Нисский, Георгий Григорьевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Георгий Нисский
Имя при рождении:

Георгий Григорьевич Нисский

Дата рождения:

8 (21) января 1903(1903-01-21)

Место рождения:

станция Новобелица,
Могилёвская губерния,
Российская империя

Дата смерти:

18 июня 1987(1987-06-18) (84 года)

Место смерти:

Москва, СССР

Гражданство:

СССР СССР

Жанр:

пейзаж, иллюстрация

Учёба:

ВХУТЕМАС

Стиль:

суровый стиль

Влияние:

Александр Дейнека, Альбер Марке

Влияние на:

суровый стиль

Награды:

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Серебряная медаль АХ СССР;
Бронзовая медаль на Всемирной выставке в Париже (1937)
Звания:
Премии:

Гео́ргий Григо́рьевич Ни́сский (8 (21) января 1903 — 18 июня 1987) — советский живописец. Народный художник РСФСР (1965). Лауреат Сталинской премии третьей степени (1951). Действительный член АХ СССР Биография

Родился 9 (21 января) 1903 года в семье станционного врача, на маленькой станции Новобелица (ныне в городской черте Гомеля, Белоруссия). Его первым учителем стал владимирский иконописец Петров. Местный художник-студент Зорин познакомил Георгия Нисского с произведениями художников «Мира искусства». В 1919 году Нисский поступил в Гомельскую художественную студию Губполитпросвета имени М. А. Врубеля, где под руководством А. Я. Быховского впервые «столкнулся с понятиями о цвете, образе и композиции». В 1921 году был командирован в Москву и поступил на подготовительные курсы при Высших Художественно-Технических мастерских (ВХУТЕМАС, 1923—1930). Перешёл на отделение живописи в 1923 году, где его преподавателями стали Р. Р. Фальк и А. Д. Древин. Параллельно с учёбой работал в типографии, много внимания уделял спорту, в частности — волейболу.

В 1926 году познакомился с Александром Дейнекой. В это время, под влиянием стилистики ОСТ, а также творчества А. А. Дейнеки и А. Марке складывается уникальный живописный стиль Георгия Нисского, чертами которого являются лаконичность, динамика и проникновенный лиризм его пейзажей. В 1928 году совершил первую поездку на Чёрное море в Новороссийск для сбора материала к дипломной работе. В 1930 году окончил ВХУТЕМАС, дипломная работа — «Интернационал на „Жиль-Барте“. Восстание французских моряков в Одессе» (Третьяковская галерея), посвящённая черноморскому мятежу.

Конец 1930 и 1931 провел в ОКДВА, оформлял стенгазеты, делал плакаты и панно. В 1936 году совместно с А. А. Дейнекой, Г. Г. Ряжским и Ф. С. Богородским ездил в Севастополь и Балаклаву на этюды, летал на аэропланах, ходил на быстроходных катерах и на подводной лодке.

Сюжеты первых известных работ Нисского, написанных в начале 1930-х годов, по-видимому, навеяны воспоминаниями о детстве прошедшем на станции, в них превалирует железнодорожная тематика: «Осень. Семафоры» (1932), «На путях» (1933), «Октябрь» (1933). Однако во второй половине 1930-х годов художник обращается к морской теме. Нисский пишет морские пейзажи (марины), а в 1940-е годы — морские батальные композиции («Манёвры кораблей Черноморского флота», 1937; «Потопление фашистского транспорта», 1942; «На рейде», 1949). Помимо живописи, Нисский много иллюстрирует и в иллюстрации остаётся верен морской теме: («Цусима» А. С. Новикова-Прибоя, «Морская душа» Л. С. Соболева).

В послевоенные годы Нисский обращается к ландшафтному пейзажу, он пишет заснеженные леса, возвращается к теме железных дорог. В его пейзажах всё чаще появляются станции, поезда: («Белорусский пейзаж», 1947; « Февраль. Подмосковье.», 1957) Будучи увлечённым яхтсменом (Нисский владел небольшой трофейной яхтой), он по-прежнему пишет водные просторы, однако на этот раз место моря занимают подмосковные водоёмы.

Нисский много путешествует по стране; впечатления, полученные художником в поездках, ярко и живо воплощаются в его полотнах. Например, картина, подмеченная из окна быстро несущегося поезда, отразилась в композиции «На Дальнем Востоке» (1963), триптих «Порт на севере», (1956—1957).

Георгий Нисский считается основателем т. н. сурового стиля. Последние годы Георгий Григорьевич тяжело болел.

Умер 18 июня 1987 года. Похоронен в Москве на Кунцевском кладбище. Жил в «Городке художников» на улице Верхней Масловке в Москве.



Награды и премии

Интересные факты

Когда в 1934 году во время своего визита в СССР французский художник Альбер Марке, много ходивший по московским музеям, отвечая на заданный в ВОКСе вопрос, кто из московских художников ему больше всего понравился, ответил, что очень полюбил работу Нисского «Осень. Семафоры». После этого художники говорили, что у Марке вкус «нисский».

Напишите отзыв о статье "Нисский, Георгий Григорьевич"

Ссылки

  • [www.za-nauku.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=2501 Воспоминания о Георгии Нисском]
  • [artgallery.krasno.ru/IMAGES/Grafics/Nisskii.htm Биография и произведения на сайте Картинной галереи г. Красноармейска Московской обл.] в СССР

Отрывок, характеризующий Нисский, Георгий Григорьевич

– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.


Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.


Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка, девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.