Никольская церковь (Таллин)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Достопримечательность
Церковь Святителя Николая Чудотворца
эст. Nikolai Imetegija kirik

Никольская церковь
Страна Эстония
Конфессия Православие
Епархия Русская православная церковь 
Архитектурный стиль классицизм
Автор проекта Луиджи Руска
Статус Действующий
Сайт [www.stnicolas.ee/ Официальный сайт]
Координаты: 59°26′21″ с. ш. 24°44′56″ в. д. / 59.439054° с. ш. 24.748915° в. д. / 59.439054; 24.748915 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=59.439054&mlon=24.748915&zoom=17 (O)] (Я)

Церковь Святителя Николая Чудотворца, Никольская церковь — православная церковь во имя Николая Чудотворца в Таллине (Эстония) Московского патриархата, расположенная на улице Вене.

На территории храма под алтарём погребён священномученик Арсений (Мацеевич), Митрополит Ростовский.





История

Старейший Таллинский православный приход церкви Святителя Николая Мирликийского Чудотворца ведёт своё начало с древнего торгового двора, основанного русскими купцами в Таллине (тогда в Колывани) в начале прошлого тысячелетия. Точную дату появления на этом берегу русских купцов установить невозможно. Русская историческая традиция обычно ссылается в этом вопросе на деяния сына Владимира Святославича — Ярослава Мудрого, который в 1030 году «сходил» в Ливонию, основал там город Юрьев (Тарту), а в Риге и Колывани церкви и дворы поставил.

С 1420-х годов главная церковь Святого Николая находится на своем теперешнем месте на улице Вене. В тот период улица ещё называлась Монастырской, но после Реформации в XVI веке, когда доминиканский монастырь прекратил своё существование, за улицей, благодаря торговому двору и церкви, закрепилось название Вене (Русская).

Летописи не сохранили подробностей, но по косвенным свидетельствам можно предположить, что во время Реформации вместе с католическими храмами была разграблена и церковь Святителя Николая. В 1542 году церковь была временно превращена в городской лазарет. Храм был закрыт и в годы Ливонской войны (15571582). Возобновлённый после этой войны Никольский храм ещё долгое время терпел нужду во всём. Тем ценнее был дар Бориса Годунова — большой серебряный подсвечник, полученный в 1599 году. Со временем часть царского подарка была утрачена; до наших дней сохранилась, переделанная в лампаду, основная часть с дарственной надписью.

В период Смутного времени в начале XVII века торговля зачахла настолько, что храм и помещения торгового двора открывались только по прибытии в город русских купцов. В остальное время ключи от храма находились в городской ратуше. Без постоянного ухода состояние храма ухудшалось, эпизодически производившиеся мелкие починки уже не могли спасти разрушающееся здание, и в 1660 году новгородский купец Пётр Николаев заключил с таллинским ратманом Михаилом Паульсеном договор о большом ремонте. Бедственное положение древнего купеческого храма в Ревеле не могло оставить равнодушной верховную власть.

В 1686 году по указу молодых царей Петра Алексеевича и Иоанна Алексеевича для церкви святителя Николая был изготовлен новый иконостас. Два года спустя, 1 мая 1688 года состоялось освящение обновлённого храма. К этому торжественному событию цари Пётр и Иоанн пожаловали храму напрестольный крест. В годы Северной войны (1700—1721) Никольская церковь была вновь закрыта, в ней был устроен лазарет.

После взятия города русскими войсками церковь была вновь открыта и стала обычным приходским храмом. В 1719 году Пётр I пожертвовал ей икону Святого Николая. После окончания Северной войны российские поселенцы обживали в основном пригороды и предпочитали молиться в новых храмах. Старая церковь на улице Вене становилась тесной, здание, несмотря на перестройки, оставалось, по-видимому, достаточно ветхим и прихожане Никольской церкви уходили в другие храмы. Императрица Екатерина II, посетившая Ревель в 1764 году, обещала оказать помощь из государственных средств. Действительно, какое-то время из Эстляндской Казённой Палаты ежегодно отпускались незначительные средства на ремонт храма, но их было явно мало.

Арсений Мацеевич

С периодом правления Екатерина II связано важное событие, оставившее след в истории Никольской церкви. С 1767 года в Ревеле под именем Андрей Враль по распоряжению императрицы содержался лишённый сана и осуждённый Синодом митрополит Ярославский и Ростовский Арсений Мацеевич. Выступивший против секуляризации, то есть против лишения духовенства права распоряжаться вотчинами, митрополит Арсений первоначально содержался в Николо-Карельском монастыре, но там не смирился и был сослан в строгое заточение в Ревель.

Место ссылки было вполне объяснимо: тогда рядом находилось самая страшная каторга европейской части России — строительство Балтийского порта (Палдиски). Важного узника оставили в городе и заточили в башне ворот Харью. Арсений Мацеевич скончался в заточении в 1772 году и был погребён в Никольской церкви. На юбилейном Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви в 2000 году митрополит Ростовский и Ярославский Арсений был канонизирован, причислен к лику священномучеников.

Обновление храма

В 1796 году прихожане Никольской церкви обратились к митрополиту Санкт-Петербургскому и Новгородскому Гавриилу с прошением о том, что «… Николаевская церковь, построенная в давнейшие лета, пришла в чрезвычайную ветхость, так что во время дождей великая происходит течь, и частые починки не помогают, да и к поправлению совсем неспособна, и потому объявленные священно служители и церковный староста положили намерение просить благословения Его Высокопреосвященства о дозволении перестройки нового храма».

Очевидно, какие-то ремонтные работы были все-таки выполнены сразу. Ведь в том же году храм получил новый колокол. Тем не менее, общее состояние здания оставалось в конце XVIII века по-прежнему плачевным.

Новый храм

Первым со смелой инициативой, не ограничиваться ремонтом, а добиваться строительства нового церковного здания выступил староста Никольской церкви — ревельский купец Парфений Чесноев. Во время визита в Ревель императора Александра I в мае 1804 года Н. П. Чесноев обратился к нему с просьбой помочь строительству нового храма. Государь отнесся к прошению благосклонно, но начавшаяся далее чиновничья волокита закончилась сообщением о неудобстве оказания пособия на строительство от казны. В тот период политическая обстановка не располагала казну к особой щедрости — Россия непрерывно вела войны.

Тем не менее, в том же году архитектор Луиджи Руска подготовил проект постройки в Ревеле нового храма Святителя Николая. Храм представлял собой решенную в государственном, то есть классицистическом стиле постройку. Монументальный с выразительным фасадным декором новый каменный храм должен был стать первым купольным зданием в городе. Новый храм предполагался двухэтажный, с галереями и западной колокольней. В этом же году составленный в Петербурге проект был высочайше одобрен.

Автор проекта-швейцарец на российской службе Луиджи (Алоизий Иванович) Руска известен как большой мастер архитектуры русского классицизма. Он участвовал в перестройке Таврического, Стрельненского, Аничкого дворцов, в одной только Санкт-Петербургской губернии по его проектам в 1810 году были построены 262 дома.

В 1805 году генерал-губернатор Эстляндии граф Ф. Буксгевден отозвался о присланном к нему на заключение проекте строительства православной церкви. Но в виду отсутствия средств и невозможности реализации монументального проекта настоятель со старостой обратились к Санкт-Петербургскому митрополиту Амвросию, который после этого доносил эстляндскому губернатору, что церковь «…по ветхости кровли, рассевшихся стен свода и сгнивших деревянных накатов, отчего в дождливое время бывает течь, совсем сделалась опасной к священнодействию, так что и прихожане по сей опасности совсем почти в неё не ходят…». Это сообщение стало поводом для очередного освидетельствования храма.

Назначенный магистратом архитектор Иоганн Браун 5 июня 1814 года осмотрел постройку и вынес следующее заключение:
«1) можно без опасения продолжать Богослужения во храме,
2) можно исправить её починкою,
3) прикосновенное ко храму церковное строение неспособно к починке и следовало бы оное снести».

Мнения о дальнейших действиях разделились. Конец спорам положил переведенный в Никольскую церковь из Преображенского Собора новый настоятель о. Иоанн Недешев. Молодой, талантливый и энергичный священнослужитель за два года служения в Ревеле снискал себе доброе имя. Авторитет о. Иоанна подтверждало назначение его местным Благочинным и председателем Ревельского Духовного Правления. Убедившись в том, что на строительство нового большого храма казённые средства в должном объёме не выделят, он нашёл приемлемый вариант, который в конце концов позволил бы приступить к работам по возобновлению храма.

Пересчитанная по его предложению смета оказалась вполовину дешевле, однако, к единому мнению прийти опять не смогли. В 1818 г. Губернский архитектор Иоанн Даниэль (Давид) Бантельман и городской архитектор И. Ф. Г. Шаттен провели очередное освидетельствование храма, где среди прочих повреждений перечислили опасные трещины, гнилой потолок, ветхость пристройки и кровельной черепицы.

И. Д. Бантельман составил новый проект. В 1819 и 1820 годах прошения, сметы и проект вновь были представлены на согласование Санкт-Петербургской Духовной Консистории. К концу года последовал долгожданный Указ о разрешении на перестройку храма. Случилось то, о чём мечтали шестнадцать лет все члены прихода и клир. По данным на 1819 год в приходе Никольского храма состояло 37 дворов, из них мужского пола 254, женского 232, всего 486 душ, что для Ревеля того времени было совсем не мало.

В мае 1821 года все примыкавшие к церкви пристройки были разобраны, осталось только само церковное здание. Получив возможность расширить постройку на восток, организаторы во главе с о. Иоанном решились просить у города уступить землю к северу от храма. На этом месте находилось небольшая незастроенная площадь, примерно в границах теперешнего церковного участка.

Теперь город вошёл в положение прихода и, учитывая то, что строительные работы уже начались, согласился на расширение участка. В столице проект Никольского храма, сходный в общих чертах с высочайше утверждённым первым проектом 1804 года, был признан «надлежащим исполнению». Весь остаток лета 1821 года продолжалась расчистка места под новый храм.

25 июня 1822 года в присутствии почётных горожан, гражданского и военного начальства состоялась закладка нового здания. Строительные работы велись без проволочек и уже 3 декабря 1823 года, воздвигнутый на месте старой церкви, южный придел нового храма был торжественно освящен во имя Успения Богоматери. Церковная летопись объясняет освящение придела во имя Успения Богородицы тем, что последняя литургия в старом храме перед разборкой была отслужена именно в день Успения Божией Матери.

Собранных на постройку средств оказалось недостаточно, и внутренняя отделка нового храма затянулась. До полного окончания работ службы велись в приделе Успения Богоматери, а в праздничные дни, когда придел не вмещал всех молящихся, прихожане молились под строительными лесами по всему недостроенному храму.

Из-за ограниченности в средствах пришлось частично сохранить дарованный в 1686 г. царями Петром и Иоанном старый высокий иконостас. Большую часть этого иконостаса и царские врата строители установили в приделе Успения Богородицы. Весь старый иконостас в одном приделе не поместился, поэтому часть икон позднее была установлена и в иконостасе северного придела. Новый иконостас главного престола был выполнен по проекту профессора архитектуры, академика А. И. Мельникова, занятого в это время на перестройке фасадов ревельского Преображенского Собора.

Строгий, крашеный под белый мрамор с золочеными деталями, одноярусный иконостас был выполнен в духе классицизма. Его центральная часть над царскими вратами была решена в форме своеобразного фронтона, увенчанного высоким распятием с коленопреклоненными ангелами по бокам. Позолоченные, сквозной резьбы царские врата украшала двойная икона Благовещенья Богородицы и лики евангелистов — копии с работ В. Л. Боровиковского, выполненных для Казанского Собора Санкт-Петербурга.

К концу лета 1827 года внутренние отделочные работы закончились, и 14 августа при большом стечении народа состоялось торжественное освящение церкви. Завершилась двадцатитрехлетняя история строительства нового храма.

Описание

Церковь Святителя и Чудотворца Николая Мирликийского на улице Вене — первое в городе купольное здание, построенное в строгом соответствии с архитектурой классицизма. Наличие у нового храма двух угловых колоколен позволило современникам говорить о близости его архитектуры с Троицким Собором Александро-Невского монастыря в Санкт-Петербурге (архитектор И. Е. Старов, 1790).

Во внутреннем пространстве крестово-купольного храма важную роль играют четыре опорных столба-пилона, расположенные по углам подкупольного четверика. Они связаны между собой мощными полуциркульными арками и парусами свода, который переходит в высокий прорезанный окнами подкупольный барабан. Своды, арки и колонны были расписаны имитирующими гипсовую лепнину розетками и разными украшениями. Следы этих первоначальных росписей обнаружены и зафиксированы в ходе последнего ремонта на хорах.

Росписи были и на своде купола, где по имеющему разбегающиеся от центра дуги голубому фону помещалось изображение Святого Духа. Паруса свода, как и в настоящее время, были украшены изображениями евангелистов. Простенки над южным и северным входами, позднее заложенными, были заполнены фресками с сюжетами Страстей Господних: вход в Иерусалим и несение креста.

Позднейшие многочисленные ремонты существенно исказили внутреннее убранство храма. Уже в 1876 году расписанные под мрамор стены перекрасили голубой масляной краской.

В целом последующие годы не сильно изменили облик Никольской церкви. Фасады сохранились практически без изменений, была только заложена дверь северного входа. С обеих сторон у храма были высажены деревья, а территория окружена капитальной оградой. В 1875 году деревянную ограду заменили на ажурную чугунную решетку. Из внутренних перемен самой крупной явилась, пожалуй, замена иконостаса главного придела.

Сначала, в 1886 году, была заменена нижняя часть иконостаса северного придела. В 1893 году стараниями щедрой жертвовательницы, прихожанки храма купеческой вдовы Пелагеи Басаргиной вместо стильного, строгого классицистического иконостаса, был установлен резной золоченый иконостас в неорусском стиле, сохраняющийся в церкви и по сей день. В 1909 году в Никольском храме было проведено электричество.

В конце XIX века к сохранившимся от старого храма колоколам XVII и XVIII века добавился ещё один — самый большой колокол. В память о чудесном спасении императора в железнодорожном крушении у станции Борки в 1888 году, все та же П. Басаргина пожертвовала специально отлитый для Никольской церкви 202-пудовый колокол.

Обо всех важнейших событиях истории нашего прихода с древнейших времен до конца XIX века повествует рукописное «Описание Православной церкви Святителя и Чудтворца Николая Мирликийского в городе Ревеле», составленное протоиереем Николаем Цветиковым в 1896 году.

В годы фашистской оккупации колокола Никольской церкви были сняты с колоколен, но вывезти и переплавить их фашисты не успели.

Владения храма

В конце XIX — начале XX века Никольской церкви принадлежала домовая церковь Святой мученицы Евгении в срочной тюрьме, находившейся на Тартуском шоссе. В это же время к Никольской церкви была приписана и каменная часовня Святого Александра Невского на Русском рынке(теперь площадь Виру). Около этой часовни долгие годы на Крещение совершалось главное городское водосвятие. В 1922 году часовня была снесена.

Приход Никольской церкви также владел каменным жилым домом, который находился на месте южного крыла здания Дома офицеров(РКЦ), и училищем на Большой Арефьевской улице (теперь улица Иманта).

Современность

Большие перемены претерпел интерьер храма в последние десять лет. В период с 1990 по 1998 год в барабане и алтарных окнах храма были установлены витражи работы таллинского мастера Андрея Лобанова, ученика Долорес Хофманн. Учитывая, что крепостная стена и соседние дома в большую часть дня заслоняют храм от прямого солнечного света, выполненные специально для Никольской церкви витражи создают необходимую игру света и цвета, органически дополняющую внутреннее убранство храма.

Департамент памятников культуры Таллинской городской управы поддержал и финансировал ремонт фасадов. После окончания реставрации фасадов храма с 2000 года ведется поэтапная реставрация внутренних помещений.

Несмотря на неоднократные ремонты и перекраски, в ходе работ удалось обнаружить остатки первоначальных росписей, а при реставрации деревянного барьера на хорах была обнаружена вырезанная строителями дата — «1842». Следовательно, строительные работы в храме продолжались и спустя годы после освящения. Не исключено, что до этого деревянного барьера на хорах находилось временное ограждение.

Уже несколько лет художник Н. И. Кормашов, крупнейший в Эстонии специалист по реставрации икон, ведет работы по первичной профилактике и реставрации церковных икон, и в первую очередь — икон так называемого Петровского иконостаса. Ждет своего времени и, конечно, средств трудоемкая работа по расчистке закрашенных в 20-е годы XIX века оригинальных иконостасных росписей.

19 декабря 2012 года в день памяти свт. Николая, архиепископа Мир Ликийских чудотворца прихожане храма свт. Николая отметили и 185-летие со дня освящения сакрального сооружения, известного также как Никольская церковь[1]

Николай Цветиков

Протоиерей Николай Цветиков, служивший в храме с 14 апреля 1890 года по 1899 год, составил Рукописное «Описание Православной церкви Святителя и Чудтворца Николая Мирликийского в городе Ревеле». Начинается оно с общего очерка истории Ревеля и эстов, затем рассказывается о приходе православия в Эстонию благодаря псковским и новгородским купцам, и, наконец, о возникновении самой Никольской церкви, в истории которой «мы можем уследить три периода ея существования: первый на Брокусовой горе, начало которого теряется в XIII и XIV веках, продолжается до половины XV века и прекращается во время страшного, опустошительного пожара, истребившего почти весь город в 1433 году. Второй период существования Николаевской церкви, со времени перенесения ея на теперешнее место в 1447-48 годах, продолжается почти 400 лет, до 1822 года, доколе не пришла в полную обветшалость, за видимою небрежною постройкою, без прочных фундаментов. И наконец последний, третий период существования ея начинается с 1828 года в том виде, в каком она представляется нам и теперь. Благодать Божия, по молитвам святителя и Чудотворца Николая, да хранит её до скончания века».

Большое внимание уделяется описанию наружного вида и внутреннего убранства храма, его иконостаса, алтаря, но прослеживается также развитие самого прихода.

Так, из рукописи можно узнать и о том, что «по штату 1806 года при Николаевской церкви положено состоять двум священникам, диакону, по одному дьячку, одному пономарю и просфорне», проследить, как изменялось число прихожан в течение XIX столетия (так, в 1800 году их было 630 человек, а в 1896 — уже 1050). Есть там и статистика рождений, смертей, браков среди прихожан храма, а также интересная для историков хозяйственная информация: бюджет прихода за 1810—1895 гг., список церковной утвари, перечень книг в библиотеке храма.

Хор

В храме действуют два хора: служебный и концертный. С 1989 года регентом служит Игорь Анатольевич Врона, закончивший Воронежскую консерваторию по специальности дирижёр-хоровик. Второй регент — Нина Колосова, закончившая музыкально-педагогический институт в Казахстане.

Концертирующий хор принимал участие в конкурсах в различных странах Европы, одним из наиболее ярких свидетельств его успехов стала победа на международном конкурсе хоров в Италии. Достойной подготовкой к нему была постоянная концертная деятельность хора в Эстонии, а также выступления в Швеции, Германии и Швейцарии. К настоящему времени выпущены два музыкальных альбома хора. Ежегодно по инициативе прихода и под руководством регента хора Игоря Вроны в Эстонии проводятся международные Рождественские и Пасхальные фестивали духовной музыки.

Напишите отзыв о статье "Никольская церковь (Таллин)"

Примечания

  1. [baltija.eu/news/read/28696 185-летие со дня освящения храма свт. Николая отметили Таллине]

Литература

  • Попечительство церкви святителя и чудотворца Николая в г. Ревеле. — Ревель: Эстляндская губернская типография, 1881. — 10 с.
  • Глушковская Л. Православная церковь Святителя и Чудотворца Николая Мирликийского. — Таллинн: Александра, 1995. — 85 с. — ISBN 9985827201.
  • Пантелеев А. Никольская церковь в Таллинне. — Таллинн: Avenarius, 2002. — 71 с. — ISBN 9985834380.
  • Погосян Е., Сморжевских-Смирнова М. [www.smorzhevskihh.com/Public/Liturgia_Gospodnja_gerbovaja_ikona.html "Литургия Господня", гербовая икона Таллиннской Никольской церкви.] (рус.) // Петровское время в лицах - 2011. К 30-летию Отдела Государственного Эрмитажа "Дворец Меншикова" (1981-2011) : Статья. — Санкт-Петербург: Издательство Государственного Эрмитажа, 2011. — С. 299-306.
  • Погосян Е., Сморжевских-Смирнова М. [www.smorzhevskihh.com/Public/Liturgia_gospodnja.html Икона "Литургия Господня"] (рус.) // Искусство иконы Эстонии : Статья. — Таллин: Эстонский художественный музей, 2011. — С. 74-77.
  • Погосян Е., Сморжевских-Смирнова М. [docs.google.com/uc?export=download&id=0B6jLXRY7fuDrSl9PMWdZcmE4WkE Екатерина Алексеевна - российская государыня и царская невеста на ревельской иконе.] (рус.) // Пограничные феномены культуры. Перевод. Диалог. Семиосфера. : Статья. — Таллин: Издательство Таллинского университета., 2011. — С. 117-144.
  • Pogosjan J, Smorzhevskihh-Smirno€va M. [www.smorzhevskihh.com/Public/Peter_I_Icon_from_the_St_Nicholas_Church_in_Tallinn.html Peter I’s Icon from the St Nicholas Church in Tallinn: Iconography and Ideology] (англ.) // Kunstiteaduslikke Uurimusi = Studies on art and architecture = Studien für Kunstwissenschaft 20(1-2) : Статья. — Tallinn, 2011. — P. 191-211.
  • Погосян Е., Сморжевских-Смирнова М. [docs.google.com/uc?export=download&id=0B6jLXRY7fuDrRDJtbzVmbFEyWU0 Царь Петр Алексеевич и Государыня Екатерина Алексеевна на иконе Таллинского Никольского храма.] (рус.) // Русские в Прибалтике : Статья. — Москва: Наука, 2010. — С. 21-47.
  • Погосян Е., Сморжевских-Смирнова М. [www.smorzhevskihh.com/Public/Jako_az_na_rany_gotov.html "Яко аз на раны готов": Петр I на иконе Таллинского Никольского храма.] (рус.) // Humaniora: Litterae Russicae : Статья. — Тарту: Издательство Тартуского университета, 2009. — С. 11-37.

Ссылки

  • [www.stnicolas.ee Церковь Святителя Николая Чудотворца, Никольская церковь — Таллин, Эстония]
  • [www.orthodox.ee/ Эстонская православная церковь]
  • [pravpiter.ru/pver/n013/ta006.htm ХРАМ В ТАЛЛИНЕ]

Отрывок, характеризующий Никольская церковь (Таллин)

– Сколько? – спросил Долохов у казака, считавшего пленных.
– На вторую сотню, – отвечал казак.
– Filez, filez, [Проходи, проходи.] – приговаривал Долохов, выучившись этому выражению у французов, и, встречаясь глазами с проходившими пленными, взгляд его вспыхивал жестоким блеском.
Денисов, с мрачным лицом, сняв папаху, шел позади казаков, несших к вырытой в саду яме тело Пети Ростова.


С 28 го октября, когда начались морозы, бегство французов получило только более трагический характер замерзающих и изжаривающихся насмерть у костров людей и продолжающих в шубах и колясках ехать с награбленным добром императора, королей и герцогов; но в сущности своей процесс бегства и разложения французской армии со времени выступления из Москвы нисколько не изменился.
От Москвы до Вязьмы из семидесятитрехтысячной французской армии, не считая гвардии (которая во всю войну ничего не делала, кроме грабежа), из семидесяти трех тысяч осталось тридцать шесть тысяч (из этого числа не более пяти тысяч выбыло в сражениях). Вот первый член прогрессии, которым математически верно определяются последующие.
Французская армия в той же пропорции таяла и уничтожалась от Москвы до Вязьмы, от Вязьмы до Смоленска, от Смоленска до Березины, от Березины до Вильны, независимо от большей или меньшей степени холода, преследования, заграждения пути и всех других условий, взятых отдельно. После Вязьмы войска французские вместо трех колонн сбились в одну кучу и так шли до конца. Бертье писал своему государю (известно, как отдаленно от истины позволяют себе начальники описывать положение армии). Он писал:
«Je crois devoir faire connaitre a Votre Majeste l'etat de ses troupes dans les differents corps d'annee que j'ai ete a meme d'observer depuis deux ou trois jours dans differents passages. Elles sont presque debandees. Le nombre des soldats qui suivent les drapeaux est en proportion du quart au plus dans presque tous les regiments, les autres marchent isolement dans differentes directions et pour leur compte, dans l'esperance de trouver des subsistances et pour se debarrasser de la discipline. En general ils regardent Smolensk comme le point ou ils doivent se refaire. Ces derniers jours on a remarque que beaucoup de soldats jettent leurs cartouches et leurs armes. Dans cet etat de choses, l'interet du service de Votre Majeste exige, quelles que soient ses vues ulterieures qu'on rallie l'armee a Smolensk en commencant a la debarrasser des non combattans, tels que hommes demontes et des bagages inutiles et du materiel de l'artillerie qui n'est plus en proportion avec les forces actuelles. En outre les jours de repos, des subsistances sont necessaires aux soldats qui sont extenues par la faim et la fatigue; beaucoup sont morts ces derniers jours sur la route et dans les bivacs. Cet etat de choses va toujours en augmentant et donne lieu de craindre que si l'on n'y prete un prompt remede, on ne soit plus maitre des troupes dans un combat. Le 9 November, a 30 verstes de Smolensk».
[Долгом поставляю донести вашему величеству о состоянии корпусов, осмотренных мною на марше в последние три дня. Они почти в совершенном разброде. Только четвертая часть солдат остается при знаменах, прочие идут сами по себе разными направлениями, стараясь сыскать пропитание и избавиться от службы. Все думают только о Смоленске, где надеются отдохнуть. В последние дни много солдат побросали патроны и ружья. Какие бы ни были ваши дальнейшие намерения, но польза службы вашего величества требует собрать корпуса в Смоленске и отделить от них спешенных кавалеристов, безоружных, лишние обозы и часть артиллерии, ибо она теперь не в соразмерности с числом войск. Необходимо продовольствие и несколько дней покоя; солдаты изнурены голодом и усталостью; в последние дни многие умерли на дороге и на биваках. Такое бедственное положение беспрестанно усиливается и заставляет опасаться, что, если не будут приняты быстрые меры для предотвращения зла, мы скоро не будем иметь войска в своей власти в случае сражения. 9 ноября, в 30 верстах от Смоленка.]
Ввалившись в Смоленск, представлявшийся им обетованной землей, французы убивали друг друга за провиант, ограбили свои же магазины и, когда все было разграблено, побежали дальше.
Все шли, сами не зная, куда и зачем они идут. Еще менее других знал это гений Наполеона, так как никто ему не приказывал. Но все таки он и его окружающие соблюдали свои давнишние привычки: писались приказы, письма, рапорты, ordre du jour [распорядок дня]; называли друг друга:
«Sire, Mon Cousin, Prince d'Ekmuhl, roi de Naples» [Ваше величество, брат мой, принц Экмюльский, король Неаполитанский.] и т.д. Но приказы и рапорты были только на бумаге, ничто по ним не исполнялось, потому что не могло исполняться, и, несмотря на именование друг друга величествами, высочествами и двоюродными братьями, все они чувствовали, что они жалкие и гадкие люди, наделавшие много зла, за которое теперь приходилось расплачиваться. И, несмотря на то, что они притворялись, будто заботятся об армии, они думали только каждый о себе и о том, как бы поскорее уйти и спастись.


Действия русского и французского войск во время обратной кампании от Москвы и до Немана подобны игре в жмурки, когда двум играющим завязывают глаза и один изредка звонит колокольчиком, чтобы уведомить о себе ловящего. Сначала тот, кого ловят, звонит, не боясь неприятеля, но когда ему приходится плохо, он, стараясь неслышно идти, убегает от своего врага и часто, думая убежать, идет прямо к нему в руки.
Сначала наполеоновские войска еще давали о себе знать – это было в первый период движения по Калужской дороге, но потом, выбравшись на Смоленскую дорогу, они побежали, прижимая рукой язычок колокольчика, и часто, думая, что они уходят, набегали прямо на русских.
При быстроте бега французов и за ними русских и вследствие того изнурения лошадей, главное средство приблизительного узнавания положения, в котором находится неприятель, – разъезды кавалерии, – не существовало. Кроме того, вследствие частых и быстрых перемен положений обеих армий, сведения, какие и были, не могли поспевать вовремя. Если второго числа приходило известие о том, что армия неприятеля была там то первого числа, то третьего числа, когда можно было предпринять что нибудь, уже армия эта сделала два перехода и находилась совсем в другом положении.
Одна армия бежала, другая догоняла. От Смоленска французам предстояло много различных дорог; и, казалось бы, тут, простояв четыре дня, французы могли бы узнать, где неприятель, сообразить что нибудь выгодное и предпринять что нибудь новое. Но после четырехдневной остановки толпы их опять побежали не вправо, не влево, но, без всяких маневров и соображений, по старой, худшей дороге, на Красное и Оршу – по пробитому следу.
Ожидая врага сзади, а не спереди, французы бежали, растянувшись и разделившись друг от друга на двадцать четыре часа расстояния. Впереди всех бежал император, потом короли, потом герцоги. Русская армия, думая, что Наполеон возьмет вправо за Днепр, что было одно разумно, подалась тоже вправо и вышла на большую дорогу к Красному. И тут, как в игре в жмурки, французы наткнулись на наш авангард. Неожиданно увидав врага, французы смешались, приостановились от неожиданности испуга, но потом опять побежали, бросая своих сзади следовавших товарищей. Тут, как сквозь строй русских войск, проходили три дня, одна за одной, отдельные части французов, сначала вице короля, потом Даву, потом Нея. Все они побросали друг друга, побросали все свои тяжести, артиллерию, половину народа и убегали, только по ночам справа полукругами обходя русских.
Ней, шедший последним (потому что, несмотря на несчастное их положение или именно вследствие его, им хотелось побить тот пол, который ушиб их, он занялся нзрыванием никому не мешавших стен Смоленска), – шедший последним, Ней, с своим десятитысячным корпусом, прибежал в Оршу к Наполеону только с тысячью человеками, побросав и всех людей, и все пушки и ночью, украдучись, пробравшись лесом через Днепр.
От Орши побежали дальше по дороге к Вильно, точно так же играя в жмурки с преследующей армией. На Березине опять замешались, многие потонули, многие сдались, но те, которые перебрались через реку, побежали дальше. Главный начальник их надел шубу и, сев в сани, поскакал один, оставив своих товарищей. Кто мог – уехал тоже, кто не мог – сдался или умер.


Казалось бы, в этой то кампании бегства французов, когда они делали все то, что только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, – казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле. Но нет. Горы книг написаны историками об этой кампании, и везде описаны распоряжения Наполеона и глубокомысленные его планы – маневры, руководившие войском, и гениальные распоряжения его маршалов.
Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу в обильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потом преследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняется нам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленным соображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потом описывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принять сражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит:
– J'ai assez fait l'Empereur, il est temps de faire le general, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом.] – и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произвол судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.
Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.


Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.



Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.