Сульт, Никола Жан де Дьё

Николя Сульт фр. Nicolas Soult<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Никола Жан де Дьё Сульт, главный маршал Франции.</td></tr>
Рождение:	29 марта 1769(1769-03-29) Кастр, Франция
Смерть:	26 ноября 1851(1851-11-26) (82 года)
Военная служба
Годы службы:	1785 – 1815
Род войск:	Пехота, Штабные
Звание:	Маршал Империи, Генерал-полковник пеших егерей Императорской гвардии
Командовал:	4-м арм. корпусом Великой Армии (1805-08), Южной армией (1810-13)
Сражения:	Донаувёрт (1805), Ульм (1805), Аустерлиц (1805), Йена (1806), Прейсиш-Эйлау (1807), Гейльсберг (1807)
Награды:

Николя Жан де Дьё Сульт (фр. Nicolas Jean de Dieu Soult, 29 марта 1769, Кастр, Франция — 26 ноября 1851) — главный маршал Франции (1847), маршал Империи (1804), генерал-полковник пеших егерей Императорской гвардии (1804), герцог Далматский (1808). Участник революционных и наполеоновских войн. В 1808—1814 годах (с небольшим перерывом) командовал армией в Испании, откуда совершил поход в Португалию, а затем вынужден был отступить в Южную Францию. Во время Первой реставрации Бурбонов - военный министр, во время «Ста дней» начальник штаба Наполеона. В 1830—1832 годах военный министр, затем до 1847 года (с перерывами) премьер-министр. Имел прозвища «Король Никола» (фр. Le roi Nicolas) и «Железная рука» (фр. Bras-de-Fer)

Военная карьера при Наполеоне

С 1785 года служил рядовым во французской армии; в 1791 году был уже бригадным генералом. Принимал участие в войнах революционной эпохи в Германии, Швейцарии и Италии; командуя корпусом, с отличием участвовал в битвах при Аустерлице, Иене и Эйлау.

В 1807 году получил титул герцога Далматского.

В 1808 году взял город Бургос; 16 января 1809 года выиграл кровопролитную битву с англичанами при Корунье, в которой был убит английский генерал Дж. Мур. Оттеснив английские войска за город Порту, он вскоре, однако, вынужден был оставить Португалию.

12 ноября 1809 года он разбил испанскую армию при Оканье; в январе 1810 года взял Севилью и осадил Кадис. Не будучи в состоянии взять его, он двинулся на север и в марте 1811 года взял сильную крепость Бадахос, охранявшую дорогу в Португалию.

16 мая 1811 года он потерпел поражение при Альбуере со стороны англичан и португальцев под командой Бересфорда, но всё-таки успел соединиться с северной армией Мармона и принудить Веллингтона снять осаду с Бадахоса.

В 1813 году он был отозван в Германию и принял участие в битве при Бауцене, но вслед за тем вновь отправлен в Испанию. Разбитый в битве на реке Бидасоа, он отступил во Францию. Веллингтон последовал за ним, 27 февраля 1814 года нанёс ему поражение при Ортесе, а затем 10 апреля 1814 года имел с ним кровопролитное сражение при Тулузе, после которого Сульт должен был оставить этот город.

19 апреля он заключил перемирие с Веллингтоном и заявил о своём подчинении Людовику XVIII. 3 декабря 1814 года Людовик назначил его военным министром.

Как только Наполеон I высадился во Франции, Сульт поспешил перейти на его сторону. Наполеон назначил его начальником своего штаба, и в этом звании Сульт принимал участие в сражениях при Линьи и Ватерлоо.

Военный министр и премьер Июльской монархии

После второй Реставрации он был изгнан из Франции, но в 1819 году получил разрешение вернуться. В 1827 году был назначен пэром.

После Июльской революции он немедленно примкнул к новому правительству и 18 ноября 1830 года был назначен военным министром.

В 1831 году подавил восстание ткачей в Лионе. 11 октября 1832 года Сульт получил поручение сформировать кабинет, главное влияние в котором принадлежало, однако, не ему, а Гизо и Тьеру. В 1834 году, вследствие разногласия с Гизо, он должен был выйти в отставку.

Вторично сформировал кабинет в мае 1839 года, взяв себе портфель иностранных дел. В феврале 1840 года он потерпел решительное поражение в палате депутатов по поводу внесённого им проекта о назначении весьма крупных сумм герцогу Немурскому и его невесте и должен был уступить место Тьеру.

В октябре 1840 года он вновь сформировал кабинет, в котором был военным министром. Во главе правительства он стоял лишь фиктивно; руководящую роль в кабинете играл Гизо.

В 1847 года Сульт вышел в отставку и получил титул главного маршала Франции (аналог генералиссимуса; титул, который до него имели только 5 человек, в том числе Тюренн в XVII веке и Виллар в XVIII).

Остаток жизни маршал провел в построенном им замке Сультберг, находящегося в одном километре от его родного городка. 13 ноября 1851 года он заболел воспалением легких. Вечером 26 ноября ему совсем стало плохо и он потерял сознание. В 22 часа 30 минут маршал Сульт испустил последний вздох. Похороны состоялись 6 декабря 1851 года. На траурной церемонии присутствовали все должностные лица департамента Тарн. Под орудийные залпы останки маршала были захоронены в пристройке к церкви Успенья Божей Матери (Eglise Notre-Dame de l’Assomption) городка Сент-Аман-Су.

Характеристика словаря Брокгауза и Ефрона

«Сульт обладал выдающимися военными способностями и принадлежал к самым замечательным наполеоновским маршалам; но как политический деятель он обнаружил только крайнее честолюбие, совершенную беспринципность и отсутствие политического понимания».

Библиография

Его мемуары под заглавием «Histoire des guerres de la révolution» издал его сын (Пар., 1854).

См. Combes, «Histoire anecdotique de Jean de Dieu S.» (П., 1870); Clerc, «Campagne du maréchal S. dans les Pyrénées occidentales en 1813-14» (П., 1893).

Сын его Гектор-Наполеон Сульт, герцог Далматский (1801 — 1857), во время Реставрации служил в генеральном штабе, после революции 1830 года перешёл на дипломатическую службу, в 1844 — 1847 годах был посланником в Берлине, затем депутатом, в 1850 — 51 года членом законодательного собрания, в котором заседал в рядах сторонников Орлеанской династии. После государственного переворота 1851 года удалился в частную жизнь.

Награды

• Знак Большого Орла Ордена Почётного легиона (2 февраля 1805 года)
• Великий офицер Ордена Почётного легиона (14 июня 1804 года)
• Легионер Ордена Почётного легиона (11 декабря 1803 года)
• Орден Святого Духа (30 мая 1825 года)
• Командор Ордена Святого Людовика (24 сентября 1814 года)
• Орден Святого Губерта (Королевство Бавария)
• Большой крест Ордена Леопольда I (Бельгия)
• Командор Ордена Спасителя (Греция)
• Орден Золотого руна (Испания, 1838 год)
• Орден Серафимов (Швеция, 24 августа 1842 года)

Ссылки

• Сульт, Николай-Жан // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Сульт, Никола Жан де Дьё

– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.


С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…


Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.