Нобоа, Диего
- У этого человека испанская фамилия; здесь Нобоа — фамилия отца, а Артета — фамилия матери.
| Диего Мария де Нобоа и Артета Diego María de Noboa y Arteta | ||
| ||
|---|---|---|
| 6 марта 1845 — 8 декабря 1845 | ||
| Соправители: | Хосе Ольмедо, Висенте Рамон Рока | |
| ||
| 8 декабря 1850 — 12 сентября 1851 | ||
| Предшественник: | Мануэль де Аскасуби | |
| Преемник: | Хосе Мария Урбина | |
| Супруга: | Мануэла Бакерисо и Кото | |
Диего Мария де Нобоа и Артета (исп. Diego María de Noboa y Arteta, 15 апреля 1789 — 3 ноября 1870) — южноамериканский политик, президент Эквадора.
Родился в Гуаякиле. После образования Республики Колумбия в 1824 году стал комиссаром по военным и морским делам (comisario de Guerra y Marina), участвовал в отправке войск в Перу, за что был награждён Конгрессом. После образования независимого Эквадора занимал посты в законодательных органах разных уровней, в 1839 году стал председателем Сената.
В 1845 году во время мартовской революции выступил против президента Флореса, вошёл в состав временного революционного правительства. В 1849 году участвовал в президентских выборах, но неудачно, в начале 1850 года стал губернатором провинции Гуаяс, где начал образовываться оппозиционный центр власти.
10 июня 1850 года президент Аскасуби ушёл в отставку, однако три провинции встали на сторону генерала Антонио Элисалде (героя Мартовской революции), и раскол в стране продолжился. Однако обе стороны смогли удержаться от непоправимых действий, и 8 декабря собрался Конвент, на котором 23 голосами против 2 новым президентом был избран Нобоа. Была написана новая Конституция, вступившая в силу в феврале 1851 года.
Нобоа изгнал Элисалде и бывшего президента Року, и устроил чистку в армии, заменив сторонников Элисалде на сторонников бывшего президента Флореса. Чтобы решить проблему огромного внешнего долга, Нобоа планировал продать Великобритании Галапагосские острова. 3 мая 1851 года между Великобританией и Эквадором был подписан Договор о дружбе, торговле и навигации.
В это время президент Новой Гранады Хосе Иларио Лопес изгнал из своей страны иезуитов, и Нобоа обратился к Конвенту с просьбой разрешить принять иезуитов в Эквадоре. Разрешение было дано, и орден иезуитов вернулся в Эквадор после 84 лет изгнания. Отношения между Эквадором и Новой Гранадой серьёзно ухудшились, и 16 мая 1851 года Конгресс Новой Гранады дал президенту Лопесу право объявить войну Эквадору.
В июне 1851 года Конгресс наделил президента чрезвычайными правами ввиду угрозы войны. В этих условиях 19 июля 1851 года генерал Хосе Мария Урбина, поддержанный гарнизоном Гуаякиля, объявил себя верховным правителем страны.
Нобоа был выслан из Эквадора на американском корабле. Четыре года спустя он вернулся в страну, но больше не участвовал в политической жизни.
| ||||||||
Напишите отзыв о статье "Нобоа, Диего"
Отрывок, характеризующий Нобоа, Диего
– AI очень рад! целуй, – сказал он, узнав, кто был незнакомый молодой человек.Старый князь был в хорошем духе и обласкал Пьера.
Перед ужином князь Андрей, вернувшись назад в кабинет отца, застал старого князя в горячем споре с Пьером.
Пьер доказывал, что придет время, когда не будет больше войны. Старый князь, подтрунивая, но не сердясь, оспаривал его.
– Кровь из жил выпусти, воды налей, тогда войны не будет. Бабьи бредни, бабьи бредни, – проговорил он, но всё таки ласково потрепал Пьера по плечу, и подошел к столу, у которого князь Андрей, видимо не желая вступать в разговор, перебирал бумаги, привезенные князем из города. Старый князь подошел к нему и стал говорить о делах.
– Предводитель, Ростов граф, половины людей не доставил. Приехал в город, вздумал на обед звать, – я ему такой обед задал… А вот просмотри эту… Ну, брат, – обратился князь Николай Андреич к сыну, хлопая по плечу Пьера, – молодец твой приятель, я его полюбил! Разжигает меня. Другой и умные речи говорит, а слушать не хочется, а он и врет да разжигает меня старика. Ну идите, идите, – сказал он, – может быть приду, за ужином вашим посижу. Опять поспорю. Мою дуру, княжну Марью полюби, – прокричал он Пьеру из двери.
Пьер теперь только, в свой приезд в Лысые Горы, оценил всю силу и прелесть своей дружбы с князем Андреем. Эта прелесть выразилась не столько в его отношениях с ним самим, сколько в отношениях со всеми родными и домашними. Пьер с старым, суровым князем и с кроткой и робкой княжной Марьей, несмотря на то, что он их почти не знал, чувствовал себя сразу старым другом. Они все уже любили его. Не только княжна Марья, подкупленная его кроткими отношениями к странницам, самым лучистым взглядом смотрела на него; но маленький, годовой князь Николай, как звал дед, улыбнулся Пьеру и пошел к нему на руки. Михаил Иваныч, m lle Bourienne с радостными улыбками смотрели на него, когда он разговаривал с старым князем.
Старый князь вышел ужинать: это было очевидно для Пьера. Он был с ним оба дня его пребывания в Лысых Горах чрезвычайно ласков, и велел ему приезжать к себе.
Когда Пьер уехал и сошлись вместе все члены семьи, его стали судить, как это всегда бывает после отъезда нового человека и, как это редко бывает, все говорили про него одно хорошее.
Возвратившись в этот раз из отпуска, Ростов в первый раз почувствовал и узнал, до какой степени сильна была его связь с Денисовым и со всем полком.
Когда Ростов подъезжал к полку, он испытывал чувство подобное тому, которое он испытывал, подъезжая к Поварскому дому. Когда он увидал первого гусара в расстегнутом мундире своего полка, когда он узнал рыжего Дементьева, увидал коновязи рыжих лошадей, когда Лаврушка радостно закричал своему барину: «Граф приехал!» и лохматый Денисов, спавший на постели, выбежал из землянки, обнял его, и офицеры сошлись к приезжему, – Ростов испытывал такое же чувство, как когда его обнимала мать, отец и сестры, и слезы радости, подступившие ему к горлу, помешали ему говорить. Полк был тоже дом, и дом неизменно милый и дорогой, как и дом родительский.
Явившись к полковому командиру, получив назначение в прежний эскадрон, сходивши на дежурство и на фуражировку, войдя во все маленькие интересы полка и почувствовав себя лишенным свободы и закованным в одну узкую неизменную рамку, Ростов испытал то же успокоение, ту же опору и то же сознание того, что он здесь дома, на своем месте, которые он чувствовал и под родительским кровом. Не было этой всей безурядицы вольного света, в котором он не находил себе места и ошибался в выборах; не было Сони, с которой надо было или не надо было объясняться. Не было возможности ехать туда или не ехать туда; не было этих 24 часов суток, которые столькими различными способами можно было употребить; не было этого бесчисленного множества людей, из которых никто не был ближе, никто не был дальше; не было этих неясных и неопределенных денежных отношений с отцом, не было напоминания об ужасном проигрыше Долохову! Тут в полку всё было ясно и просто. Весь мир был разделен на два неровные отдела. Один – наш Павлоградский полк, и другой – всё остальное. И до этого остального не было никакого дела. В полку всё было известно: кто был поручик, кто ротмистр, кто хороший, кто дурной человек, и главное, – товарищ. Маркитант верит в долг, жалованье получается в треть; выдумывать и выбирать нечего, только не делай ничего такого, что считается дурным в Павлоградском полку; а пошлют, делай то, что ясно и отчетливо, определено и приказано: и всё будет хорошо.
