Никольский, Борис Владимирович

Борис Владимирович Никольский
Род деятельности:	юрист, поэт, литературный критик, политический деятель
Место рождения:	Санкт-Петербург, Российская империя
Подданство:	Российская империя Российская империя
Место смерти:	Петроград
Отец:	Владимир Васильевич Никольский
Мать:	Мария Васильевна Никольская (Скроботова)
Супруга:	Екатерина Сергеевна Шубинская
Дети:	Владимир, Сергей, Анна, Роман, Анастасия

Борис Владимирович Никольский (3 (15) октября 1870, Санкт-Петербург, Российская империя — 11 июня 1919, Петроград,, РСФСР) — русский юрист, поэт и литературный критик. Деятель монархического движения.

Биография

Борис Никольский родился в семье профессора русской словесности Владимира Васильевича Никольского и Марии Ивановны (урождённой Скроботовой). Оба его деда (Н. И. Скроботов и В.Никольский) были священниками, в семье поддерживалась атмосфера ревностной религиозности. Образование получал с 1881 года в классической гимназии при историко-филологическом институте, с 1884 года в Училище правоведения. Печататься начал с 1885 года, занимаясь переводами с английского языка. С этого же года начал писать стихи.

В студенческие годы отличался свободомыслием, «левизной» взглядов. Интересовался модными в те времена либеральными теориями, идеями современных европейских философов (Ницше и других). За интерес к политике и нарушения дисциплины Никольский был отчислен из училища за полтора года до его окончания. В 1889 году он продолжил обучение на юридическом факультете Санкт-Петербургского университета.

Ко времени начала учёбы в университете относится изменение взглядов Никольского. От увлечения левыми идеями он отошёл, перейдя к консервативным, почвенническим взглядам. 5 августа 1889 года он записал в дневнике: «Вчера написал стихотворение на тему „Россия и Европа“. Кажется, очень здорово вышло. — Я теперь в конец вернулся к своему началу. <…> Я окончательно стал тем, что у нас называется славянофилом. Я им всегда и был, но отрекался от своей веры, увлекался другими веяниями — во всем виновата моя восторженность и увлекающаяся натура».

Окончив университет в 1893 году, начал работать в Хозяйственном департаменте Министерства внутренних дел. Помимо службы сотрудничал в газете «Новое время» и занимался научной работой. 7 июля 1895 года женился на дочери С. Н. Шубинского Екатерине. В 1896 году вышел в отставку. В этот период он печатал стихи в журналах «Русский вестник», «Исторический вестник», в «Новом времени» и других изданиях, писал критические статьи и работал над магистерской диссертацией. В 1898 году Никольский выдержал магистерский экзамен, был избран членом-сотрудником Юридического общества по отделению обычного права, а в 1899 году защитил магистерскую диссертацию по римскому праву на тему «Система и текст XII таблиц». С 1900 года читал курсы в Петербургском университете, где стал приват-доцентом по кафедре русской словесности на историко-филологическом факультете, а также лекции в Училище Правоведения и на Высших женских курсах.

Работая со студентами, он старался прививать им патриотические, монархические убеждения. По свидетельствам современников: Г. В. Чичерина, А. В. Самойловича, М. Кузмина и других, Никольский пользовался большой любовью и популярностью среди студентов, как отмечал он сам в дневнике, на лекциях ему больше всего симпатизировала молодежь «из хороших фамилий», молодежь «из духовных» и восточные инородцы — кавказцы и азиаты. В отличие от студентов, профессора не испытывали симпатий к Никольскому, по его словам, он один во всём университете отстаивал охранительные идеи, высказывался «в пользу самодержавия, строгой власти, строгой семьи, против социализма принципиально, за исторические начала и уважения к ним и т. д.».

В конце 1890-х годов печатались научные работы Никольского, сборник стихотворений, книга, посвященная Н. Н. Страхову, литературоведческие и критические очерки. Из-за плохих отношений с коллегами и начальством университета, неудач, связанных с защитой докторской диссертации, Никольский отошёл от преподавательской деятельности в университете и занялся адвокатской практикой.

В 1903 году Борис Никольский вступил в правомонархическую организацию «Русское собрание». Он активно участвовал в деятельности партии, а в 1905 году стал личным секретарём известного правого деятеля генерала Е. В. Богдановича. Вошёл в состав Совета Союза русского народа. Был одним из главных организаторов 1-го Всероссийского съезда русских людей, также участвовал во 2-м съезде. После раскола СРН поддерживал А. И. Дубровина, чем вызвал недовольство у видных членов, входящих в руководство РС, поддерживающих Н. Е. Маркова. В дальнейшем между Марковым и Никольским случилась перепалка, результатом чего стал масштабный конфликт в организации между сторонниками обоих политиков, завершившийся исключением Никольского из состава членов РС (хотя он и являлся пожизненным членом). Вскоре он отошёл от активной политической деятельности.

С 1910 года давал уроки сыновьям великого князя Константина Константиновича Олегу и Гавриилу. В 1912 году стал профессором римского права в Училище правоведения. Также он работал в Комиссии по народному образованию и других государственных и общественных инициативах. В 1913 году получил назначение исполняющим должность ординарного профессора юридического факультета Юрьевского университета, а с 1914 года читал там лекции, являясь приват-доцентом кафедры латинской словесности.

Перед Февральским переворотом Никольский предчувствовал надвигающуюся гибель Империи: «Вне наших идей — полная гибель; но людей не видно и у нас. Умирать еще рано — я не чувствую смерти; но жить — невозможно». После революции он вплоть до немецкой оккупации Эстляндии преподавал в Юрьевском университете, пребывая в тяжёлом материальном положении. После 1918 года проживал в Петрограде, преподавая в Училище правоведения. В 1918 году чекисты арестовывали по подозрению в монархическом заговоре его сына, Владимира Никольского. В августе 1918 года Никольский предпринимал попытки перевестись в Воронежский университет, но так и не смог выехать в Воронеж.

17 мая 1919 года он был арестован Петроградской ЧК, 12 июня выпустившей постановление: «Гражданина Никольского, как убежденного организатора Союза Русского Народа, проникшего в военную организацию с целью шпионажа, — расстрелять; дело следствием прекратить и сдать в архив». Никаких доказательств шпионажа, информации о дате и месте расстрела Никольского в деле не содержится. Расстрелян 11 июня 1919 года. 21 июня в «Известиях Петроградского совета рабочих и красноармейских депутатов» было опубликовано сообщение о его расстреле.

В 2002 году реабилитирован постановлением Военной прокуратуры Северного флота.

Труды

• Поэт философов. (А. А. Фет) // Русское обозрение. 1894. № 12.
• Николай Николаевич Страхов. Крит.-биогр. очерк. СПб., 1896.
• Сборник стихотворений. СПб., 1899.
• Последняя дуэль А. С. Пушкина. Биогр. очерк. СПб., 1901.
• Опыт эдикта чести. Докл. в Петербургском юрид. общ. СПб., 1901.
• Всеподданнейшая речь на приеме депутации Русского Собрания 31 дек. 1905. Харьков, 1906.
• Дело академика Соболевского // «Вестник Русского Собрания». 1910. № 38.
• К характеристике К. Н. Леонтьева. СПб., 1911.
• Его Высочество князь Олег Константинович. Некролог // «Исторический вестник». 1914. № 11.
• К истории дарений между супругами. Исследование по римскому праву. Юрьев, 1915.
• Никольский Б. В. [providenie.narod.ru/0000028.html#7 Сокрушить крамолу] / Сост., предисл. и примеч. Д. И. Стогова; отв. ред. О. А. Платонов. — М.: Институт русской цивилизации, 2009. — 464 с.

Литература

• Иванова Е. В., Шумихин С. В. Никольский Борис Владимирович // Русские писатели, 1800—1917 : биографический словарь. — М., 1999. — Т. 4. — С. 321—323.

Ссылки

• [rusk.ru/st.php?idar=103556 Д. Стогов. Патриот Земли Русской.]
• [sociodinamika.com/lib/nik_sad.html Монархист и Советы. Письма Б. В. Никольского к Б. А. Садовскому 1913—1918.]
• [hrono.ru/biograf/bio_n/nikolski_bv.html Биография на сайте «Хронос» (А. Степанов при участии Б. Стогова).]
• [fgurgia.ru/object/27602068 Описание архива Б. В. Никольского (ф. 1006) в РГИА]

Отрывок, характеризующий Никольский, Борис Владимирович

– Нет, это хор из Водоноса, слышишь! – И Наташа допела мотив хора, чтобы дать его понять Соне.
– Ты куда ходила? – спросила Наташа.
– Воду в рюмке переменить. Я сейчас дорисую узор.
– Ты всегда занята, а я вот не умею, – сказала Наташа. – А Николай где?
– Спит, кажется.
– Соня, ты поди разбуди его, – сказала Наташа. – Скажи, что я его зову петь. – Она посидела, подумала о том, что это значит, что всё это было, и, не разрешив этого вопроса и нисколько не сожалея о том, опять в воображении своем перенеслась к тому времени, когда она была с ним вместе, и он влюбленными глазами смотрел на нее.
«Ах, поскорее бы он приехал. Я так боюсь, что этого не будет! А главное: я стареюсь, вот что! Уже не будет того, что теперь есть во мне. А может быть, он нынче приедет, сейчас приедет. Может быть приехал и сидит там в гостиной. Может быть, он вчера еще приехал и я забыла». Она встала, положила гитару и пошла в гостиную. Все домашние, учителя, гувернантки и гости сидели уж за чайным столом. Люди стояли вокруг стола, – а князя Андрея не было, и была всё прежняя жизнь.
– А, вот она, – сказал Илья Андреич, увидав вошедшую Наташу. – Ну, садись ко мне. – Но Наташа остановилась подле матери, оглядываясь кругом, как будто она искала чего то.
– Мама! – проговорила она. – Дайте мне его , дайте, мама, скорее, скорее, – и опять она с трудом удержала рыдания.
Она присела к столу и послушала разговоры старших и Николая, который тоже пришел к столу. «Боже мой, Боже мой, те же лица, те же разговоры, так же папа держит чашку и дует точно так же!» думала Наташа, с ужасом чувствуя отвращение, подымавшееся в ней против всех домашних за то, что они были всё те же.
После чая Николай, Соня и Наташа пошли в диванную, в свой любимый угол, в котором всегда начинались их самые задушевные разговоры.


– Бывает с тобой, – сказала Наташа брату, когда они уселись в диванной, – бывает с тобой, что тебе кажется, что ничего не будет – ничего; что всё, что хорошее, то было? И не то что скучно, а грустно?
– Еще как! – сказал он. – У меня бывало, что всё хорошо, все веселы, а мне придет в голову, что всё это уж надоело и что умирать всем надо. Я раз в полку не пошел на гулянье, а там играла музыка… и так мне вдруг скучно стало…
– Ах, я это знаю. Знаю, знаю, – подхватила Наташа. – Я еще маленькая была, так со мной это бывало. Помнишь, раз меня за сливы наказали и вы все танцовали, а я сидела в классной и рыдала, никогда не забуду: мне и грустно было и жалко было всех, и себя, и всех всех жалко. И, главное, я не виновата была, – сказала Наташа, – ты помнишь?
– Помню, – сказал Николай. – Я помню, что я к тебе пришел потом и мне хотелось тебя утешить и, знаешь, совестно было. Ужасно мы смешные были. У меня тогда была игрушка болванчик и я его тебе отдать хотел. Ты помнишь?
– А помнишь ты, – сказала Наташа с задумчивой улыбкой, как давно, давно, мы еще совсем маленькие были, дяденька нас позвал в кабинет, еще в старом доме, а темно было – мы это пришли и вдруг там стоит…
– Арап, – докончил Николай с радостной улыбкой, – как же не помнить? Я и теперь не знаю, что это был арап, или мы во сне видели, или нам рассказывали.
– Он серый был, помнишь, и белые зубы – стоит и смотрит на нас…
– Вы помните, Соня? – спросил Николай…
– Да, да я тоже помню что то, – робко отвечала Соня…
– Я ведь спрашивала про этого арапа у папа и у мама, – сказала Наташа. – Они говорят, что никакого арапа не было. А ведь вот ты помнишь!
– Как же, как теперь помню его зубы.
– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.