Никоноров, Борис Николаевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Никоноров.
Борис Никоноров
Общая информация
Полное имя:

Никоноров Борис Николаевич

Гражданство:

СССР СССР →
Россия Россия

Дата рождения:

25 января 1939(1939-01-25)

Место рождения:

Москва, СССР

Дата смерти:

30 августа 2015(2015-08-30) (76 лет)

Место смерти:

Москва, Россия

Весовая категория:

лёгкая (60 кг)

Рост:

160 см

Любительская карьера
Количество боёв:

265

Количество побед:

250

Количество поражений:

15

Команда:

Трудовые резервы

Государственные награды
Медали
Чемпионаты Европы
Серебро Москва 1963 до 60 кг

Бори́с Никола́евич Никоно́ров (25 января 1939, Москва — 30 августа 2015, там же) — советский боксёр лёгкой и полулёгкой весовых категорий, выступал за сборную СССР во второй половине 1950-х — первой половине 1960-х годов. Участник летних Олимпийских игр в Риме, обладатель серебряной медали чемпионата Европы, шестикратный победитель национального первенства, обладатель Кубка СССР, заслуженный мастер спорта. Также известен как тренер, был наставником сборной Болгарии, имеет звание заслуженного тренера Советского Союза.





Содержание

Биография

Борис Никоноров родился 25 января 1939 года в Москве. В детстве мечтал стать известным футболистом, однако в футбольные секции его не брали из-за плохих физических данных, и мальчику пришлось записаться на бокс. Активно заниматься боксом начал в возрасте четырнадцати лет, тренировался под руководством Александра Карпушина в 28-м московском ремесленном училище, где учился на электрика. Из-за низкого роста и небольшого веса долгое время не имел подходящих соперников и спарринг-партнёров, на первых в своей жизни соревнованиях вышел против юниора весом на 5 кг больше и потерпел поражение. В 1955 году после окончания училища по распределению попал в «Центрэлекторомонтажстрой», откуда его направили на строительство подстанции в деревню Заря, Владимирская область. Тем не менее, всё это время юноша не прекращал тренироваться, и вскоре к нему пришли первые победы.

Впервые Никоноров заявил о себе в 1957 году, когда в категории до 51 кг выиграл молодёжное первенство СССР в Таллинне — эта победа открыла ему дорогу в национальную сборную и влиятельное спортивное общество «Трудовые резервы», спортсмена стали приглашать на общекомандные сборы, где он получил возможность тренироваться бок о бок с выдающимися советскими боксёрами, такими как Виктор Меднов, Анатолий Перов, Юрий Егоров и др. «Тренироваться рядом с такими бойцами было большим везением, подарком судьбы. Я тянулся за ними, впитывал как губка всё, что подмечал в их тренировках, старался подражать». В 1958 году Никоноров впервые побывал на зональных отборочных соревнованиях взрослого чемпионата СССР, из-за ошибки организаторов ему пришлось выступать в категории до 57 кг (при том, что обычный его соревновательный вес ранее не превышал 51 кг). Несмотря на это, он всё же прошёл отбор и попал в финальный турнир, где сумел дойти до финального матча, проиграв лишь действующему олимпийскому чемпиону Владимиру Сафронову, раздельным решением судей 3:2. На следующем национальном первенстве, которое проходило в рамках II летней Спартакиады народов СССР, Никоноров вновь встретился в финале с Сафроновым, но на сей раз вышел из противостояния победителем, уже в двадцатилетнем возрасте стал чемпионом Советского Союза.

На чемпионате СССР 1960 года Борис Никоноров подтвердил свой чемпионский статус, причём в решающем матче победил будущего олимпионика Станислава Степашкина. На сборах перед летними Олимпийскими играми Риме главный тренер Сергей Щербаков требовал удерживать соревновательный вес в течение двух месяцев до начала турнира, что очень плохо сказалось на подготовке Никанорова. «Я бы мог немного расслабиться, чуть отпустить вес, чтобы полегче было готовиться к соревнованиям. А вместо этого приходилось недоедать, недопивать, бегать кроссы в двух шерстяных костюмах, париться в четыре веника — выматывать себя до предела, поскольку взвешивание проводили практически каждый день». В первом своём матче спортсмен со счётом 5:0 победил американца Никоса Спанакоса, и это первая в истории Олимпийских игр победа советского боксёра над представителем США. Бой получился настолько напряжённым, что в раздевалке от истощения и перенапряжения Никаноров потерял сознание. Второй матч протекал значительно легче, аргентинец Карлос Аро, чемпион Панамериканских игр 1959 года, не сумел составить конкуренцию Никонорову. Однако в четвертьфинале советский боксёр всё же потерпел поражение, раздельным спорным решением судей от итальянца Франческо Муссо (который в итоге стал олимпийским чемпионом).

В 1961 году Никоноров выиграл командный Кубок СССР, а год спустя вновь был первым в зачёте национального первенства. На чемпионате Европы 1963 года в Москве сумел дойти до финала, но в решающем матче по очкам уступил венгру Яношу Кайди. Боксировал на III летней Спартакиаде народов СССР, где завоевал уже четвёртый в своей карьере чемпионский титул. Оставаясь сильнейшим советским боксёром в лёгкой весовой категории, должен был ехать на Олимпийские игры 1964 года в Токио, однако незадолго до начала соревнований, играя в футбол, получил перелом ноги. Впоследствии ещё дважды становился чемпионом СССР, в 1965 и 1966 годах, удостоился званий «Заслуженный мастер спорта» и «Выдающийся боксёр». Всего за карьеру провёл 265 боёв, из них 250 окончил победой.

Начиная с 1966 года Борис Никаноров перешёл на тренерскую работу в «Трудовых резервах», работал с молодыми боксёрами, так, за первые полтора года пятеро его учеников стали победителями юношеского первенства Москвы. В 1970 году поступило предложение возглавить сборную Болгарии, несколько лет Никоноров работал в этой стране по контракту, практически с нуля создал новую команду, ездил с ней на Олимпийские игры 1972 года в Мюнхен, где двое его воспитанников попали в число призёров: Ангел Ангелов получил серебряную медаль в категории до 63,5 кг, Георгий Костадинов стал олимпийским чемпионом категории до 51 кг. В 1974 году, после окончания контракта, удостоился звания заслуженного тренера Болгарии и двух медалей «За особые заслуги». Вернувшись в Москву, одновременно с работой в «Трудовых резервах» Никоноров занимал должность помощника главного тренера сборной Константина Копцева, в 1989 году за подготовку сборной СССР к чемпионату мира, где советские боксёры впервые выиграли пять золотых медалей и командное первенство, получил звание «Заслуженный тренер СССР». В период 1992—2007 в течение пятнадцати лет занимал пост старшего тренера сборной Москвы по боксу, в настоящее время является главным специалистом центра сборных команд Москвы. Ежегодно в столице проходит юношеский турнир имени Бориса Николаевича Никонорова[1].

Умер 30 августа 2015 года в Москве[2].

Почётные звания и награды

Напишите отзыв о статье "Никоноров, Борис Николаевич"

Примечания

  1. ↑ Борис Валиев. [www.rusboxing.ru/publications-view-2974.html Борис Никоноров — Эксклюзив]. Федерация бокса России. Проверено 7 марта 2013. [www.webcitation.org/6G1wNq9C3 Архивировано из первоисточника 21 апреля 2013].
  2. ↑ Наталия Казанова. [rusboxing.ru/na-76-godu-zhizni-skonchalsya-serebryanyj-prizer-chempionata-evropy-1963-g-boris-nikonorov/ На 77- году жизни скончался серебряный призер чемпионата Европы 1963 г. Борис Никоноров]. Федерация бокса России (31 августа 2015). Проверено 1 сентября 2015.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Никоноров, Борис Николаевич

– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.


Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.
Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.