Нконгсамба

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Город
Нконгсамба
фр. Nkongsamba
Страна
Камерун
Статус
центр департамента
Регион
Прибрежный
Департамент
Координаты
Основан
Высота над уровнем моря
826 — 870 м
Население
114 986 человек (2005)
Часовой пояс

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

К:Населённые пункты, основанные в 1912 году

Нконгса́мба[1] (фр. Nkongsamba) — город на юге Камеруна, в Прибрежном регионе, центр департамента Мунго. Население 115 тыс. человек (данные 2001 года).





География

Город Нконгсамба расположен в 145 километрах к северу от Дуалы, в 370 километрах к северо-западу от Яунде, на берегу реки Нгам. Город находится на 7 холмах, окружённый тремя горами: Маненгуба (высотой 2396 метров), Нлонако (высотой 1825 метров) и Купе. По мнению местных жителей, в горах проживают духи — хранители.

Нконгсамба — важнейший транспортный центр, находится на пересечении нескольких автомобильных дорог (в том числе в города Дуала и Бафусам), связан железной дорогой с городами Дуала, Мбанга и Кумба. Имеет аэропорт.

История

Основан в 1912 году как конечный пункт 159-километровой железной дороги из Дуалы. Немцы проложили дорогу для развития сельского хозяйства в регионе, провели в город телеграфную линию. В соответствии с их планами Нконгсамба должен был стать промежуточным пунктом дороги, строительство которой должно было продолжаться дальше, на север. Но уже в 1914 году с началом Первой мировой войны Нконгсамба оказался в руках англичан, а в 1916 году город переходит под французское управление. В 1923 году быстро растущий город становится административным центром, потеснив соседний город Буэа.

Население

Нконгсамба — многонациональный город. Среди основных этнических групп наиболее многочисленными являются мбо, бамилеке, тикар, фульбе, водабе (бороро).

Численность населения по годам (тыс. чел.)[2][3]
Дата оценки или переписи 1970 1987 1998 2001 2005
Численность населения 50,0 85,4 104,9 110,6 115,0

Экономика

Нконгсамба — центр сельскохозяйственного, весьма плодородного района, главная культура — кофе. Занятость в кофейной отрасли носит сезонный характер, в межсезонье жители занимаются выращиванием какао, перца, бананов и ананасов, производством пальмового масла и другими видами деятельности. Город имеет пивоваренный завод.

Образование и наука

Нконгсамба — важный образовательный центр региона. Лицей Маненгуба и колледж святой Жанны д’Арк известны на весь Камерун. Нконгсамба — первый провинциальный город Камеруна, в котором появилась педагогическая школа. В городе даже есть сельскохозяйственный научно-исследовательский институт.

Религия

В Нконгсамбе находится центр католической епархии.

Достопримечательности

  • Водопад Эком с двумя струями, расположенный в 30 километрах к северу от города. Высота водопада — 80 метров. Рядом с водопадом проходили съёмки фильма «Грейстоук: Легенда о Тарзане» с Кристофером Ламбертом в главной роли.[4]
  • Горный массив Маненгуба в 15 километрах к северо-востоку от города, состоящий из нескольких потухших вулканов. Горный массив является частью Камерунских гор, расположенных на западе Камеруна. У подножия массива проживают земледельцы, более высокая местность — район проживания скотоводов (фульбе). Туристов привлекают два кратерных озера с водой голубого и зелёного цвета. Жители считают, что голубое озеро символизирует мужское начало, а зелёное — женское.[4]

Уроженцы города

Напишите отзыв о статье "Нконгсамба"

Примечания

  1. Словарь географических названий зарубежных стран / отв. ред. А. М. Комков. — 3-е изд., перераб. и доп. — М. : Недра, 1986. — 459 с.</span>
  2. Нконгсамба — статья из Большой советской энциклопедии.
  3. [www.world-gazetteer.com/wg.php?x=&men=gcis&lng=en&dat=80&geo=-53&srt=npan&col=aohdq&msz=1500&va=&pt=c World Gazetteer: Cameroon — largest cities (per geographical entity)]
  4. 1 2 Генш К. Центральная Африка. — М.: АСТ: Восток-Запад, 2006. — 415 с — ISBN 5-478-00187-2
  5. </ol>

Отрывок, характеризующий Нконгсамба

– Et puis, monsieur Kiril, vous n'avez qu'a dire un mot au capitaine, vous savez. Oh, c'est un… qui n'oublie jamais rien. Dites au capitaine quand il fera sa tournee, il fera tout pour vous… [И потом, господин Кирил, вам стоит сказать слово капитану, вы знаете… Это такой… ничего не забывает. Скажите капитану, когда он будет делать обход; он все для вас сделает…]
Капитан, про которого говорил капрал, почасту и подолгу беседовал с Пьером и оказывал ему всякого рода снисхождения.
– Vois tu, St. Thomas, qu'il me disait l'autre jour: Kiril c'est un homme qui a de l'instruction, qui parle francais; c'est un seigneur russe, qui a eu des malheurs, mais c'est un homme. Et il s'y entend le… S'il demande quelque chose, qu'il me dise, il n'y a pas de refus. Quand on a fait ses etudes, voyez vous, on aime l'instruction et les gens comme il faut. C'est pour vous, que je dis cela, monsieur Kiril. Dans l'affaire de l'autre jour si ce n'etait grace a vous, ca aurait fini mal. [Вот, клянусь святым Фомою, он мне говорил однажды: Кирил – это человек образованный, говорит по французски; это русский барин, с которым случилось несчастие, но он человек. Он знает толк… Если ему что нужно, отказа нет. Когда учился кой чему, то любишь просвещение и людей благовоспитанных. Это я про вас говорю, господин Кирил. Намедни, если бы не вы, то худо бы кончилось.]
И, поболтав еще несколько времени, капрал ушел. (Дело, случившееся намедни, о котором упоминал капрал, была драка между пленными и французами, в которой Пьеру удалось усмирить своих товарищей.) Несколько человек пленных слушали разговор Пьера с капралом и тотчас же стали спрашивать, что он сказал. В то время как Пьер рассказывал своим товарищам то, что капрал сказал о выступлении, к двери балагана подошел худощавый, желтый и оборванный французский солдат. Быстрым и робким движением приподняв пальцы ко лбу в знак поклона, он обратился к Пьеру и спросил его, в этом ли балагане солдат Platoche, которому он отдал шить рубаху.
С неделю тому назад французы получили сапожный товар и полотно и роздали шить сапоги и рубахи пленным солдатам.
– Готово, готово, соколик! – сказал Каратаев, выходя с аккуратно сложенной рубахой.
Каратаев, по случаю тепла и для удобства работы, был в одних портках и в черной, как земля, продранной рубашке. Волоса его, как это делают мастеровые, были обвязаны мочалочкой, и круглое лицо его казалось еще круглее и миловиднее.
– Уговорец – делу родной братец. Как сказал к пятнице, так и сделал, – говорил Платон, улыбаясь и развертывая сшитую им рубашку.
Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолев сомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не было рубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковый с цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него, не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал ни слова.
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?