Николо-Бабаевский монастырь
Монастырь | |
Николо-Бабаевский монастырь
| |
Страна | Россия |
Посёлок городского типа | Некрасовское |
Координаты | 57°41′00″ с. ш. 40°20′10″ в. д. / 57.68333° с. ш. 40.33611° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=57.68333&mlon=40.33611&zoom=15 (O)] (Я) |
Конфессия | православие |
Епархия | Ярославская и Ростовская |
Тип | мужской |
Дата основания | XV |
Основные даты: | |
Здания: Никольский собор • Церковь свв. Иоанна Златоустого и Сергия Радонежского • Иверский собор | |
Известные насельники | Игнатий (Брянчанинов) Авель (Васильев) Симон (Новиков) |
Настоятель | Борис (Долженко) |
Статус | действующий |
Бабайский (Николо-Бабаевский) монастырь — действующий мужской православный монастырь в посёлке Некрасовское Ярославской области.
Основан в XV веке у впадения в реки Солоницы в Волгу в месте, называемом Бабайки (здесь на берегу складывали одноименные весла для сплава леса), рядом с селом Большие Соли, между Ярославлем и Костромой. Причиной основания послужило обретение здесь в XIV веке иконы Николая Чудотворца, приплывшей на одной из бабаек. Первоначально икона была помещена в дубовой роще к югу от будущего монастыря. Известно, что царь Алексей Михайлович пожаловал ему мельницу. К началу XVIII века имел многочисленные вотчины в Костромской губернии. В 1719 году в монастыре случился серьёзный пожар; сгорела большая часть монастырского имущества и архива. В 1764 году, согласно манифесту Екатерины Второй, причислен к сверхштатным.
В Бабайском монастыре неоднократно бывал Николай Некрасов, чьё детство прошло неподалёку, на противоположном берегу Волги — в сельце Грешнево. Монастырь упомянут поэтом в стихотворении «Горе старого Наума»: «Вблизи — Бабайский монастырь, село Большие Соли…»
Сохранившиеся здания монастыря (главным из них был Никольский собор) выстроены в XIX веке. В 1861—1867 годах здесь жил на покое свт. Игнатий (Брянчанинов), благодаря которому были изысканы средства на ремонт существующих строений и постройку храма Иверской иконы Божьей Матери. Здесь он вёл уединённую молитвенную жизнь, создал многие известные сочинения («Приношение современному монашеству», «Отечник» и др.), продолжал переписку с духовными детьми. После кончины (1867) он был похоронен около малой больничной церкви Сергия Радонежского.
Упразднён в 1919 году. Некоторые монастырские документы были переданы в Москву (сейчас — в РГАДА)[1]. На месте бывшего монастыря в советское время расположился детский костно-туберкулёзный санаторий. В 1988 году, перед канонизацией Игнатия Брянчанинова, его мощи были перенесены в ярославский Толгский монастырь.
Возрожден в 1998 году. Настоятель — архимандрит Борис (Долженко).[2]
С 2003 года в монастыре жил на покое, скончался и погребён митрополит Симон (Новиков), бывш. Рязанский.
Обительским и престольным Праздником монастыря является незаслуженно почти забытый день Рождества святителя Николая Чудотворца, архиепископа Мир Ликийских, который приходится на 29 июля по церковному/ 11 августа по новому стилю.
Напишите отзыв о статье "Николо-Бабаевский монастырь"
Примечания
Литература
- Борисов Н. С. Окрестности Ярославля. — М.: АСТ, Астрель, Хранитель, 2006. — С. 75-76. ISBN 978-5-17-038463-1
Ссылки
- [nikbm.orthodoxy.ru/ Сайт монастыря]
- [www.pravenc.ru/text/77282.html Бабаевский во имя Свт. Николая Чудотворца мужской монастырь] // Православная энциклопедия
Отрывок, характеризующий Николо-Бабаевский монастырь
Пьер, опустив глаза, пил из своего бокала, не глядя на Долохова и не отвечая ему. Лакей, раздававший кантату Кутузова, положил листок Пьеру, как более почетному гостю. Он хотел взять его, но Долохов перегнулся, выхватил листок из его руки и стал читать. Пьер взглянул на Долохова, зрачки его опустились: что то страшное и безобразное, мутившее его во всё время обеда, поднялось и овладело им. Он нагнулся всем тучным телом через стол: – Не смейте брать! – крикнул он.Услыхав этот крик и увидав, к кому он относился, Несвицкий и сосед с правой стороны испуганно и поспешно обратились к Безухову.
– Полноте, полно, что вы? – шептали испуганные голоса. Долохов посмотрел на Пьера светлыми, веселыми, жестокими глазами, с той же улыбкой, как будто он говорил: «А вот это я люблю». – Не дам, – проговорил он отчетливо.
Бледный, с трясущейся губой, Пьер рванул лист. – Вы… вы… негодяй!.. я вас вызываю, – проговорил он, и двинув стул, встал из за стола. В ту самую секунду, как Пьер сделал это и произнес эти слова, он почувствовал, что вопрос о виновности его жены, мучивший его эти последние сутки, был окончательно и несомненно решен утвердительно. Он ненавидел ее и навсегда был разорван с нею. Несмотря на просьбы Денисова, чтобы Ростов не вмешивался в это дело, Ростов согласился быть секундантом Долохова, и после стола переговорил с Несвицким, секундантом Безухова, об условиях дуэли. Пьер уехал домой, а Ростов с Долоховым и Денисовым до позднего вечера просидели в клубе, слушая цыган и песенников.
– Так до завтра, в Сокольниках, – сказал Долохов, прощаясь с Ростовым на крыльце клуба.
– И ты спокоен? – спросил Ростов…
Долохов остановился. – Вот видишь ли, я тебе в двух словах открою всю тайну дуэли. Ежели ты идешь на дуэль и пишешь завещания да нежные письма родителям, ежели ты думаешь о том, что тебя могут убить, ты – дурак и наверно пропал; а ты иди с твердым намерением его убить, как можно поскорее и повернее, тогда всё исправно. Как мне говаривал наш костромской медвежатник: медведя то, говорит, как не бояться? да как увидишь его, и страх прошел, как бы только не ушел! Ну так то и я. A demain, mon cher! [До завтра, мой милый!]
На другой день, в 8 часов утра, Пьер с Несвицким приехали в Сокольницкий лес и нашли там уже Долохова, Денисова и Ростова. Пьер имел вид человека, занятого какими то соображениями, вовсе не касающимися до предстоящего дела. Осунувшееся лицо его было желто. Он видимо не спал ту ночь. Он рассеянно оглядывался вокруг себя и морщился, как будто от яркого солнца. Два соображения исключительно занимали его: виновность его жены, в которой после бессонной ночи уже не оставалось ни малейшего сомнения, и невинность Долохова, не имевшего никакой причины беречь честь чужого для него человека. «Может быть, я бы то же самое сделал бы на его месте, думал Пьер. Даже наверное я бы сделал то же самое; к чему же эта дуэль, это убийство? Или я убью его, или он попадет мне в голову, в локоть, в коленку. Уйти отсюда, бежать, зарыться куда нибудь», приходило ему в голову. Но именно в те минуты, когда ему приходили такие мысли. он с особенно спокойным и рассеянным видом, внушавшим уважение смотревшим на него, спрашивал: «Скоро ли, и готово ли?»
Когда всё было готово, сабли воткнуты в снег, означая барьер, до которого следовало сходиться, и пистолеты заряжены, Несвицкий подошел к Пьеру.
– Я бы не исполнил своей обязанности, граф, – сказал он робким голосом, – и не оправдал бы того доверия и чести, которые вы мне сделали, выбрав меня своим секундантом, ежели бы я в эту важную минуту, очень важную минуту, не сказал вам всю правду. Я полагаю, что дело это не имеет достаточно причин, и что не стоит того, чтобы за него проливать кровь… Вы были неправы, не совсем правы, вы погорячились…
– Ах да, ужасно глупо… – сказал Пьер.
– Так позвольте мне передать ваше сожаление, и я уверен, что наши противники согласятся принять ваше извинение, – сказал Несвицкий (так же как и другие участники дела и как и все в подобных делах, не веря еще, чтобы дело дошло до действительной дуэли). – Вы знаете, граф, гораздо благороднее сознать свою ошибку, чем довести дело до непоправимого. Обиды ни с одной стороны не было. Позвольте мне переговорить…