Никольский, Тимофей Ферапонтович
| Тимофей Ферапонтович Никольский | |
| Род деятельности: | |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Подданство: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
Тимофей Ферапонтович Никольский (1788—1848) — русский писатель, цензор и протоиерей XIX века.
Содержание
Биография
Тимофей Ферапонтович Никольский родился в 1788 году. Обучался в Тамбовской духовной семинарии и Санкт-Петербургской духовной академии, которую окончил в 1814 году магистром. Начиная с 1814 года он был бакалавром философских наук и с 6 октября 1814 — помощником библиотекаря, но уже в 1821 году ушёл в отставку. Со 2 октября 1817 года Тимофей Ферапонтович стал членом Конференции Санкт-Петербургской духовной академии, с 1 ноября 1829 — членом Санкт-Петербургской духовной консистории, с 17 июня 1825 — членом Комитета для рассмотрения вредных книг, с 1835 года — членом Санкт-Петербургского статистического комитета, с 30 сентября 1842 — членом Санкт-Петербургского Комитета духовной цензуры и Комитета для рассмотрения конспектов и руководств к преподаванию учебных предметов в семинариях.
16 октября 1816 года Никольский получил сан священника церкви при Пажеском корпусе, а с 15 января 1826 года был священником петербургской Владимирской церкви. Также Тимофей Ферапонтович был протоиереем Знаменской церкви (с 22 октября 1829 года), настоятелем Спасо-Сенновской церкви (с 24 июля 1831 года), Никольского морского собора (с 7 декабря 1831 года), протоиереем Казанского собора (с 16 марта 1846 года).
Начиная с 1831 года он был цензором проповедей, с 1835 года следил за благочинием Исаакиевского собора, также исполнял должность ревизора. Прославился цензурным запретом книги Н. В. Гоголя «Выбранные места из переписки с друзьями» в 1846 году, впоследствии разрешённой к печати Святейшим Синодом[1]:
Поперёк текста (вдоль листа) на первой странице автографа рукой духовного цензора написано: «Не может быть напечатана», а на следующей странице продолжено: «…потому что понятия о Церкви Рус<с>кой и Духовенстве конфузны. Цензор Протоиерей Тимофей Никольский. Окт<ября> 1го 1846 года» (л. 7—7 об. или с. 21—22 авторской пагинации). Далее имеется аналогичная надпись: «Не может быть напечатано. Цензор», на обороте листа продолжено: «Протоиерей Тимофей Никольский» (л. 8—8 об. или с. 23—24)
Скончался Тимофей Ферапонтович Никольский 16 июля 1848 года в возрасте 60 лет в Санкт-Петербурге и похоронен на Волковом кладбище
Публикации
Тимофей Ферапонтович Никольский опубликовал следующие труды:
- «О богопознании и о богопочитании»[2]
- «О молитве за умерших»[3]
- «Октябрьский вечер в Санкт-Петербурге»[4]
Награды
- Фиолетовая камилавка[5], наперсный крест[6] и палица[7]
- Орден св. Анны 3[8] и 2 степени[9]
- Императорская корона к ордену св. Анны 2 степени[10]
- Орден св. Владимира 3 степени[11]
Также был внесён в третью часть Санкт-Петербургской дворянской родословной книги[12].
Напишите отзыв о статье "Никольский, Тимофей Ферапонтович"
Примечания
- ↑ [philolog.petrsu.ru/filolog/konf/2005/17-vinogradov.htm И. А. Виноградов, Неизвестные автографы двух статей Н. В. Гоголя о церкви и духовенстве. К истории издания «Выбранных мест из переписки с друзьями»]
- ↑ Санкт-Петербург, 1822 год
- ↑ Санкт-Петербург, 1825 год, 5 изданий
- ↑ Санкт-Петербург, 1849 год
- ↑ 13 августа 1821
- ↑ 24 февраля 1831
- ↑ возложена 9 мая 1844
- ↑ 21 января 1833
- ↑ 8 апреля 1836
- ↑ 1843 год
- ↑ 1848 год
- ↑ Дворянская грамота от 22 ноября 1840 года
Литература
- Никольский, Тимофей Ферапонтович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- При написании этой статьи использовался материал из Русского биографического словаря А. А. Половцова (1896—1918).
Ссылки
- А. А. Бовкало. [www.petergen.com/bovkalo/spbd/nikolsky.html Родословная Никольских]. Проверено 25 января 2015.
Отрывок, характеризующий Никольский, Тимофей Ферапонтович
– Нет, он франмасон, я узнала. Он славный, темно синий с красным, как вам растолковать…– Графинюшка, – послышался голос графа из за двери. – Ты не спишь? – Наташа вскочила босиком, захватила в руки туфли и убежала в свою комнату.
Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть.
«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.
На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.
31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
