Никулочкин, Дмитрий Степанович
 |
Эта статья предлагается к удалению. Пояснение причин и соответствующее обсуждение вы можете найти на странице Википедия:К удалению/10 октября 2016.
Пока процесс обсуждения не завершён, статью можно попытаться улучшить, однако следует воздерживаться от переименований или немотивированного удаления содержания, подробнее см. руководство к дальнейшему действию. Не снимайте пометку о выставлении на удаление до окончания обсуждения. Последнее изменение сделано участником Igel B TyMaHe (вклад, журналы) в 09:38 UTC (3954595 минут назад). Администраторам: ссылки сюда, история, журналы, удалить. |
| Дмитрий Степанович Никулочкин | ||||||||||||||||||||||||||||
 | ||||||||||||||||||||||||||||
| Род деятельности: | ||||||||||||||||||||||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Дата рождения: | ||||||||||||||||||||||||||||
| Место рождения: |
хутор Орловский, Путятинский сельсовет, Софиевская волость, Каширинский уезд, Оренбургская губерния, РСФСР, СССР (ныне — Путятинский сельсовет Шарлыкского района Оренбургской области России) | |||||||||||||||||||||||||||
| Гражданство: | ||||||||||||||||||||||||||||
| Дата смерти: |
26 февраля 1991 (66 лет) | |||||||||||||||||||||||||||
| Место смерти: | ||||||||||||||||||||||||||||
| Награды и премии: |
</div> </td></tr> </table> Дми́трий Степа́нович Нику́лочкин (9 января 1925, хутор Орловский, Путятинский сельсовет, Софиевская волость, Каширинский уезд, Оренбургская губерния, РСФСР, СССР (ныне — Путятинский сельсовет Шарлыкского района Оренбургской области России) — 26 февраля 1991, Ишимбай, БАССР, РСФСР, СССР) — советский нефтепереработчик, организатор производства, заслуженный рационализатор РСФСР (1971)[1][2][3][4][5]. Начальник установки комбинированного термического крекинга Ишимбайского нефтеперерабатывающего завода[прим. 1] в 1965—1972 гг. и установки АТ-1 того же предприятия в 1972—1976-х гг.[2][3] Автор свыше 85 рационализаторских предложений по модернизации и повышению эффективности переработки нефти[2][3][4][6], признанные наиболее ценными на ИНПЗ[7], экономический эффект которых по нынешним временам составляет миллионы рублей[3]. Является одним из самых известных работников ИНПЗ[8]. Участник Великой Отечественной и советско-японской войн[2][4]. Член КПСС. СодержаниеБиографияДетство и юностьРодился 9 января 1925 года (по документам — 1926 года[прим. 2]) в крестьянской семье в хуторе Орловском Оренбургской губернии[2][3]. Корни отца, Степана Матвеевича Никулочкина из Орловской губернии, а матери, Агафьи Гавриловны Никулочкиной (Подосинкиной) — из Тамбовской губернии. Никулочкины были государственными крестьянами, вели сельское хозяйство. Переселившись в XIX веке из Орловской в Оренбургскую губернию с целью освоения новых земель, они основали хутор Орловский под городом Оренбургом[3]. В 1930 году отца Дмитрия и его младших брата и сестры репрессировали, арестовали и затем заключили в концлагерь НКВД на 5 лет[9]. Его отправили на строительство Беломорско-Балтийского канала. Также подвергся репрессиям дедушка Дмитрия, Матвей Егорович Никулочкин[10], и другие родственники. Семья оказалась в разных регионах страны[прим. 3]. Степана Матвеевича досрочно освободили, и Никулочкины на протяжении нескольких лет переезжали из одного места в другое[3]. У них родились сын и две дочери (всего было шестеро детей, не считая умерших в младенчестве)[3]. В начале 1940-х годов переехали в город Ишимбай Башкирской АССР, поселившись на конном дворе в микрорайоне Перегонном. Дмитрий устроился слесарем в 4-й промысел НПУ «Ишимбайнефть»[2][3]. Военная деятельность6 июля 1944 года Ишимбайский горвоенкомат призвал Никулочкина на действительную военную службу. Приняв присягу 4 ноября того же года, Дмитрий стал курсантом лётной школы в городе Давлеканово[3], где в 1942 году образовалась авиабаза по подготовке к воздушной разведке — Военное авиационное училище разведчиков. В 1945 году из города Уральска туда передислоцировалась 22-я школа воздушных стрелков-радистов, которую окончил Никулочкин, получив звание старшего сержанта[3]. В июле 1945 года Никулочкина направили на Дальний Восток, где развернулись действия советско-японской войны[3]. Он прибыл в 110-ю отдельную разведывательную авиационную эскадрилью, а затем его зачислили в 79-й бомбардировочный авиационный полк, состоял стрелком-радистом[3]. Полк принял непосредственное участие в войне, содействуя наземным частям 2-го Дальневосточного фронта и работая с сахалинских аэродромов «Зональное» и «Сокол». Бои проходили на материке, Южном Сахалине и Южных Курилах[прим. 4]. Никулочкин выполнил несколько боевых вылетов[6] на пикирующем бомбардировщике Пе-2, обстреливал обоз противника[3]. С земли также летели ответные удары, поэтому дважды совершал вынужденные прыжки с парашютом (всего он сделал 98 прыжков)[3]. После победы Советского Союза Д. С. Никулочкина удостоили медалью «За победу над Японией»[2], врученную ему командиром 79-го бомбардировочного авиационного полка Г. Д. Грудевым[3]. Однажды часть посетил Р. Я. Малиновский, во время смотра лётного состава маршал остановился перед Никулочкиным и обратил внимание на нагрудный значок, который подержал в своих руках[3]. Вскоре 79-й полк перебазировался на остров Итуруп (аэродром «Буревестник»), а в 1949-м вновь вернулся на «Сокол». Армия дала Дмитрию Степановичу хорошую физическую подготовку[3]. Он также имел неплохие творческие данные и принимал участие в художественной самодеятельности, участвовал в любительских спектаклях вместе с будущим известным актёром Кириллом Лавровым[3]. Военная служба завершилась в 1951 году[3]. Профессиональная деятельностьПосле окончания службы в декабре 1951 года Д. С. Никулочкин устроился подручным газосварщика в цех № 1 Ишимбайского нефтеперерабатывающего завода[2], однако работал непродолжительное время[3][6]. Творчество по-прежнему оставалось в его жизни, помимо актёрских данных он хорошо пел и плясал, в связи с чем в 1952 году ему предложили стать заведующим клубом ИНПЗ в микрорайоне Перегонном[3][6]. Через полгода он решил, что производство важнее, и осенью того же года вновь вернулся на ИНПЗ, устроившись помощником оператора[6] в цех № 3а[3]. В июле 1953 года стал оператором первичной гонки[2], с октября 1954-го числился в 3-м цехе, в октябре 1956-го назначен оператором установки комбинированного термического крекинга[2], в 1957-м — старшим оператором[2][3]. Именно на этой установке началась бурная рационализаторская деятельность Д. С. Никулочкина[3][6]. Он стремился улучшать технические и экономические показатели, совместно с коллегами вскоре увеличил суточную производительность установки[3][11].
В 1958 году Никулочкин являлся одним из активных авторов[13] наиболее ценных рационализаторских предложений, внедрение которых принесло большой экономический эффект на ИНПЗ[14]; его поставили в один ряд с коллегами, в совершенстве овладевшими техникой своего дела и хорошо ведущими технологический режим[3][15]. Коллектив его бригады отмечали как дружный[16]. В этот же период Д. С. Никулочкин работал в одной бригаде с помощником оператора Р. Юсуповым, совместно с ним разработал около 25 предложений и добился высоких показателей в улучшении производства[3][16][17]. В 1960 году Никулочкин повторил 7-й класс, с отличием окончив школу рабочей молодёжи и получив похвальную грамоту[18]; поступил в Ишимбайский вечерний нефтяной техникум на специальность «Технология нефти и газа», параллельно работая на ИНПЗ[3]. Его бригаду установки отмечали как одну из лучших, постоянно добивающуюся хороших показателей[3][19]. 24 мая 1965 года Д. С. Никулочкина назначили начальником установки комбинированного термического крекинга[2][3][6]. Он с отличием окончил техникум[6][20], став техником-технологом[2][3]. Под его руководством на установке улучшилась технологическая дисциплина, сократилось число производственных неполадок[3][21]. Одновременно являлся парторгом в цехе № 3, ещё в период военной службы окончил школу партийного актива[3]. Никулочкина назвали одним из лучших рационализаторов ИНПЗ[22]. Указом от 23 апреля 1971 года Президиум Верховного Совета РСФСР присвоил Д. С. Никулочкину звание заслуженного рационализатора РСФСР[1][2][3]. В те годы телевидение из города Уфы снимало материал об ИНПЗ, в котором рассказывалось о рационализаторской деятельности Никулочкина[3]. К тому времени у Дмитрия Степановича насчитывалось 85 собственных рационализаторских предложений[3][6]. В 1972 году установка термокрекинга преобразовалась в АТ-1[3]. Совместно с работниками завода Никулочкин был инициатором её перевода на режим первичной перегонки нефти[23]. Модернизация значительно повысила эффективность установки[23][24][25]. Было осуществлено прямое питание форсунок печей, что подняло производительность[3][26]. В 1975 году Д. С. Никулочкин совместно с коллегами завершил реконструкцию установки АТ-1[5][27]. Последние годы жизниВ 1976 году Д. С. Никулочкин по выслуге лет ушёл на пенсию[3]. В 1983 году на базе ИНПЗ началось строительство комплекса по производству катализаторов, основанием для которого послужило решение Миннефтехимпрома СССР[3]. Нефтеперерабатывающие мощности демонтировались[7], 1 сентября 1990 года ИНПЗ преобразовался в Ишимбайский специализированный химический завод катализаторов[3][7]. Рационализаторские разработки Д. С. Никулочкина были уничтожены[3]. Тяжёлая работа серьёзно отразилась на здоровье Д. С. Никулочкина: он стал инвалидом, несколько лет болел, перед смертью практически не видел и не ходил[3]. 26 февраля 1991 года он скончался от продолжительной болезни[3]. Его похоронили на центральном кладбище в городе Ишимбае. Частная жизньПосле армии Никулочкин помог родителям с жильём, которые поселились в собственном доме на Заводской улице, покинув конный двор[3]. В 1952 году в перегонновском клубе Д. С. Никулочкин познакомился со своей будущей женой — Зоей Фёдоровной Смоленковой[3], героем тыла[28]. Они прожили вместе почти сорок лет и воспитали двух дочерей[3]. У Дмитрия Степановича есть внук и внучка. Никулочкин был хорошим рассказчиком, интересовался классической музыкой, географией, историей[3]. Увлекался шахматами, шашками, любил азбуку Морзе[3]. Стремился поделиться своими знаниями с другими[3]. Родственники и коллеги Дмитрия Степановича отмечали его особую любовь к чтению, он написал несколько сказов о своей родине[3].
Бывшие коллеги Никулочкина спустя десятилетия после его смерти вспоминали о нём как о хорошем человеке и семьянине[3]. РационализацияРационализацию производства Д. С. Никулочкин начал в период работы в «Ишимбайнефти»[6], в первой половине 1940-х годов. Уже в то время у него имелись предложения по улучшению технологического процесса[6]. Расцвет бурной рационализаторской деятельности Никулочкина начался с момента ввода в эксплуатацию на ИНПЗ установки комбинированного термического крекинга, которая вырабатывала высокооктановый бензин и дизельное топливо[3][6]. Он начал стремиться к более эффективной работе установки. Д. С. Никулочкин совместно с К. С. Замесиным, П. В. Синёвым, В. С. Томилиным и другими коллегами произвёл работы по увеличению суточной производительности термокрекинга до 1970 т, впоследствии до 2500 т:
В 1958 году Никулочкин рассматривал вопрос по экономии пара и проводил серьёзные беседы с коллективом своей бригады. За небольшое время все утечки пара устранили, расход которого за сутки снизился более чем на 100 тонн[29]. Он начал работать в одной бригаде с помощником оператора Р. Юсуповым, совместно с ним разработал около 25 предложений[3][16]. В основном они были связаны с ускорением ремонта аппаратуры[3][16]. Иногда совет по рационализации отклонял идеи, коллеги доказывали их целесообразность, после чего предложения воплощались в жизнь[3][16]. Внедрение новых технологий сократило время на удаление нефтепродуктов из колонны с 30—40 до 2-х часов, при экономном способе для полной очистки газопроводов больше не требовалась резка труб[3][16]. Эффективное использование тепла циркуляционного орошения колонны для подогрева нефти подняло производительность установки на 10—15 %; подключение одного вида продукции к другим, последовательная схема теплообмена позволили экономить 36 600 руб. в год[прим. 5][3][16]. К февралю 1959 года коллеги разработали около 20 предложений с экономическим эффектом 130 тыс. руб.[прим. 6][3][16] В 1971 году у Д. С. Никулочкина насчитывалось 85 собственных рационализаторских предложений с условным экономическим эффектом 90 тыс. руб.[прим. 7][3][6] Журналист ишимбайской газеты «Восход» отмечал:
Никулочкину удалось внедрить на установке метод двукратного испарения первичного блока на старой ректификационной колонне, по его решению были установлены новая печь и колонна[6]. Предложение о «перевязке» печи П-2 для увеличения нагрева нефти на установке термокрекинга дало экономию 10,7 тыс. руб., о регенерации тепла флегмы — 62 тыс. руб. в год[прим. 8][3][6]. Также имелось предложение о сокращении выбросов заводских отходов в атмосферу[3]. Дмитрий Степанович не хвалился своими достижениями, не считал количество предложений и был убеждён:
В последующие годы Никулочкин стал одним из инициаторов модернизации установки термокрекинга и её перевода на режим первичной перегонки нефти[3][23]. В 1974 году Дмитрий Степанович совместно с работниками цеха № 3 — старшим механиком А. И. Кунавиным, начальником цеха В. С. Зеленцовым и его заместителем С. А. Окуньковым — полностью ликвидировал насосную товарно-сырьевого парка, и продукция стала напрямую поставляться в цех[3][24]. Это освободило семь насосов, экономия электроэнергии за полугодие на ИНПЗ составляла 138 кВт⋅ч[3][24]. Совместно с Р. К. Хазиповым рационализаторы осуществили прямое питание форсунок печей АТ-1 горячим мазутом. Нововведения сократили расход топлива, электроэнергии и высвободили оборудование[3]. Опыт перевода установок термокрекинга на схему первичной перегонки нефти отметили на всех нефтеперерабатывающих предприятиях Советского Союза[23]. В 1975 году завершилась реконструкция установки АТ-1, которую модернизировали с целью увеличения объёма переработки нефти. Над этим работали Д. С. Никулочкин, В. С. Зеленцов, С. А. Окуньков и другие[3][5][27]. Была установлена более мощная ректификационная колонна предварительного испарения, заменили насосы по перекачке нефти и мазута, нашлось применение ранее бездействовавшему оборудованию термокрекинга[5][25]. Производительность установки АТ-1 выросла на 72,7 %, эффект составил 66 420 руб.[прим. 9][3][25][5]
Образование
Звания и наградыД. С. Никулочкин удостоен следующих государственных наград:
Также награждён многими другими почётными грамотами. ПамятьИмя Д. С. Никулочкина увековечено на памятниках в городе Ишимбае, посвящённых участникам Великой Отечественной войны[3]. В 2006 году на территории школы № 5 в микрорайоне Перегонном (улица Жуковского) состоялось открытие стелы, посвящённой перегонновцам — участникам войны[31]. На одной из плит указано имя Дмитрия Степановича[3]. В 2015 году состоялось открытие обновлённого парка Победы, где была создана аллея с именами ишимбайцев, призванных на войну. На одной из стел также высечено имя Дмитрия Степановича[3]. Помимо этого Никулочкина помнит его семья и вспоминают многие коллеги по работе[3]. Напишите отзыв о статье "Никулочкин, Дмитрий Степанович"ПримечанияКомментарии
Источники
ЛитератураНормативные документы
Книги
Газеты
Ссылки
Отрывок, характеризующий Никулочкин, Дмитрий СтепановичДенисов сморщился, хотел что то крикнуть и замолчал.– Сквег'но дело, – проговорил он про себя. – Сколько там денег в кошельке осталось? – спросил он у Ростова. – Семь новых и три старых. – Ах,сквег'но! Ну, что стоишь, чучела, пошли вахмистг'а, – крикнул Денисов на Лаврушку. – Пожалуйста, Денисов, возьми у меня денег, ведь у меня есть, – сказал Ростов краснея. – Не люблю у своих занимать, не люблю, – проворчал Денисов. – А ежели ты у меня не возьмешь деньги по товарищески, ты меня обидишь. Право, у меня есть, – повторял Ростов. – Да нет же. И Денисов подошел к кровати, чтобы достать из под подушки кошелек. – Ты куда положил, Ростов? – Под нижнюю подушку. – Да нету. Денисов скинул обе подушки на пол. Кошелька не было. – Вот чудо то! – Постой, ты не уронил ли? – сказал Ростов, по одной поднимая подушки и вытрясая их. Он скинул и отряхнул одеяло. Кошелька не было. – Уж не забыл ли я? Нет, я еще подумал, что ты точно клад под голову кладешь, – сказал Ростов. – Я тут положил кошелек. Где он? – обратился он к Лаврушке. – Я не входил. Где положили, там и должен быть. – Да нет… – Вы всё так, бросите куда, да и забудете. В карманах то посмотрите. – Нет, коли бы я не подумал про клад, – сказал Ростов, – а то я помню, что положил. Лаврушка перерыл всю постель, заглянул под нее, под стол, перерыл всю комнату и остановился посреди комнаты. Денисов молча следил за движениями Лаврушки и, когда Лаврушка удивленно развел руками, говоря, что нигде нет, он оглянулся на Ростова. – Г'остов, ты не школьнич… Ростов почувствовал на себе взгляд Денисова, поднял глаза и в то же мгновение опустил их. Вся кровь его, бывшая запертою где то ниже горла, хлынула ему в лицо и глаза. Он не мог перевести дыхание. – И в комнате то никого не было, окромя поручика да вас самих. Тут где нибудь, – сказал Лаврушка. – Ну, ты, чог'това кукла, повог`ачивайся, ищи, – вдруг закричал Денисов, побагровев и с угрожающим жестом бросаясь на лакея. – Чтоб был кошелек, а то запог'ю. Всех запог'ю! Ростов, обходя взглядом Денисова, стал застегивать куртку, подстегнул саблю и надел фуражку. – Я тебе говог'ю, чтоб был кошелек, – кричал Денисов, тряся за плечи денщика и толкая его об стену. – Денисов, оставь его; я знаю кто взял, – сказал Ростов, подходя к двери и не поднимая глаз. Денисов остановился, подумал и, видимо поняв то, на что намекал Ростов, схватил его за руку. – Вздог'! – закричал он так, что жилы, как веревки, надулись у него на шее и лбу. – Я тебе говог'ю, ты с ума сошел, я этого не позволю. Кошелек здесь; спущу шкуг`у с этого мег`завца, и будет здесь. – Я знаю, кто взял, – повторил Ростов дрожащим голосом и пошел к двери. – А я тебе говог'ю, не смей этого делать, – закричал Денисов, бросаясь к юнкеру, чтоб удержать его. Но Ростов вырвал свою руку и с такою злобой, как будто Денисов был величайший враг его, прямо и твердо устремил на него глаза. – Ты понимаешь ли, что говоришь? – сказал он дрожащим голосом, – кроме меня никого не было в комнате. Стало быть, ежели не то, так… Он не мог договорить и выбежал из комнаты. – Ах, чог'т с тобой и со всеми, – были последние слова, которые слышал Ростов. Ростов пришел на квартиру Телянина. – Барина дома нет, в штаб уехали, – сказал ему денщик Телянина. – Или что случилось? – прибавил денщик, удивляясь на расстроенное лицо юнкера. – Нет, ничего. – Немного не застали, – сказал денщик. Штаб находился в трех верстах от Зальценека. Ростов, не заходя домой, взял лошадь и поехал в штаб. В деревне, занимаемой штабом, был трактир, посещаемый офицерами. Ростов приехал в трактир; у крыльца он увидал лошадь Телянина. Во второй комнате трактира сидел поручик за блюдом сосисок и бутылкою вина. – А, и вы заехали, юноша, – сказал он, улыбаясь и высоко поднимая брови. – Да, – сказал Ростов, как будто выговорить это слово стоило большого труда, и сел за соседний стол. Оба молчали; в комнате сидели два немца и один русский офицер. Все молчали, и слышались звуки ножей о тарелки и чавканье поручика. Когда Телянин кончил завтрак, он вынул из кармана двойной кошелек, изогнутыми кверху маленькими белыми пальцами раздвинул кольца, достал золотой и, приподняв брови, отдал деньги слуге. – Пожалуйста, поскорее, – сказал он. Золотой был новый. Ростов встал и подошел к Телянину. – Позвольте посмотреть мне кошелек, – сказал он тихим, чуть слышным голосом. С бегающими глазами, но всё поднятыми бровями Телянин подал кошелек. – Да, хорошенький кошелек… Да… да… – сказал он и вдруг побледнел. – Посмотрите, юноша, – прибавил он. Ростов взял в руки кошелек и посмотрел и на него, и на деньги, которые были в нем, и на Телянина. Поручик оглядывался кругом, по своей привычке и, казалось, вдруг стал очень весел. – Коли будем в Вене, всё там оставлю, а теперь и девать некуда в этих дрянных городишках, – сказал он. – Ну, давайте, юноша, я пойду. Ростов молчал. – А вы что ж? тоже позавтракать? Порядочно кормят, – продолжал Телянин. – Давайте же. Он протянул руку и взялся за кошелек. Ростов выпустил его. Телянин взял кошелек и стал опускать его в карман рейтуз, и брови его небрежно поднялись, а рот слегка раскрылся, как будто он говорил: «да, да, кладу в карман свой кошелек, и это очень просто, и никому до этого дела нет». – Ну, что, юноша? – сказал он, вздохнув и из под приподнятых бровей взглянув в глаза Ростова. Какой то свет глаз с быстротою электрической искры перебежал из глаз Телянина в глаза Ростова и обратно, обратно и обратно, всё в одно мгновение. – Подите сюда, – проговорил Ростов, хватая Телянина за руку. Он почти притащил его к окну. – Это деньги Денисова, вы их взяли… – прошептал он ему над ухом. – Что?… Что?… Как вы смеете? Что?… – проговорил Телянин. Но эти слова звучали жалобным, отчаянным криком и мольбой о прощении. Как только Ростов услыхал этот звук голоса, с души его свалился огромный камень сомнения. Он почувствовал радость и в то же мгновение ему стало жалко несчастного, стоявшего перед ним человека; но надо было до конца довести начатое дело. – Здесь люди Бог знает что могут подумать, – бормотал Телянин, схватывая фуражку и направляясь в небольшую пустую комнату, – надо объясниться… – Я это знаю, и я это докажу, – сказал Ростов. – Я… Испуганное, бледное лицо Телянина начало дрожать всеми мускулами; глаза всё так же бегали, но где то внизу, не поднимаясь до лица Ростова, и послышались всхлипыванья. – Граф!… не губите молодого человека… вот эти несчастные деньги, возьмите их… – Он бросил их на стол. – У меня отец старик, мать!… Ростов взял деньги, избегая взгляда Телянина, и, не говоря ни слова, пошел из комнаты. Но у двери он остановился и вернулся назад. – Боже мой, – сказал он со слезами на глазах, – как вы могли это сделать? – Граф, – сказал Телянин, приближаясь к юнкеру. – Не трогайте меня, – проговорил Ростов, отстраняясь. – Ежели вам нужда, возьмите эти деньги. – Он швырнул ему кошелек и выбежал из трактира. Вечером того же дня на квартире Денисова шел оживленный разговор офицеров эскадрона. – А я говорю вам, Ростов, что вам надо извиниться перед полковым командиром, – говорил, обращаясь к пунцово красному, взволнованному Ростову, высокий штаб ротмистр, с седеющими волосами, огромными усами и крупными чертами морщинистого лица. Штаб ротмистр Кирстен был два раза разжалован в солдаты зa дела чести и два раза выслуживался. – Я никому не позволю себе говорить, что я лгу! – вскрикнул Ростов. – Он сказал мне, что я лгу, а я сказал ему, что он лжет. Так с тем и останется. На дежурство может меня назначать хоть каждый день и под арест сажать, а извиняться меня никто не заставит, потому что ежели он, как полковой командир, считает недостойным себя дать мне удовлетворение, так… – Да вы постойте, батюшка; вы послушайте меня, – перебил штаб ротмистр своим басистым голосом, спокойно разглаживая свои длинные усы. – Вы при других офицерах говорите полковому командиру, что офицер украл… – Я не виноват, что разговор зашел при других офицерах. Может быть, не надо было говорить при них, да я не дипломат. Я затем в гусары и пошел, думал, что здесь не нужно тонкостей, а он мне говорит, что я лгу… так пусть даст мне удовлетворение… – Это всё хорошо, никто не думает, что вы трус, да не в том дело. Спросите у Денисова, похоже это на что нибудь, чтобы юнкер требовал удовлетворения у полкового командира? Денисов, закусив ус, с мрачным видом слушал разговор, видимо не желая вступаться в него. На вопрос штаб ротмистра он отрицательно покачал головой. – Вы при офицерах говорите полковому командиру про эту пакость, – продолжал штаб ротмистр. – Богданыч (Богданычем называли полкового командира) вас осадил. – Не осадил, а сказал, что я неправду говорю. – Ну да, и вы наговорили ему глупостей, и надо извиниться. – Ни за что! – крикнул Ростов. – Не думал я этого от вас, – серьезно и строго сказал штаб ротмистр. – Вы не хотите извиниться, а вы, батюшка, не только перед ним, а перед всем полком, перед всеми нами, вы кругом виноваты. А вот как: кабы вы подумали да посоветовались, как обойтись с этим делом, а то вы прямо, да при офицерах, и бухнули. Что теперь делать полковому командиру? Надо отдать под суд офицера и замарать весь полк? Из за одного негодяя весь полк осрамить? Так, что ли, по вашему? А по нашему, не так. И Богданыч молодец, он вам сказал, что вы неправду говорите. Неприятно, да что делать, батюшка, сами наскочили. А теперь, как дело хотят замять, так вы из за фанаберии какой то не хотите извиниться, а хотите всё рассказать. Вам обидно, что вы подежурите, да что вам извиниться перед старым и честным офицером! Какой бы там ни был Богданыч, а всё честный и храбрый, старый полковник, так вам обидно; а замарать полк вам ничего? – Голос штаб ротмистра начинал дрожать. – Вы, батюшка, в полку без году неделя; нынче здесь, завтра перешли куда в адъютантики; вам наплевать, что говорить будут: «между павлоградскими офицерами воры!» А нам не всё равно. Так, что ли, Денисов? Не всё равно? Денисов всё молчал и не шевелился, изредка взглядывая своими блестящими, черными глазами на Ростова. – Вам своя фанаберия дорога, извиниться не хочется, – продолжал штаб ротмистр, – а нам, старикам, как мы выросли, да и умереть, Бог даст, приведется в полку, так нам честь полка дорога, и Богданыч это знает. Ох, как дорога, батюшка! А это нехорошо, нехорошо! Там обижайтесь или нет, а я всегда правду матку скажу. Нехорошо! И штаб ротмистр встал и отвернулся от Ростова. – Пг'авда, чог'т возьми! – закричал, вскакивая, Денисов. – Ну, Г'остов! Ну! Ростов, краснея и бледнея, смотрел то на одного, то на другого офицера. – Нет, господа, нет… вы не думайте… я очень понимаю, вы напрасно обо мне думаете так… я… для меня… я за честь полка.да что? это на деле я покажу, и для меня честь знамени…ну, всё равно, правда, я виноват!.. – Слезы стояли у него в глазах. – Я виноват, кругом виноват!… Ну, что вам еще?… – Вот это так, граф, – поворачиваясь, крикнул штаб ротмистр, ударяя его большою рукою по плечу. – Я тебе говог'ю, – закричал Денисов, – он малый славный. – Так то лучше, граф, – повторил штаб ротмистр, как будто за его признание начиная величать его титулом. – Подите и извинитесь, ваше сиятельство, да с. – Господа, всё сделаю, никто от меня слова не услышит, – умоляющим голосом проговорил Ростов, – но извиняться не могу, ей Богу, не могу, как хотите! Как я буду извиняться, точно маленький, прощенья просить? Денисов засмеялся. – Вам же хуже. Богданыч злопамятен, поплатитесь за упрямство, – сказал Кирстен. – Ей Богу, не упрямство! Я не могу вам описать, какое чувство, не могу… – Ну, ваша воля, – сказал штаб ротмистр. – Что ж, мерзавец то этот куда делся? – спросил он у Денисова. – Сказался больным, завтг'а велено пг'иказом исключить, – проговорил Денисов. – Это болезнь, иначе нельзя объяснить, – сказал штаб ротмистр. – Уж там болезнь не болезнь, а не попадайся он мне на глаза – убью! – кровожадно прокричал Денисов. В комнату вошел Жерков. – Ты как? – обратились вдруг офицеры к вошедшему. – Поход, господа. Мак в плен сдался и с армией, совсем. – Врешь! – Сам видел. – Как? Мака живого видел? с руками, с ногами? – Поход! Поход! Дать ему бутылку за такую новость. Ты как же сюда попал? – Опять в полк выслали, за чорта, за Мака. Австрийской генерал пожаловался. Я его поздравил с приездом Мака…Ты что, Ростов, точно из бани? – Тут, брат, у нас, такая каша второй день. Вошел полковой адъютант и подтвердил известие, привезенное Жерковым. На завтра велено было выступать. – Поход, господа! – Ну, и слава Богу, засиделись. Кутузов отступил к Вене, уничтожая за собой мосты на реках Инне (в Браунау) и Трауне (в Линце). 23 го октября .русские войска переходили реку Энс. Русские обозы, артиллерия и колонны войск в середине дня тянулись через город Энс, по сю и по ту сторону моста. День был теплый, осенний и дождливый. Пространная перспектива, раскрывавшаяся с возвышения, где стояли русские батареи, защищавшие мост, то вдруг затягивалась кисейным занавесом косого дождя, то вдруг расширялась, и при свете солнца далеко и ясно становились видны предметы, точно покрытые лаком. Виднелся городок под ногами с своими белыми домами и красными крышами, собором и мостом, по обеим сторонам которого, толпясь, лилися массы русских войск. Виднелись на повороте Дуная суда, и остров, и замок с парком, окруженный водами впадения Энса в Дунай, виднелся левый скалистый и покрытый сосновым лесом берег Дуная с таинственною далью зеленых вершин и голубеющими ущельями. Виднелись башни монастыря, выдававшегося из за соснового, казавшегося нетронутым, дикого леса; далеко впереди на горе, по ту сторону Энса, виднелись разъезды неприятеля. Между орудиями, на высоте, стояли спереди начальник ариергарда генерал с свитским офицером, рассматривая в трубу местность. Несколько позади сидел на хоботе орудия Несвицкий, посланный от главнокомандующего к ариергарду. Казак, сопутствовавший Несвицкому, подал сумочку и фляжку, и Несвицкий угощал офицеров пирожками и настоящим доппелькюмелем. Офицеры радостно окружали его, кто на коленах, кто сидя по турецки на мокрой траве. – Да, не дурак был этот австрийский князь, что тут замок выстроил. Славное место. Что же вы не едите, господа? – говорил Несвицкий. – Покорно благодарю, князь, – отвечал один из офицеров, с удовольствием разговаривая с таким важным штабным чиновником. – Прекрасное место. Мы мимо самого парка проходили, двух оленей видели, и дом какой чудесный! – Посмотрите, князь, – сказал другой, которому очень хотелось взять еще пирожок, но совестно было, и который поэтому притворялся, что он оглядывает местность, – посмотрите ка, уж забрались туда наши пехотные. Вон там, на лужку, за деревней, трое тащут что то. .Они проберут этот дворец, – сказал он с видимым одобрением. – И то, и то, – сказал Несвицкий. – Нет, а чего бы я желал, – прибавил он, прожевывая пирожок в своем красивом влажном рте, – так это вон туда забраться. Он указывал на монастырь с башнями, видневшийся на горе. Он улыбнулся, глаза его сузились и засветились. – А ведь хорошо бы, господа! Офицеры засмеялись. – Хоть бы попугать этих монашенок. Итальянки, говорят, есть молоденькие. Право, пять лет жизни отдал бы! – Им ведь и скучно, – смеясь, сказал офицер, который был посмелее. Между тем свитский офицер, стоявший впереди, указывал что то генералу; генерал смотрел в зрительную трубку. – Ну, так и есть, так и есть, – сердито сказал генерал, опуская трубку от глаз и пожимая плечами, – так и есть, станут бить по переправе. И что они там мешкают? На той стороне простым глазом виден был неприятель и его батарея, из которой показался молочно белый дымок. Вслед за дымком раздался дальний выстрел, и видно было, как наши войска заспешили на переправе. Несвицкий, отдуваясь, поднялся и, улыбаясь, подошел к генералу. – Не угодно ли закусить вашему превосходительству? – сказал он. – Нехорошо дело, – сказал генерал, не отвечая ему, – замешкались наши. – Не съездить ли, ваше превосходительство? – сказал Несвицкий. – Да, съездите, пожалуйста, – сказал генерал, повторяя то, что уже раз подробно было приказано, – и скажите гусарам, чтобы они последние перешли и зажгли мост, как я приказывал, да чтобы горючие материалы на мосту еще осмотреть. – Очень хорошо, – отвечал Несвицкий. Он кликнул казака с лошадью, велел убрать сумочку и фляжку и легко перекинул свое тяжелое тело на седло. – Право, заеду к монашенкам, – сказал он офицерам, с улыбкою глядевшим на него, и поехал по вьющейся тропинке под гору. – Нут ка, куда донесет, капитан, хватите ка! – сказал генерал, обращаясь к артиллеристу. – Позабавьтесь от скуки. – Прислуга к орудиям! – скомандовал офицер. И через минуту весело выбежали от костров артиллеристы и зарядили. – Первое! – послышалась команда. Бойко отскочил 1 й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула. Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди – движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление. Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий. Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его. Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться. – Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать. Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка. – Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там? – Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат. – Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться. И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке. – Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке. И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты. – Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой. – То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом. И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина. – Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно. – Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине. – Ишь, колбаса то, тоже убирается! – Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом. – Эк убралась как! То то черти! – Вот бы тебе к ним стоять, Федотов. – Видали, брат! – Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку. Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает. – Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать. – И что становятся? Порядку то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера то приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу. Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду. – Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук. – Подбадривает, чтобы скорей проходили, – сказал другой неспокойно. Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро. – Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу! Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее. – Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос. Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова. – Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, – кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой. – Э! Вася! – отвечал радостно Несвицкий. – Да ты что? – Эскадг'ону пг'ойти нельзя, – кричал Васька Денисов, злобно открывая белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который, мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и, казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил седок. – Что это? как баг'аны! точь в точь баг'аны! Пг'очь… дай дог'огу!… Стой там! ты повозка, чог'т! Саблей изг'ублю! – кричал он, действительно вынимая наголо саблю и начиная махать ею. Солдаты с испуганными лицами нажались друг на друга, и Денисов присоединился к Несвицкому. – Что же ты не пьян нынче? – сказал Несвицкий Денисову, когда он подъехал к нему. – И напиться то вг'емени не дадут! – отвечал Васька Денисов. – Целый день то туда, то сюда таскают полк. Дг'аться – так дг'аться. А то чог'т знает что такое! – Каким ты щеголем нынче! – оглядывая его новый ментик и вальтрап, сказал Несвицкий. Денисов улыбнулся, достал из ташки платок, распространявший запах духов, и сунул в нос Несвицкому. – Нельзя, в дело иду! выбг'ился, зубы вычистил и надушился. Осанистая фигура Несвицкого, сопровождаемая казаком, и решительность Денисова, махавшего саблей и отчаянно кричавшего, подействовали так, что они протискались на ту сторону моста и остановили пехоту. Несвицкий нашел у выезда полковника, которому ему надо было передать приказание, и, исполнив свое поручение, поехал назад. Расчистив дорогу, Денисов остановился у входа на мост. Небрежно сдерживая рвавшегося к своим и бившего ногой жеребца, он смотрел на двигавшийся ему навстречу эскадрон. По доскам моста раздались прозрачные звуки копыт, как будто скакало несколько лошадей, и эскадрон, с офицерами впереди по четыре человека в ряд, растянулся по мосту и стал выходить на ту сторону. Остановленные пехотные солдаты, толпясь в растоптанной у моста грязи, с тем особенным недоброжелательным чувством отчужденности и насмешки, с каким встречаются обыкновенно различные роды войск, смотрели на чистых, щеголеватых гусар, стройно проходивших мимо их. – Нарядные ребята! Только бы на Подновинское! – Что от них проку! Только напоказ и водят! – говорил другой. – Пехота, не пыли! – шутил гусар, под которым лошадь, заиграв, брызнула грязью в пехотинца. – Прогонял бы тебя с ранцем перехода два, шнурки то бы повытерлись, – обтирая рукавом грязь с лица, говорил пехотинец; – а то не человек, а птица сидит! – То то бы тебя, Зикин, на коня посадить, ловок бы ты был, – шутил ефрейтор над худым, скрюченным от тяжести ранца солдатиком. – Дубинку промеж ног возьми, вот тебе и конь буде, – отозвался гусар. Остальная пехота поспешно проходила по мосту, спираясь воронкой у входа. Наконец повозки все прошли, давка стала меньше, и последний батальон вступил на мост. Одни гусары эскадрона Денисова оставались по ту сторону моста против неприятеля. Неприятель, вдалеке видный с противоположной горы, снизу, от моста, не был еще виден, так как из лощины, по которой текла река, горизонт оканчивался противоположным возвышением не дальше полуверсты. Впереди была пустыня, по которой кое где шевелились кучки наших разъездных казаков. Вдруг на противоположном возвышении дороги показались войска в синих капотах и артиллерия. Это были французы. Разъезд казаков рысью отошел под гору. Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что было там, на горе, и беспрестанно всё вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска. Погода после полудня опять прояснилась, солнце ярко спускалось над Дунаем и окружающими его темными горами. Было тихо, и с той горы изредка долетали звуки рожков и криков неприятеля. Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска. «Один шаг за эту черту, напоминающую черту, отделяющую живых от мертвых, и – неизвестность страдания и смерть. И что там? кто там? там, за этим полем, и деревом, и крышей, освещенной солнцем? Никто не знает, и хочется знать; и страшно перейти эту черту, и хочется перейти ее; и знаешь, что рано или поздно придется перейти ее и узнать, что там, по той стороне черты, как и неизбежно узнать, что там, по ту сторону смерти. А сам силен, здоров, весел и раздражен и окружен такими здоровыми и раздраженно оживленными людьми». Так ежели и не думает, то чувствует всякий человек, находящийся в виду неприятеля, и чувство это придает особенный блеск и радостную резкость впечатлений всему происходящему в эти минуты. На бугре у неприятеля показался дымок выстрела, и ядро, свистя, пролетело над головами гусарского эскадрона. Офицеры, стоявшие вместе, разъехались по местам. Гусары старательно стали выравнивать лошадей. В эскадроне всё замолкло. Все поглядывали вперед на неприятеля и на эскадронного командира, ожидая команды. Пролетело другое, третье ядро. Очевидно, что стреляли по гусарам; но ядро, равномерно быстро свистя, пролетало над головами гусар и ударялось где то сзади. Гусары не оглядывались, но при каждом звуке пролетающего ядра, будто по команде, весь эскадрон с своими однообразно разнообразными лицами, сдерживая дыханье, пока летело ядро, приподнимался на стременах и снова опускался. Солдаты, не поворачивая головы, косились друг на друга, с любопытством высматривая впечатление товарища. На каждом лице, от Денисова до горниста, показалась около губ и подбородка одна общая черта борьбы, раздраженности и волнения. Вахмистр хмурился, оглядывая солдат, как будто угрожая наказанием. Юнкер Миронов нагибался при каждом пролете ядра. Ростов, стоя на левом фланге на своем тронутом ногами, но видном Грачике, имел счастливый вид ученика, вызванного перед большою публикой к экзамену, в котором он уверен, что отличится. Он ясно и светло оглядывался на всех, как бы прося обратить внимание на то, как он спокойно стоит под ядрами. Но и в его лице та же черта чего то нового и строгого, против его воли, показывалась около рта. – Кто там кланяется? Юнкег' Миг'онов! Hexoг'oшo, на меня смотг'ите! – закричал Денисов, которому не стоялось на месте и который вертелся на лошади перед эскадроном. Курносое и черноволосатое лицо Васьки Денисова и вся его маленькая сбитая фигурка с его жилистою (с короткими пальцами, покрытыми волосами) кистью руки, в которой он держал ефес вынутой наголо сабли, было точно такое же, как и всегда, особенно к вечеру, после выпитых двух бутылок. Он был только более обыкновенного красен и, задрав свою мохнатую голову кверху, как птицы, когда они пьют, безжалостно вдавив своими маленькими ногами шпоры в бока доброго Бедуина, он, будто падая назад, поскакал к другому флангу эскадрона и хриплым голосом закричал, чтоб осмотрели пистолеты. Он подъехал к Кирстену. Штаб ротмистр, на широкой и степенной кобыле, шагом ехал навстречу Денисову. Штаб ротмистр, с своими длинными усами, был серьезен, как и всегда, только глаза его блестели больше обыкновенного. – Да что? – сказал он Денисову, – не дойдет дело до драки. Вот увидишь, назад уйдем. – Чог'т их знает, что делают – проворчал Денисов. – А! Г'остов! – крикнул он юнкеру, заметив его веселое лицо. – Ну, дождался. И он улыбнулся одобрительно, видимо радуясь на юнкера. Ростов почувствовал себя совершенно счастливым. В это время начальник показался на мосту. Денисов поскакал к нему. – Ваше пг'евосходительство! позвольте атаковать! я их опг'окину. Категории:
Навигация | |||||||||||||||||||||||||||
