Ноаковский, Станислав Владиславович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Станислав Ноаковский, (польск. Stanisław Noakowski, 26 марта 1867 г. Нешава — 1 октября 1928 г. Варшава) — русский и польский архитектор и график.



Биография

Станислав Ноаковский после обучения в реальной школе в городе Влоцлавеке начал обучение архитектуре в Императорской Академии Художеств в Санкт-Петербурге (1886—1894). В 1896 был командирован на три года во Францию, Германию и Италию.

С 29 марта 1899 г. стал заведующим музеем Императорского Строгановского Центрального художественно-промышленного училища, с 1 января 1900 г. — инспектором того же училища. С 1906 г. — профессор Московского училища живописи, ваяния и зодчества. С 1905 года являлся товарищем (заместителем) председателя Московского архитектурного общества.

С 1915 года — член Императорской Академии художеств.

После Октябрьской революции в 1918 году стал членом Московской коллегии по делам искусства и художественной промышленности Отдела изобразительных искусств Народного коммиссариата просвещения.

В 1918 году переехал в Польшу. С 1919 г. — профессор истории современной архитектуры Архитектурного факультета Варшавского политехнического института.

Ноаковский не стал зодчим-практиком, всю свою творческую жизнь занимался акварелью, основной темой которой являлась древняя архитектура Польши.

Напишите отзыв о статье "Ноаковский, Станислав Владиславович"

Литература

  • Эттингер П. Ноаковский Станислав: опыт характеристики. М., 1922.
  • Лебедев П. И. Советское искусство в период иностранной военной интервенции и гражданской войны. Советское изобразительное искусство. Монографии и исследования. М.- Л.: Искусство, 1949.

Ссылки

  • [www.biografija.ru/show_bio.aspx?id=97835 Ноаковский Станислав-Витольд Владиславович]

Отрывок, характеризующий Ноаковский, Станислав Владиславович

Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.