Никола Салос
| Никола Салос | |
 Рябушкин А. П. Иоанн Грозный с приближенными. 1903 год. На картине изображён Николай Салос предлагающий Ивану Грозному кусок сырого мяса и обличающий его в кровожадности.[1] | |
|
| |
| Смерть | |
|---|---|
| День памяти |
28 февраля (12 марта) в високосный год или 28 февраля (13 марта) в невисокосные годы |
| Подвижничество | |
Никола Салос, Блаженный Николай (Салос), Микула, Николка (? — ум. 28 февраля 1576) — псковский юродивый. Известен тем, что по преданию, во время похода опричного войска на Псков в феврале 1570 года, укорил царя Ивана IV в жестокости, чем предотвратил казни псковичей. Причислен к лику местночтимых святых. День поминовения — 28 февраля (12 марта) в високосный год или 28 февраля (13 марта) в невисокосные годы.
Запись его чудес, существовавшая в XVIII веке, утрачена.
Погребён под собором Св. Троицы во Пскове[2].
Содержание
Упоминания в литературе
Сообщения о Николе Салосе в источниках рассказывают о сюжете с предложением Ивану Грозному куска сырого мяса и который несколько интерпретируется, но в целом повторяется.
Первое свидетельство у Джерома Горсея в его мемуарах «Рассказ или воспоминания сэра Джерома Горсея», где упоминается как Микула Свят (Mickula Sweat) и предстаёт в критическом образе:
Но [во Пскове] его встретил колдун или мошенник, которого они почитали как своего оракула, святой человек по имени Микула Свят (Mickula Sweat); он встретил царя смелыми проклятиями, заклинанием, руганью и угрозами, называл его кровопийцей, пожирателем христианской плоти, клялся, что царь будет поражён громом, если он или кто-нибудь из его войска коснется с преступной целью хотя бы волоса на голове последнего из детей этого города, предназначенного Богом и его добрым ангелом для лучшей участи, нежели разграбление; царь должен выйти из города прежде, чем Божий гнев разразится в огненной туче, которая, как он сам может убедиться, уже висит над его головой и в любую минуту может обернуться сильной мрачной бурей. Царь содрогнулся от этих слов и просил его молиться об избавлении и прощении [царю] его жестоких замыслов. Я сам видел этого мошенника или колдуна: жалкое существо, нагое зимой и летом, он выносит как сильную стужу, так и жару, совершает многие странные действия благодаря дьявольскому колдовскому отводу глаз, его боятся и почитают все, как князья, так и народ.
Джильс Флетчер, посетивший Москву в 1588 году, упоминает это событие в работе «О государстве Русском» («Of the Russe Common Wealth»), где изображает Салоса уже в положительном свете, передавая легенду о куске сырого мяса, предложенного юродивым царю в постный день, как намёк на греховность деяний Ивана Грозного.
Н. М. Карамзин в книге II «Истории государства российского» упоминает Салоса наравне с реально существовавшей персоной, воеводой Токмаковым, который в то время управлял во Пскове, но в целом передаёт рассказ Флетчера.
Версия Флетчера повторяется и у митрополита Макария (Булгакова) в «Истории русской церкви» том III, и у П. В. Знаменского в «Руководстве к русской церковной истории»:
«Царь Грозный шел погромить Псков — но вот из среды псковских граждан, встречавших царя с хлебом и солью в трепещущих руках, выступает перед ним блаженный Никола Салос († 1576) с куском сырого мяса и с тяжким обличением в кровожадности — и царь, убивший за обличения митрополита, покорно выслушивает грубое слово юродивого и щадит опальный город».
Данный сюжет использован в книге Н. Ф. Окулича-Казарина «Спутник по древнему Пскову».
Летописных сведений о Николае Салосе нет, хотя посещение царём Пскова упоминается в работе митрополита Евгения (Болховитинова) в Сокращённой Псковской летописи.
И. У. Будовниц считал, что рассказ о Салосе и царе Иване имеет исключительно легендарный характер. Он подробно разобрал древнерусские и чужеземные источники, в которых упоминается Никола Псковский Салос[3], и пришёл к выводу, что все они единогласно отводят Николе роль спасителя Пскова от царского гнева, но о том, как Никола обличал Ивана Грозного, рассказывают по-разному.
Прозвище
В энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона даётся ссылка на Карамзина: «salo — простый, глупый; отсюда прозвание юродивого Николы Новгородского - "Салос" (Карамзин IX, прим. 297)».
Нельзя исключить прозвище, как производное от литовского местечка Салос (см. Вильнюсское городское самоуправление), уже существовавшего в XVI веке.
Напишите отзыв о статье "Никола Салос"
Примечания
- ↑ [topwar.ru/print:page,1,13057-oprichnina-spasiteli-otechestva-ili-prispeshniki-antihrista.html Военное обозрение > Опричнина – спасители отечества или приспешники Антихриста?]
- ↑ Псков (научно-практический, историко-краеведческий журнал Псковского пед. ин-та). №14, 2001 год
- ↑ Будовниц И. У. Юродивые древней Руси, с. 171—177.
Ссылки
- www.vostlit.info/Texts/rus5/Gorsej/frametext1.htm
- www.vostlit.info/Texts/rus4/Fletcher/frametext5.htm
- pskov-palomnik.ru/index.php?com=pages&page=142
- ru-mo.ucoz.ru/photo/kartinnaja_galereja/rossijskij_zal/ivan_groznyj_v_kele_jurodivogo_salosa/9-0-166
Отрывок, характеризующий Никола Салос
Вся деятельность Кутузова, как это было под Тарутиным и под Вязьмой, была направлена только к тому, чтобы, – насколько то было в его власти, – не останавливать этого гибельного для французов движения (как хотели в Петербурге и в армии русские генералы), а содействовать ему и облегчить движение своих войск.Но, кроме того, со времени выказавшихся в войсках утомления и огромной убыли, происходивших от быстроты движения, еще другая причина представлялась Кутузову для замедления движения войск и для выжидания. Цель русских войск была – следование за французами. Путь французов был неизвестен, и потому, чем ближе следовали наши войска по пятам французов, тем больше они проходили расстояния. Только следуя в некотором расстоянии, можно было по кратчайшему пути перерезывать зигзаги, которые делали французы. Все искусные маневры, которые предлагали генералы, выражались в передвижениях войск, в увеличении переходов, а единственно разумная цель состояла в том, чтобы уменьшить эти переходы. И к этой цели во всю кампанию, от Москвы до Вильны, была направлена деятельность Кутузова – не случайно, не временно, но так последовательно, что он ни разу не изменил ей.
Кутузов знал не умом или наукой, а всем русским существом своим знал и чувствовал то, что чувствовал каждый русский солдат, что французы побеждены, что враги бегут и надо выпроводить их; но вместе с тем он чувствовал, заодно с солдатами, всю тяжесть этого, неслыханного по быстроте и времени года, похода.
Но генералам, в особенности не русским, желавшим отличиться, удивить кого то, забрать в плен для чего то какого нибудь герцога или короля, – генералам этим казалось теперь, когда всякое сражение было и гадко и бессмысленно, им казалось, что теперь то самое время давать сражения и побеждать кого то. Кутузов только пожимал плечами, когда ему один за другим представляли проекты маневров с теми дурно обутыми, без полушубков, полуголодными солдатами, которые в один месяц, без сражений, растаяли до половины и с которыми, при наилучших условиях продолжающегося бегства, надо было пройти до границы пространство больше того, которое было пройдено.
В особенности это стремление отличиться и маневрировать, опрокидывать и отрезывать проявлялось тогда, когда русские войска наталкивались на войска французов.
Так это случилось под Красным, где думали найти одну из трех колонн французов и наткнулись на самого Наполеона с шестнадцатью тысячами. Несмотря на все средства, употребленные Кутузовым, для того чтобы избавиться от этого пагубного столкновения и чтобы сберечь свои войска, три дня у Красного продолжалось добивание разбитых сборищ французов измученными людьми русской армии.
Толь написал диспозицию: die erste Colonne marschiert [первая колонна направится туда то] и т. д. И, как всегда, сделалось все не по диспозиции. Принц Евгений Виртембергский расстреливал с горы мимо бегущие толпы французов и требовал подкрепления, которое не приходило. Французы, по ночам обегая русских, рассыпались, прятались в леса и пробирались, кто как мог, дальше.
Милорадович, который говорил, что он знать ничего не хочет о хозяйственных делах отряда, которого никогда нельзя было найти, когда его было нужно, «chevalier sans peur et sans reproche» [«рыцарь без страха и упрека»], как он сам называл себя, и охотник до разговоров с французами, посылал парламентеров, требуя сдачи, и терял время и делал не то, что ему приказывали.
– Дарю вам, ребята, эту колонну, – говорил он, подъезжая к войскам и указывая кавалеристам на французов. И кавалеристы на худых, ободранных, еле двигающихся лошадях, подгоняя их шпорами и саблями, рысцой, после сильных напряжений, подъезжали к подаренной колонне, то есть к толпе обмороженных, закоченевших и голодных французов; и подаренная колонна кидала оружие и сдавалась, чего ей уже давно хотелось.
Под Красным взяли двадцать шесть тысяч пленных, сотни пушек, какую то палку, которую называли маршальским жезлом, и спорили о том, кто там отличился, и были этим довольны, но очень сожалели о том, что не взяли Наполеона или хоть какого нибудь героя, маршала, и упрекали в этом друг друга и в особенности Кутузова.
Люди эти, увлекаемые своими страстями, были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости; но они считали себя героями и воображали, что то, что они делали, было самое достойное и благородное дело. Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно; что он под Красным остановил движенье только потому, что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся; что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записки Вильсона. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ] и т. д., и т. д.
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…
В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
