Подвойский, Николай Ильич

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Николай Ильич Подвойский»)
Перейти к: навигация, поиск
Николай Ильич Подвойский<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">1921</td></tr>

Народный комиссар по военным делам РСФСР
23 ноября 1917 — 13 марта 1918
Глава правительства: Владимир Ленин
Предшественник: должность учреждена
Преемник: Лев Троцкий
 
Рождение: 4 (16) февраля 1880(1880-02-16)
село Кунашевка Нежинского уезда Черниговская губерния
Смерть: 28 июля 1948(1948-07-28) (68 лет)
Москва
Супруга: Нина Августовна Дидрикиль
Дети: Ольга, Нина.
 
Награды:

Никола́й Ильи́ч Подво́йский (4 [16] февраля 1880, село Кунашевка Нежинского уезда Черниговской губернии — 28 июля 1948, Москва) — революционер, большевик, советский партийный и государственный деятель.





Биография

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Родился в семье сельского священника-учителя, по национальности украинца. Учился в Нежинском духовном училище, затем, с 1894 года, в Черниговской духовной семинарии. Согласно официальной версии в 1901 году исключён из неё за участие в революционном движении. Но согласно воспоминаниям его одноклассника седневского краеведа Киселя Д. Е. (1880-1977) закончил полный курс наук в семинарии в 1902 году. В 1901 году вступил в РСДРП.

В 19011905 годах учился в Демидовском юридическом лицее в Ярославле. После 2-го съезда РСДРП примкнул к большевикам. В 19041905 годах — председатель большевистского студенческого комитета и член Северного комитета РСДРП.

Революция 1905 года

В 1905 году был одним из руководителей стачки текстильщиков и Совета рабочих депутатов в Иваново-Вознесенске. Организатор боевых дружин рабочих Ярославля. Во время одного из боевых столкновений был ранен.

Партийная работа

В 1906—1907 годах находился в эмиграции в Германии и Швейцарии. Вернувшись в 1907 году в Россию, работал в Петербургской, а затем в Костромской и Бакинской организациях большевиков. В 19071908 годах был одним из руководителей легального партиздательства «Зерно» в Петербурге. В 19101914 годах участвовал в организации и издании газет «Звезда» и «Правда». В 19151916 годах редактор журнала «Вопросы страхования», глава финансовой комиссии Русского бюро ЦК РСДРП. В ноябре 1916 года арестован, в феврале 1917 года был приговорён к ссылке в Сибирь, но освобождён во время Февральской революции.

Революция 1917 года

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Вместе с Г. В. Единым возглавил солдат бронедивизиона, захвативших дворец Кшесинской, где затем разместился штаб большевиков. Был членом Петроградского комитета РСДРП(б), депутатом Петроградского совета, руководителем Военной организации при Петроградском комитете большевиков, организатором отрядов Красной гвардии. Редактор газет «Солдатская правда», «Рабочий и солдат», «Солдат». Председатель Всероссийского бюро фронтовых и тыловых военных организаций при ЦК РСДРП(б). Делегат 7-й (Апрельской) Всероссийской конференции РСДРП(б) (24—29 апреля) от Военной организации. Делегат Первого Всероссийского съезда Советов (3—24 июня), избран кандидатом в члены ВЦИК.

Один из организаторов Октябрьской революции, член Военно-революционного комитета, его бюро и оперативной тройки по руководству Октябрьским вооружённым восстанием, а в дни восстания — зампредседателя ВРК и один из руководителей штурма Зимнего дворца. В период ликвидации мятежа Керенского—Краснова командовал Петроградским военным округом.

Является автором символа Красной Армии — красной пятиконечной звезды и инициатором создания индивидуальной награды особо отличившимся на фронтах Гражданской войны — ордена Красного Знамени.

Гражданская война

В ноябре 1917 — марте 1918 года нарком по военным делам РСФСР. В этом качестве подписал 16 декабря декрет СНК «О выборном начале и организации власти в армии» и «Об уравнении всех военнослужащих в правах». С января 1918 года — одновременно председатель Всероссийской коллегии по организации и формированию Красной Армии. В феврале — марте 1918 года был членом Комитета революционной обороны Петрограда. С марта 1918 года — член Высшего военного совета, а затем председатель Высшей военной инспекции; член Реввоенсовета Республики (сентябрь 1918 — июль 1919) и одновременно (январь — сентябрь 1919) — наркомвоенмор Украинской ССР. В октябре — декабре 1919 года — член Реввоенсовета 7-й армии Западного фронта, в январе — марте 1920 года10-й армии Кавказского фронта.

Последующие годы

В 19211927 годах — председатель Спортинтерна и в 19201923 годах — Высшего совета физической культуры. В 19241930 годах член Центральной контрольной комиссии ВКП(б). Работал в Истпарте. В 1927 году снялся в знаменитом фильме С. Эйзенштейна «Октябрь» в роли самого себя. С 1935 года — персональный пенсионер, занимался пропагандистской и литературно-журнальной деятельностью. Награждён орденом Красного Знамени.

В октябре 1941 года, после отказа принять его на военную службу из-за возраста, Подвойский добровольцем рыл окопы под Москвой. Об этом эпизоде с его участием можно услышать в воспоминаниях тогдашнего председателя Моссовета В. П. Пронина[1].

Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище (1-й участок).

Семья

Жена — Нина Дидрикиль (1882—1953), член РСДРП с 1902, сотрудница Института В. И. Ленина (Маркса — Энгельса — Ленина). Из двух её сестёр, Ольга замужем за М. С. Кедровым (сын — Б. М. Кедров), Августа — за Христианом Фраучи (их сын — А. Х. Артузов)[2].

Дочь — Подвойская Ольга Николаевна (1908—2002). Работала в ВИАМ с 1932 по 1978 г., где занималась исследованиями физико-механических характеристик сплавов на железной основе. Автор монографии «Литейные магниевые сплавы с повышенной устойчивостью против коррозии» (1937).

Адреса в Санкт-Петербурге

1911—1913 — доходный дом — Галерная улица, 5.

Память

В честь него названа площадь у Московского вокзала в Ярославле, улицы в Тихорецке, Виннице, Тамбове (также Тамбовское высшее военное командное Краснознамённое училище химической защиты им. Н. И. Подвойского), Москве, Киеве, Калуге, Курске, Нежине, Одессе, Гурзуфе (Крым), Санкт-Петербурге, Уфе, школа в Ярославле, в начале 60-х годов в школе №119 г. Снежинск был организован музей (ныне не существует).

В Чернигове, на Аллее Героев, был установлен бюст Н. И. Подвойского (09 февраля 2015 года сброшен с пьедестала и сдан в музей).

Посмертная маска, ряд материалов и документов о жизни и деятельности Н. И. Подвойского находятся в музейной экспозиции с. Вертиевка, Нежинского района, Черниговской области.

Образ Н. Подвойского как одного из главных руководителей Октябрьского вооружённого восстания активно использовался в советском кинематографе. Его играли: Н.Вакуров («Балтийская слава», 1957); Константин КалинисВ дни Октября», 1958); Изиль ЗаблудовскийЗалп „Авроры“», «На одной планете», 1965); Владимир СамойловШестое июля», 1968); Николай КозленкоСемья Коцюбинских», 1970); Евгений Меркурьев20 декабря», 1981); Всеволод СафоновНепобедимый», 1983); Валерий БариновКрасные колокола. Фильм 2. Я видел рождение нового мира», 1983); Владимир АнтоникНиколай Подвойский», 1987) и др.

Сочинения

  • Опыт военно-революционной тактики // Революционная война: Сб. ст. — М., 1919.
  • Первый Совет рабочих депутатов. (Иваново-Вознесенский — 1905 г.). — М.: Изд-во Всесоюз. о-ва политкаторжан и сс.-поселенцев, 1925. — 15 с.
  • Красная гвардия в Октябрьские дни. (Ленинград и Москва). — М.: Гос. изд., 1927. — 107 с.
  • Ленин в 1917 году. (Из воспоминаний). — М.: Правда, 1957. — 85 с.

Напишите отзыв о статье "Подвойский, Николай Ильич"

Примечания

  1. [reportage.su/audio/252 Пронин Василий Прохорович — Вспом. Предс. Моссовета | Репортаж]
  2. [museum.novsu.ac.ru/body.php?chap=people&sub=78 История образования в Великом Новгороде]

Литература

Ссылки

Отрывок, характеризующий Подвойский, Николай Ильич

Должно быть, послышалась команда, должно быть, после команды раздались выстрелы восьми ружей. Но Пьер, сколько он ни старался вспомнить потом, не слыхал ни малейшего звука от выстрелов. Он видел только, как почему то вдруг опустился на веревках фабричный, как показалась кровь в двух местах и как самые веревки, от тяжести повисшего тела, распустились и фабричный, неестественно опустив голову и подвернув ногу, сел. Пьер подбежал к столбу. Никто не удерживал его. Вокруг фабричного что то делали испуганные, бледные люди. У одного старого усатого француза тряслась нижняя челюсть, когда он отвязывал веревки. Тело спустилось. Солдаты неловко и торопливо потащили его за столб и стали сталкивать в яму.
Все, очевидно, несомненно знали, что они были преступники, которым надо было скорее скрыть следы своего преступления.
Пьер заглянул в яму и увидел, что фабричный лежал там коленами кверху, близко к голове, одно плечо выше другого. И это плечо судорожно, равномерно опускалось и поднималось. Но уже лопатины земли сыпались на все тело. Один из солдат сердито, злобно и болезненно крикнул на Пьера, чтобы он вернулся. Но Пьер не понял его и стоял у столба, и никто не отгонял его.
Когда уже яма была вся засыпана, послышалась команда. Пьера отвели на его место, и французские войска, стоявшие фронтами по обеим сторонам столба, сделали полуоборот и стали проходить мерным шагом мимо столба. Двадцать четыре человека стрелков с разряженными ружьями, стоявшие в середине круга, примыкали бегом к своим местам, в то время как роты проходили мимо них.
Пьер смотрел теперь бессмысленными глазами на этих стрелков, которые попарно выбегали из круга. Все, кроме одного, присоединились к ротам. Молодой солдат с мертво бледным лицом, в кивере, свалившемся назад, спустив ружье, все еще стоял против ямы на том месте, с которого он стрелял. Он, как пьяный, шатался, делая то вперед, то назад несколько шагов, чтобы поддержать свое падающее тело. Старый солдат, унтер офицер, выбежал из рядов и, схватив за плечо молодого солдата, втащил его в роту. Толпа русских и французов стала расходиться. Все шли молча, с опущенными головами.
– Ca leur apprendra a incendier, [Это их научит поджигать.] – сказал кто то из французов. Пьер оглянулся на говорившего и увидал, что это был солдат, который хотел утешиться чем нибудь в том, что было сделано, но не мог. Не договорив начатого, он махнул рукою и пошел прочь.


После казни Пьера отделили от других подсудимых и оставили одного в небольшой, разоренной и загаженной церкви.
Перед вечером караульный унтер офицер с двумя солдатами вошел в церковь и объявил Пьеру, что он прощен и поступает теперь в бараки военнопленных. Не понимая того, что ему говорили, Пьер встал и пошел с солдатами. Его привели к построенным вверху поля из обгорелых досок, бревен и тесу балаганам и ввели в один из них. В темноте человек двадцать различных людей окружили Пьера. Пьер смотрел на них, не понимая, кто такие эти люди, зачем они и чего хотят от него. Он слышал слова, которые ему говорили, но не делал из них никакого вывода и приложения: не понимал их значения. Он сам отвечал на то, что у него спрашивали, но не соображал того, кто слушает его и как поймут его ответы. Он смотрел на лица и фигуры, и все они казались ему одинаково бессмысленны.
С той минуты, как Пьер увидал это страшное убийство, совершенное людьми, не хотевшими этого делать, в душе его как будто вдруг выдернута была та пружина, на которой все держалось и представлялось живым, и все завалилось в кучу бессмысленного сора. В нем, хотя он и не отдавал себе отчета, уничтожилась вера и в благоустройство мира, и в человеческую, и в свою душу, и в бога. Это состояние было испытываемо Пьером прежде, но никогда с такою силой, как теперь. Прежде, когда на Пьера находили такого рода сомнения, – сомнения эти имели источником собственную вину. И в самой глубине души Пьер тогда чувствовал, что от того отчаяния и тех сомнений было спасение в самом себе. Но теперь он чувствовал, что не его вина была причиной того, что мир завалился в его глазах и остались одни бессмысленные развалины. Он чувствовал, что возвратиться к вере в жизнь – не в его власти.
Вокруг него в темноте стояли люди: верно, что то их очень занимало в нем. Ему рассказывали что то, расспрашивали о чем то, потом повели куда то, и он, наконец, очутился в углу балагана рядом с какими то людьми, переговаривавшимися с разных сторон, смеявшимися.
– И вот, братцы мои… тот самый принц, который (с особенным ударением на слове который)… – говорил чей то голос в противуположном углу балагана.
Молча и неподвижно сидя у стены на соломе, Пьер то открывал, то закрывал глаза. Но только что он закрывал глаза, он видел пред собой то же страшное, в особенности страшное своей простотой, лицо фабричного и еще более страшные своим беспокойством лица невольных убийц. И он опять открывал глаза и бессмысленно смотрел в темноте вокруг себя.
Рядом с ним сидел, согнувшись, какой то маленький человек, присутствие которого Пьер заметил сначала по крепкому запаху пота, который отделялся от него при всяком его движении. Человек этот что то делал в темноте с своими ногами, и, несмотря на то, что Пьер не видал его лица, он чувствовал, что человек этот беспрестанно взглядывал на него. Присмотревшись в темноте, Пьер понял, что человек этот разувался. И то, каким образом он это делал, заинтересовало Пьера.
Размотав бечевки, которыми была завязана одна нога, он аккуратно свернул бечевки и тотчас принялся за другую ногу, взглядывая на Пьера. Пока одна рука вешала бечевку, другая уже принималась разматывать другую ногу. Таким образом аккуратно, круглыми, спорыми, без замедления следовавшими одно за другим движеньями, разувшись, человек развесил свою обувь на колышки, вбитые у него над головами, достал ножик, обрезал что то, сложил ножик, положил под изголовье и, получше усевшись, обнял свои поднятые колени обеими руками и прямо уставился на Пьера. Пьеру чувствовалось что то приятное, успокоительное и круглое в этих спорых движениях, в этом благоустроенном в углу его хозяйстве, в запахе даже этого человека, и он, не спуская глаз, смотрел на него.
– А много вы нужды увидали, барин? А? – сказал вдруг маленький человек. И такое выражение ласки и простоты было в певучем голосе человека, что Пьер хотел отвечать, но у него задрожала челюсть, и он почувствовал слезы. Маленький человек в ту же секунду, не давая Пьеру времени выказать свое смущение, заговорил тем же приятным голосом.
– Э, соколик, не тужи, – сказал он с той нежно певучей лаской, с которой говорят старые русские бабы. – Не тужи, дружок: час терпеть, а век жить! Вот так то, милый мой. А живем тут, слава богу, обиды нет. Тоже люди и худые и добрые есть, – сказал он и, еще говоря, гибким движением перегнулся на колени, встал и, прокашливаясь, пошел куда то.
– Ишь, шельма, пришла! – услыхал Пьер в конце балагана тот же ласковый голос. – Пришла шельма, помнит! Ну, ну, буде. – И солдат, отталкивая от себя собачонку, прыгавшую к нему, вернулся к своему месту и сел. В руках у него было что то завернуто в тряпке.
– Вот, покушайте, барин, – сказал он, опять возвращаясь к прежнему почтительному тону и развертывая и подавая Пьеру несколько печеных картошек. – В обеде похлебка была. А картошки важнеющие!
Пьер не ел целый день, и запах картофеля показался ему необыкновенно приятным. Он поблагодарил солдата и стал есть.
– Что ж, так то? – улыбаясь, сказал солдат и взял одну из картошек. – А ты вот как. – Он достал опять складной ножик, разрезал на своей ладони картошку на равные две половины, посыпал соли из тряпки и поднес Пьеру.
– Картошки важнеющие, – повторил он. – Ты покушай вот так то.
Пьеру казалось, что он никогда не ел кушанья вкуснее этого.
– Нет, мне все ничего, – сказал Пьер, – но за что они расстреляли этих несчастных!.. Последний лет двадцати.
– Тц, тц… – сказал маленький человек. – Греха то, греха то… – быстро прибавил он, и, как будто слова его всегда были готовы во рту его и нечаянно вылетали из него, он продолжал: – Что ж это, барин, вы так в Москве то остались?
– Я не думал, что они так скоро придут. Я нечаянно остался, – сказал Пьер.
– Да как же они взяли тебя, соколик, из дома твоего?
– Нет, я пошел на пожар, и тут они схватили меня, судили за поджигателя.
– Где суд, там и неправда, – вставил маленький человек.
– А ты давно здесь? – спросил Пьер, дожевывая последнюю картошку.
– Я то? В то воскресенье меня взяли из гошпиталя в Москве.
– Ты кто же, солдат?
– Солдаты Апшеронского полка. От лихорадки умирал. Нам и не сказали ничего. Наших человек двадцать лежало. И не думали, не гадали.
– Что ж, тебе скучно здесь? – спросил Пьер.
– Как не скучно, соколик. Меня Платоном звать; Каратаевы прозвище, – прибавил он, видимо, с тем, чтобы облегчить Пьеру обращение к нему. – Соколиком на службе прозвали. Как не скучать, соколик! Москва, она городам мать. Как не скучать на это смотреть. Да червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае: так то старички говаривали, – прибавил он быстро.
– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер.
– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.
– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…
– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.