерала, – сказал офицер, – извините, что не совсем сухо…
Денисов, нахмурившись, взял конверт и стал распечатывать.
– Вот говорили всё, что опасно, опасно, – сказал офицер, обращаясь к эсаулу, в то время как Денисов читал поданный ему конверт. – Впрочем, мы с Комаровым, – он указал на казака, – приготовились. У нас по два писто… А это что ж? – спросил он, увидав французского барабанщика, – пленный? Вы уже в сраженье были? Можно с ним поговорить?
– Ростов! Петя! – крикнул в это время Денисов, пробежав поданный ему конверт. – Да как же ты не сказал, кто ты? – И Денисов с улыбкой, обернувшись, протянул руку офицеру.
Офицер этот был Петя Ростов.
Во всю дорогу Петя приготавливался к тому, как он, как следует большому и офицеру, не намекая на прежнее знакомство, будет держать себя с Денисовым. Но как только Денисов улыбнулся ему, Петя тотчас же просиял, покраснел от радости и, забыв приготовленную официальность, начал рассказывать о том, как он проехал мимо французов, и как он рад, что ему дано такое поручение, и что он был уже в сражении под Вязьмой, и что там отличился один гусар.
– Ну, я г'ад тебя видеть, – перебил его Денисов, и лицо его приняло опять озабоченное выражение.
– Михаил Феоклитыч, – обратился он к эсаулу, – ведь это опять от немца. Он пг'и нем состоит. – И Денисов рассказал эсаулу, что содержание бумаги, привезенной сейчас, состояло в повторенном требовании от генерала немца присоединиться для нападения на транспорт. – Ежели мы его завтг'а не возьмем, они у нас из под носа выг'вут, – заключил он.
В то время как Денисов говорил с эсаулом, Петя, сконфуженный холодным тоном Денисова и предполагая, что причиной этого тона было положение его панталон, так, чтобы никто этого не заметил, под шинелью поправлял взбившиеся панталоны, стараясь иметь вид как можно воинственнее.
– Будет какое нибудь приказание от вашего высокоблагородия? – сказал он Денисову, приставляя руку к козырьку и опять возвращаясь к игре в адъютанта и генерала, к которой он приготовился, – или должен я оставаться при вашем высокоблагородии?
– Приказания?.. – задумчиво сказал Денисов. – Да ты можешь ли остаться до завтрашнего дня?
– Ах, пожалуйста… Можно мне при вас остаться? – вскрикнул Петя.
– Да как тебе именно велено от генег'ала – сейчас вег'нуться? – спросил Денисов. Петя покраснел.
– Да он ничего не велел. Я думаю, можно? – сказал он вопросительно.
– Ну, ладно, – сказал Денисов. И, обратившись к своим подчиненным, он сделал распоряжения о том, чтоб партия шла к назначенному у караулки в лесу месту отдыха и чтобы офицер на киргизской лошади (офицер этот исполнял должность адъютанта) ехал отыскивать Долохова, узнать, где он и придет ли он вечером. Сам же Денисов с эсаулом и Петей намеревался подъехать к опушке леса, выходившей к Шамшеву, с тем, чтобы взглянуть на то место расположения французов, на которое должно было быть направлено завтрашнее нападение.
– Ну, бог'ода, – обратился он к мужику проводнику, – веди к Шамшеву.
Денисов, Петя и эсаул, сопутствуемые несколькими казаками и гусаром, который вез пленного, поехали влево через овраг, к опушке леса.


Дождик прошел, только падал туман и капли воды с веток деревьев. Денисов, эсаул и Петя молча ехали за мужиком в колпаке, который, легко и беззвучно ступая своими вывернутыми в лаптях ногами по кореньям и мокрым листьям, вел их к опушке леса.
Выйдя на изволок, мужик приостановился, огляделся и направился к редевшей стене деревьев. У большого дуба, еще не скинувшего листа, он остановился и таинственно поманил к себе рукою.
Денисов и Петя подъехали к нему. С того места, на котором остановился мужик, были видны французы. Сейчас за лесом шло вниз полубугром яровое поле. Вправо, через крутой овраг, виднелась небольшая деревушка и барский домик с разваленными крышами. В этой деревушке и в барском доме, и по всему бугру, в саду, у колодцев и пруда, и по всей дороге в гору от моста к деревне, не более как в двухстах саженях расстояния, виднелись в колеблющемся тумане толпы народа. Слышны были явственно их нерусские крики на выдиравшихся в гору лошадей в повозках и призывы друг другу.
– Пленного дайте сюда, – негромко сказал Денисоп, не спуская глаз с французов.
Казак слез с лошади, снял мальчика и вместе с ним подошел к Денисову. Денисов, указывая на французов, спрашивал, какие и какие это были войска. Мальчик, засунув свои озябшие руки в карманы и подняв брови, испуганно смотрел на Денисова и, несмотря на видимое желание сказать все, что он знал, путался в своих ответах и только подтверждал то, что спрашивал Денисов. Денисов, нахмурившись, отвернулся от него и обратился к эсаулу, сообщая ему свои соображения.
Петя, быстрыми движениями поворачивая голову, оглядывался то на барабанщика, то на Денисова, то на эсаула, то на французов в деревне и на дороге, стараясь не пропустить чего нибудь важного.
– Пг'идет, не пг'идет Долохов, надо бг'ать!.. А? – сказал Денисов, весело блеснув глазами.
– Место удобное, – сказал эсаул.
– Пехоту низом пошлем – болотами, – продолжал Денисов, – они подлезут к саду; вы заедете с казаками оттуда, – Денисов указал на лес за деревней, – а я отсюда, с своими гусаг'ами. И по выстг'елу…
– Лощиной нельзя будет – трясина, – сказал эсаул. – Коней увязишь, надо объезжать полевее…
В то время как они вполголоса говорили таким образом, внизу, в лощине от пруда, щелкнул один выстрел, забелелся дымок, другой и послышался дружный, как будто веселый крик сотен голосов французов, бывших на полугоре. В первую минуту и Денисов и эсаул подались назад. Они были так близко, что им показалось, что они были причиной этих выстрелов и криков. Но выстрелы и крики не относились к ним. Низом, по болотам, бежал человек в чем то красном. Очевидно, по нем стреляли и на него кричали французы.
– Ведь это Тихон наш, – сказал эсаул.
– Он! он и есть!
– Эка шельма, – сказал Денисов.
– Уйдет! – щуря глаза, сказал эсаул.
Человек, которого они называли Тихоном, подбежав к речке, бултыхнулся в нее так, что брызги полетели, и, скрывшись на мгновенье, весь черный от воды, выбрался на четвереньках и побежал дальше. Французы, бежавшие за ним, остановились.
– Ну ловок, – сказал эсаул.
– Экая бестия! – с тем же выражением досады проговорил Денисов. – И что он делал до сих пор?
– Это кто? – спросил Петя.
– Это наш пластун. Я его посылал языка взять.
– Ах, да, – сказал Петя с первого слова Денисова, кивая головой, как будто он все понял, хотя он решительно не понял ни одного слова.
Тихон Щербатый был один из самых нужных людей в партии. Он был мужик из Покровского под Гжатью. Когда, при начале своих действий, Денисов пришел в Покровское и, как всегда, призвав старосту, спросил о том, что им известно про французов, староста отвечал, как отвечали и все старосты, как бы защищаясь, что они ничего знать не знают, ведать не ведают. Но когда Денисов объяснил им, что его цель бить французов, и когда он спросил, не забредали ли к ним французы, то староста сказал, что мародеры бывали точно, но что у них в деревне только один Тишка Щербатый занимался этими делами. Денисов велел позвать к себе Тихона и, похвалив его за его деятельность, сказал при старосте несколько слов о той верности царю и отечеству и ненависти к французам, которую должны блюсти сыны отечества.