Никольское-Прозоровское
Координаты: 56°04′57″ с. ш. 37°37′09″ в. д. / 56.082538° с. ш. 37.61908° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=56.082538&mlon=37.61908&zoom=14 (O)] (Я)
Нико́льское-Прозоро́вское (историческое название Шипилово) — заброшенная усадьба князей Прозоровских в Мытищинском районе Московской области, неподалёку от Марфина.
Содержание
История названия
Усадьба сформировалась на базе населённых пунктов Шипилово и Николо-Прозорово в конце XVIII в. В писцовой книге 1548 г. упоминается с. Шипилово. Наличие здесь деревянной церкви Николая Чудотворца обусловило появление двойного названия: в 1623 г. — Шипилово, Никольское тож[1]. На плане Генерального межевания 1784 г. указано Никольское. В 1862 году впервые в названии появилось указание фамилии владельцев: Никольское (Прозоровское, Прозорово, Шипилово). К началу XX века название Шипилово забылось, стали употребляться: Никольское-Прозорово (1912), Николо-Прозоровское (1926) и Николо-Прозорово[2].
Владельцы
В первой половине XVI века село Шипилово принадлежало князю Василию Семёновичу Серебряному, род которого прекратился на его сыне. Позже эта местность числилась за боярином Никитой Юрьевым[4], который выстроил здесь деревянную церковь в честь святителя Николая Чудотворца. В начале XVII века во владение вступили князья Прозоровские: Семён и Матвей Васильевичи[5]. В последующем шипиловская вотчина была раздроблена между несколькими ветвями рода Прозоровских; в петровское время одна из частей оказалась в руках Б. А. Голицына[6]. К 1747 году имение полностью перешло в собственность генерал-аншефа князя Ивана Прозоровского.
Существующая Никольская церковь была выстроена в 1792 году генерал-майором А. И. Прозоровским, в ней же и похороненным. После смерти унаследовавшего усадьбу фельдмаршала А. А. Прозоровского, наследников мужского пола не имевшего, в права наследования вступил его троюродный брат, родной брат Андрея Ивановича, генерал-поручик И. И. Прозоровский, один из последних представителей этого древнего рода.
В середине XIX века внучка И. И. Прозоровского, княгиня Варвара Юрьевна Трубецкая (1828—1901), выстроила в подражание формам расстрелиевского барокко большой двухэтажный дом, завершённый луковичными фронтонами, и два флигеля. Её муж, П. П. Трубецкой (1822—1892), будучи дипломатом, постоянно жил за границей (где у него родился бастард Паоло, впоследствии знаменитый скульптор), а дочь была женой французского аристократа из рода Биронов.
В пореформенное время Прозоровское принадлежало основателю Болшевской бумагокрасильни Францу Андреевичу Рабенеку, купцу В. Г. Сычёву (в 1890—1892 гг.), в начале XX века — Кузнецову. Последним владельцем (до 1917 года) был В. П. Рябушинский.
Архитектурный ансамбль
Архитектурный ансамбль усадьбы окончательно сложился к середине XIX века и по состоянию на начало XXI века состоит из следующих объектов:
- Главный дом (сер. XIX века, в развалинах)
- Флигели (сер. XIX века)
- Церковь Святого Николая Угодника с отдельно стоящей колокольней (1792) создана мастером классицизма из круга М. Ф. Казакова.
- Грот (конец XVIII века)
- Летний домик (конец XVIII века)
- Оранжереи (конец XVIII века)
«Планировка ансамбля основана на двух взаимно перпендикулярных осях, первая проходит через центр жилого комплекса, пруд и главную аллею парка, вторая совпадает с подъездной дорогой и делит усадьбу на две различные по планировочной структуре части»[7]. Сохранилась часть пейзажного парка: гроты, руины, остатки оранжерей, пруд и готическая башня.
Новейшее время
Кирпичный оштукатуренный двухэтажный дом пришёл в упадок в 1930-х годах, восстановлен в 1950-х с заменой перекрытий. Судя по фильму В. Мотыля «Лес» (1980), во время съёмок усадебный дом ещё находился в приличном состоянии.
На территории усадьбы (как и во многих других) в 1980-х годах строился санаторий. Но здания так и не были достроены, долгострой расположен в стороне от имения. Трёхъярусная колокольня возле церкви была разобрана.
Никольское-Прозоровское как усадьба-памятник уже давно пришла в запустение, однако церковь Николая Чудотворца к 2008 году была полностью отреставрирована (с заменой многих деталей оригинального убранства муляжами в современном вкусе). Восстановлена и колокольня. Сам усадебный дом пытались реставрировать, окружили забором, но вскоре работа встала.
В Мытищинском историко-художественном музее открыта экспозиция, посвящённая Никольскому-Прозоровскому.
Напишите отзыв о статье "Никольское-Прозоровское"
Примечания
- ↑ Холмогоровы В. И. и Г. И. Исторические материалы о церквах и селах Московской епархии. — М., 1881—1892. — Вып. 4.
- ↑ Поспелов Е. М. Географические названия России: Топонимический словарь: Более 4 000 единиц. — М.: АСТ; Астрель, 2008. — 528 с. — 1 500 экз. — ISBN 978-5-17-054966-5.
- ↑ Подмосковье: памятные места в истории русской культуры XIV-XIX веков. Московский рабочий, 1962. Стр. 277.
- ↑ Русский дипломатарий. Вып. 8. Российский государственный архив древних актов, 2002. Стр. 457.
- ↑ [www.nikolo-prozorovo.ru/history_hram.html История храма пос. Николо-Прозорово]
- ↑ Русская усадьба: сборник Общества изучения русской усадьбы. Рыбинское подворье, 1998. Стр. 132.
- ↑ [www.ashipilin.ru/moblbaza/nikproz.htm Усадьба Николо-Прозоровское]
|
Культурное наследие Российской Федерации, объект № 5010285000 |
Ссылки
- [www.nataturka.ru/usadiba/nik-proz.html Памятники архитектуры Подмосковья. Усадьба Никольское-Прозоровское]
- [www.nikolo-prozorovo.ru Сайт Никольского храма]
| ||||||
Отрывок, характеризующий Никольское-Прозоровское
Наполеон».В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.
Солдат в движении так же окружен, ограничен и влеком своим полком, как моряк кораблем, на котором он находится. Как бы далеко он ни прошел, в какие бы странные, неведомые и опасные широты ни вступил он, вокруг него – как для моряка всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего корабля – всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство. Солдат редко желает знать те широты, в которых находится весь корабль его; но в день сражения, Бог знает как и откуда, в нравственном мире войска слышится одна для всех строгая нота, которая звучит приближением чего то решительного и торжественного и вызывает их на несвойственное им любопытство. Солдаты в дни сражений возбужденно стараются выйти из интересов своего полка, прислушиваются, приглядываются и жадно расспрашивают о том, что делается вокруг них.
Туман стал так силен, что, несмотря на то, что рассветало, не видно было в десяти шагах перед собою. Кусты казались громадными деревьями, ровные места – обрывами и скатами. Везде, со всех сторон, можно было столкнуться с невидимым в десяти шагах неприятелем. Но долго шли колонны всё в том же тумане, спускаясь и поднимаясь на горы, минуя сады и ограды, по новой, непонятной местности, нигде не сталкиваясь с неприятелем. Напротив того, то впереди, то сзади, со всех сторон, солдаты узнавали, что идут по тому же направлению наши русские колонны. Каждому солдату приятно становилось на душе оттого, что он знал, что туда же, куда он идет, то есть неизвестно куда, идет еще много, много наших.
– Ишь ты, и курские прошли, – говорили в рядах.
– Страсть, братец ты мой, что войски нашей собралось! Вечор посмотрел, как огни разложили, конца краю не видать. Москва, – одно слово!
Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу всё в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, – весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.
– Что стали то? Аль загородили? Или уж на француза наткнулись?
– Нет не слыхать. А то палить бы стал.
– То то торопили выступать, а выступили – стали без толку посереди поля, – всё немцы проклятые путают. Эки черти бестолковые!
– То то я бы их и пустил наперед. А то, небось, позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.
– Да что, скоро ли там? Кавалерия, говорят, дорогу загородила, – говорил офицер.
– Эх, немцы проклятые, своей земли не знают, – говорил другой.
– Вы какой дивизии? – кричал, подъезжая, адъютант.
– Осьмнадцатой.
– Так зачем же вы здесь? вам давно бы впереди должно быть, теперь до вечера не пройдете.
– Вот распоряжения то дурацкие; сами не знают, что делают, – говорил офицер и отъезжал.
Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.
– Тафа лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, – говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. – Расстрелял бы я их, подлецов!
– В девятом часу велено на месте быть, а мы и половины не прошли. Вот так распоряжения! – повторялось с разных сторон.
И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.
Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось перед пехотой, и пехота должна была ждать.
Впереди произошло столкновение между австрийским колонновожатым и русским генералом. Русский генерал кричал, требуя, чтобы остановлена была конница; австриец доказывал, что виноват был не он, а высшее начальство. Войска между тем стояли, скучая и падая духом. После часовой задержки войска двинулись, наконец, дальше и стали спускаться под гору. Туман, расходившийся на горе, только гуще расстилался в низах, куда спустились войска. Впереди, в тумане, раздался один, другой выстрел, сначала нескладно в разных промежутках: тратта… тат, и потом всё складнее и чаще, и завязалось дело над речкою Гольдбахом.
