Биддл, Николас

Николас Биддл Nicholas Biddle<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
президент Второго банка США
Рождение:	8 января 1786(1786-01-08) Филадельфия, штат Пенсильвания, США
Смерть:	27 февраля 1844(1844-02-27) (58 лет) Филадельфия, штат Пенсильвания, США
Отец:	Чарльз Биддл (англ. Charles Biddle)
Мать:	Ханна Шэпард (англ. Hannah Shepard)
Супруга:	Джэйн М. Крэйг (англ. Jane M. Craig)

Николас Биддл (англ. Nicholas Biddle; 8 января 1786, Филадельфия, — 27 февраля 1844, там же) — президент (с 1822 года) Второго банка Соединенных Штатов.

По мнению Уильяма Энгдаля Николас Биддл, противодействуя президенту Джексону, организовал общенациональную рецессию Соединенных Штатов 1834 года (List of recessions in the United States).

Происхождение и ранняя жизнь

Николас Биддл родился в городе Филадельфии, штата Пенсильвания. Прародители Биддла иммигрировали в Пенсильванию и участвовали в предреволюционной колониальной борьбе.

Отец Николаса, Чарльз Биддл (англ. Charles Biddle), был выдающимся преданным своему делу деятелем, касательно дела об Американской независимости и прослужил вице-президентом штата Пенсильвании во времена правления Бенджамина Франклина.

Также дядя Николаса, у кого было одинаковое имя с Николасом, являвшимся резидентом (жителем) Филадельфии был ранее морским героем. Другой дядя Николаса, Едвард Биддл (англ. Edward Biddle), был членом Конгресса США в 1774 году.

Молодой Николас подавал большие надежды в учебе и был талантливым. Никто не сомневался, что юноша мог стать хорошо образованным человеком. Также фактом подтверждения его способности к обучению стало поступление в одну из престижных академий штата Пенсильвании в раннем возрасте.

В связи с его быстрой хваткой в процессе обучения и отличной успеваемости в учебе, он поступил в Университет штата Пенсильвании в возрасте 10 лет.

Когда университет отказал в присвоении научной степени подростку, Николас перешел в Принстонский университет и успешно окончил его в 1801 году, в возрасте 15 лет.

Его старший брат Томас Биддл (англ. Thomas Biddle) был героем войны 1812 года. Он был в хороших отношениях со своим младшим братом. Этому свидетельствует также то, что Томас был бы готов умереть в дуэли, защищая честь своего брата Николоса.

Прежде чем он закончил учебу по юриспруденции, ему официально предложили работу. Пребывая в должности секретаря Джона Армстронга и министром иностранных дел США во Франции в одном лице, он уехал за границу в 1804 году, и был в Париже во время коронации Наполеона.

После этого он участвовал в проверке относительно гос.закупки штата Луизианы. Благодаря этому приобрел свой первый опыт в финансовых делах. Биддл много путешествовал по Европе. По возвращению в Англию он служил секретареи при Джеймсе Монро. Позже он занял пост дипломатического представителя при Сент-Джеймсском дворе. В городе Кембридж (англ. Cambridge) Биддл принял участие в совещании с профессорами Кембриджского университета для привлечения их в участий для сравнения современного греческого диалекта и древнего греческого диалекта, который использовался древнегреческим поэтом Гомером. Данное действие привлекло внимание Монро.

В 1807 году Томас Биддл возвращается домой в Филадельфию. В тому времени он начинает практиковаться в написании научных статьей на разные темы, но преимущественно по искусствоведению. Он становится членом редакционной коллегии журнала «Порт-фолио», который издавался с 1806 года по 1823 год. В 1811 году он женился на Джейн Крейг Маргарет (англ. Jane Margaret Craig), родившейся в 1792 году. У них было шестеро детей. В 1812 году, после кончины главного редактора Джозева Денни (англ. Joseph Dennie), Биддл взял на себя ответственность за выпуск журнала и переехал жить на улицу 7 (англ. 7th St) вблизи Спрус-стрит (англ. Spruce Street).

Ссылки

• [www.lewis-clark.org/content/content-article.asp?ArticleID=2321 Article and portrait at «Discovering Lewis & Clark»]

Литература

• Биддль, Николай // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Биддл, Николас

Пьер на этом бале в первый раз почувствовал себя оскорбленным тем положением, которое занимала его жена в высших сферах. Он был угрюм и рассеян. Поперек лба его была широкая складка, и он, стоя у окна, смотрел через очки, никого не видя.
Наташа, направляясь к ужину, прошла мимо его.
Мрачное, несчастное лицо Пьера поразило ее. Она остановилась против него. Ей хотелось помочь ему, передать ему излишек своего счастия.
– Как весело, граф, – сказала она, – не правда ли?
Пьер рассеянно улыбнулся, очевидно не понимая того, что ему говорили.
– Да, я очень рад, – сказал он.
«Как могут они быть недовольны чем то, думала Наташа. Особенно такой хороший, как этот Безухов?» На глаза Наташи все бывшие на бале были одинаково добрые, милые, прекрасные люди, любящие друг друга: никто не мог обидеть друг друга, и потому все должны были быть счастливы.


На другой день князь Андрей вспомнил вчерашний бал, но не на долго остановился на нем мыслями. «Да, очень блестящий был бал. И еще… да, Ростова очень мила. Что то в ней есть свежее, особенное, не петербургское, отличающее ее». Вот всё, что он думал о вчерашнем бале, и напившись чаю, сел за работу.
Но от усталости или бессонницы (день был нехороший для занятий, и князь Андрей ничего не мог делать) он всё критиковал сам свою работу, как это часто с ним бывало, и рад был, когда услыхал, что кто то приехал.
Приехавший был Бицкий, служивший в различных комиссиях, бывавший во всех обществах Петербурга, страстный поклонник новых идей и Сперанского и озабоченный вестовщик Петербурга, один из тех людей, которые выбирают направление как платье – по моде, но которые по этому то кажутся самыми горячими партизанами направлений. Он озабоченно, едва успев снять шляпу, вбежал к князю Андрею и тотчас же начал говорить. Он только что узнал подробности заседания государственного совета нынешнего утра, открытого государем, и с восторгом рассказывал о том. Речь государя была необычайна. Это была одна из тех речей, которые произносятся только конституционными монархами. «Государь прямо сказал, что совет и сенат суть государственные сословия ; он сказал, что правление должно иметь основанием не произвол, а твердые начала . Государь сказал, что финансы должны быть преобразованы и отчеты быть публичны», рассказывал Бицкий, ударяя на известные слова и значительно раскрывая глаза.
– Да, нынешнее событие есть эра, величайшая эра в нашей истории, – заключил он.
Князь Андрей слушал рассказ об открытии государственного совета, которого он ожидал с таким нетерпением и которому приписывал такую важность, и удивлялся, что событие это теперь, когда оно совершилось, не только не трогало его, но представлялось ему более чем ничтожным. Он с тихой насмешкой слушал восторженный рассказ Бицкого. Самая простая мысль приходила ему в голову: «Какое дело мне и Бицкому, какое дело нам до того, что государю угодно было сказать в совете! Разве всё это может сделать меня счастливее и лучше?»
И это простое рассуждение вдруг уничтожило для князя Андрея весь прежний интерес совершаемых преобразований. В этот же день князь Андрей должен был обедать у Сперанского «en petit comite«, [в маленьком собрании,] как ему сказал хозяин, приглашая его. Обед этот в семейном и дружеском кругу человека, которым он так восхищался, прежде очень интересовал князя Андрея, тем более что до сих пор он не видал Сперанского в его домашнем быту; но теперь ему не хотелось ехать.
В назначенный час обеда, однако, князь Андрей уже входил в собственный, небольшой дом Сперанского у Таврического сада. В паркетной столовой небольшого домика, отличавшегося необыкновенной чистотой (напоминающей монашескую чистоту) князь Андрей, несколько опоздавший, уже нашел в пять часов собравшееся всё общество этого petit comite, интимных знакомых Сперанского. Дам не было никого кроме маленькой дочери Сперанского (с длинным лицом, похожим на отца) и ее гувернантки. Гости были Жерве, Магницкий и Столыпин. Еще из передней князь Андрей услыхал громкие голоса и звонкий, отчетливый хохот – хохот, похожий на тот, каким смеются на сцене. Кто то голосом, похожим на голос Сперанского, отчетливо отбивал: ха… ха… ха… Князь Андрей никогда не слыхал смеха Сперанского, и этот звонкий, тонкий смех государственного человека странно поразил его.