Никонов, Владимир Леонидович

Владимир Никонов
Имя при рождении:	Владимир Леонидович Никонов
Дата рождения:	28 ноября 1937(1937-11-28) (86 лет)
Место рождения:	Москва, СССР
Профессия:	артист балета, балетный педагог
Гражданство:	СССР СССР→Россия Россия
Театр:	Большой театр
Награды:

Влади́мир Леони́дович Ни́конов (род. 28 ноября 1937, Москва) — советский солист балета, балетный педагог. Заслуженный артист РСФСР (1968), народный артист РСФСР (1976).

Биография

В 1957 году окончил Московское хореографическое училище по классу Александра Руденко. Учеником исполнил партию Щелкунчика-принца («Щелкунчик», 1956, хореография Василия Вайнонена). В 1957—1978 году — солист балета Большого театра, где его педагогами были Тамара Никитина, Алексей Ермолаев и Асаф Мессерер. Член КПСС с 1966 года.

В 1966—1977 преподавал в Московском хореографическом училище. В 1980 закончил ГИТИС по специальности педагог-балетмейстер. С 1978 года — педагог-репетитор Большого театра. Среди его учеников в разные годы: Михаил Цивин, Виктор Барыкин, Леонид Козлов, Владимир Деревянко, Валерий Анисимов, Михаил Шарков, Юрий Посохов, Владимир Деревянко, Вадим Писарев, Александр Ветров, Марк Перетокин, Владимир Непорожний, Денис Матвиенко, Александр Волчков, Егор Хромушин, Карим Абдуллин и другие.

Семья

Жена — Людмила Богомолова (Никонова) (р. 1932), балерина Большого театра (1951—1971), педагог Московского хореографического училища (1971—1988), заслуженная артистка РСФСР (1959).

Сын — Андрей Никонов (р. 1970), артист балета Большого театра (1988—1999).

Репертуар в Большом театре (основные партии)

• 1958 — «Жизель», редакция Леонида Лавровского — вставное па де де
• 1960 — «Конёк-Горбунок», балетмейстер Александр Радунский — Коралл
• 1961 — «Пламя Парижа», балетмейстер Василий Вайнонен — Антуан Мистраль
• 1961 — «Лебединое озеро», редакция Асафа Мессерера — па де труа
• 1961 — «Лесная песня», балетмейстеры Ольга Тарасова и Александр Лапаури — танец трёх — первый исполнитель
• 1961 — «Ромео и Джульетта», балетмейстер Леонид Лавровский — Трубадур
• 1961 — «Шопениана», хореография хореография Михаила Фокина — Юноша
• 1961 — «Страницы жизни», балетмейстер Леонид Лавровский — вальс — первый исполнитель
• 1961 — «Бахчисарайский фонтан», хореография Ростислава Захарова — Вацлав
• 1962 — «Страницы жизни», балетмейстер Леонид Лавровский — Георгий
• 1963 — «Раймонда», редакция Леонида Лавровского — Бернар
• 1964 — «Спящая красавица», редакция Асафа Мессерера и Михаила Габовича — Голубая птица
• 1964 — «Лебединое озеро», редакция Асафа Мессерера — Принц Зигфрид
• 1965 — «Каменный цветок», балетмейстер Юрий Григорович — Данила
• 1965 — «Золушка», балетмейстер Ростислав Захаров — Принц
• 1965 — «Дон Кихот», хореография Александра Горского — Базиль
• 1966 — «Жизель», редакция Леонида Лавровского — Альберт

Звания и награды

• 1968 — Заслуженный артист РСФСР
• 1976 — Народный артист РСФСР
• 2001 — Орден Дружбы

Библиография

• Максов А. [www.russianballet.ru/line/line2008/line02_08.html#%D0%9C%D0%BD%D0%BE%D0%B3%D0%B8%D0%B5 Многие лета] // Линия : газета. — М., 2008. — № 2.

Ссылки

• [www.bolshoi.ru/persons/ballet/393/ Владимир Никонов] на сайте Большого театра

Видео

• [www.youtube.com/watch?v=RtIIMhrgkh4 Владимир Никонов] в программе «Билет в Большой»

Отрывок, характеризующий Никонов, Владимир Леонидович

Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел в даль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. Таким ему представлялась европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия. Но и тогда, в те минуты, которые он считал своей слабостью, ум его проникал и в эту даль, и там он видел то же мелкое, житейское, бессмысленное. Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.