Никон (Воробьёв)
| Игумен Никон | |
 | |
| Имя при рождении: |
Николай Николаевич Воробьёв |
|---|---|
| Род деятельности: |
священнослужитель Русской православной церкви (с 1956 года в сане игумена), духовный писатель |
| Дата рождения: | |
| Место рождения: |
Микшино, Бежецкий уезд, Тверская губерния, Российская империя |
| Гражданство: | |
| Подданство: | |
| Дата смерти: |
7 сентября 1963 (69 лет) |
| Место смерти: | |
Игу́мен Ни́кон (в миру Никола́й Никола́евич Воробьёв; 4 мая 1894[1], село Микшино, Тверская губерния — 7 сентября 1963, Гжатск) — священнослужитель Русской православной церкви (с 1956 года в сане игумена), духовный писатель.
Известен своими многочисленными письмами к своим духовным детям, большинство из которых опубликовано в сборнике «Нам оставлено покаяние»[2].
Биография
Родился в крестьянской семье, имел шесть братьев. В 1914 году закончил реальное училище в Вышнем Волочке и поступил в Психоневрологический институт в Петрограде. Во время учебы в институте много читал, занимался самообразованием, пытаясь найти ответы на вечные вопросы. После окончания первого курса решил не продолжать обучение. Летом 1915 года Николай пережил глубокий духовный кризис и обрёл веру в Бога. В 1917 году он поступил в Московскую духовную академию, однако занятия там скоро были прекращены ввиду начавшейся революции. В последующие несколько лет преподавал в школе Вышнего Волочка математику. Затем переехал в Москву и служил чтецом в Борисоглебском храме.
В марте 1931 года в Минске епископом Феофаном (Семеняко) пострижен в монашество с именем Никон. 26 декабря 1932 года рукоположен во иеромонаха.
В 1933 году был арестован и сослан в сибирские лагеря на пять лет. Был освобожден в 1937 году.
Возвратившись из лагеря, Никон проживал в Вышнем Волочке. С началом Великой Отечественной войны и открытием храмов отец Никон приступил к священнослужению. В 1944 году архиепископом Калининским и Смоленским Василием он был назначен настоятелем Благовещенской церкви Козельска, где служил до 1948 года. В 1948 году был переведён в Белёв, потом — в Ефремов (оба — Тульской области), а после — в Смоленск. Из Смоленска был направлен на приход в Гжатск. В 1956 году к празднику Пасхи отец Никон был награждён саном игумена преосвященным Михаилом (Чубом). Скончался 7 сентября 1963 года.
Напишите отзыв о статье "Никон (Воробьёв)"
Примечания
Ссылки
- [drevo-info.ru/articles/1510.html Никон (Воробьёв) // Открытая православная энциклопедия «Древо»]
- [www.pravbeseda.ru/library/index.php?page=book&id=546 Жизнеописание игумена Никона (Воробьёва)]
- [www.pravbeseda.ru/library/index.php?page=author&id=23 Сочинения игумена Никона (Воробьёва)]
- [na-lazarevskom.ru/pdf/bud_milostiv_k_sebe.pdf Игумен Никон (Воробьев). Будь милостив к себе. Письма пьющему брату и его жене]
Отрывок, характеризующий Никон (Воробьёв)
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
