Новая институциональная экономика

Не следует путать с Традиционной институциональной экономикой.

Новая институциональная экономика (англ. new institutional economics), или новая институциональная теория, неоинституционализм — современная школа экономической теории, принадлежащая к неоклассическому направлению, начало которой положила статья Рональда Коуза «Природа фирмы», вышедшая в 1937 году. Однако интерес к этой сфере проявился лишь к концу 1970-х годов в США, а затем в Европе. Сам термин был введен в научный оборот Оливером Уильямсоном.

В 1997 году было основано «Международное общество по новой институциональной экономике».

Основные отличия

Новая институциональная экономика — яркое проявление тенденции проникновения методов микроэкономического анализа в смежные социальные дисциплины. Если представители традиционной институциональной экономики, например Торстейн Веблен, Джон Роджерс Коммонс, стремились применить достижения других гуманитарных дисциплин для решения проблем экономической теории, то представители новой институциональной экономики, наоборот, стремятся применить методы неоклассической экономической теории для решения проблем других гуманитарных дисциплин.

Неоинституционализм исходит из двух общих установок. Во-первых, что социальные институты имеют значение (англ. institutions matter) и, во-вторых, что они поддаются анализу с помощью стандартных инструментов экономической теории.

Основное внимание новая институциональная экономика уделяет анализу таких факторов как трансакционные издержки, права собственности, контрактные агентские отношения.

Неоинституционалисты критикуют традиционную неоклассическую теорию за отступления от принципа «методологического индивидуализма».

По сравнению с неоклассической теорией неоинституционализм вводит новый класс ограничений, обусловленных институциональной структурой общества и сужающих поле индивидуального выбора. Кроме того вводятся поведенческие предпосылки — ограниченной рациональности и оппортунистического поведения.

Первая предпосылка означает, что человек, обладающий ограниченной информацией, может минимизировать не только материальные издержки, но и интеллектуальные усилия. Вторая означает «преследование собственного интереса, доходящее до вероломства» (англ. self-interest-seeking-with-guile), то есть возможность нарушения контрактов.

Неоклассическая школа предполагает, что рынок действует в условиях совершенной конкуренции, а отклонения от неё характеризует как «провалы рынка» и возлагает в таких случаях надежды на государство. Неоинституционалисты указывают, что государство также не обладает полной информацией и не имеет теоретической возможности ликвидации трансакционных издержек.

Привычку сравнивать реальные, но несовершенные институты с совершенным, но недостижимым идеальным образцом Гарольд Демсец назвал «экономикой нирваны».

Известные представители

• Новые институциональные экономисты (категория)

См. также

• Теория трансакционных издержек
• Теория контрактов
• Политическая экономия
• Конституционная экономика
• Институциональный изоморфизм

Литература

• Аузан А. [www.mann-ivanov-ferber.ru/books/ekonomika_vsego/ Экономика всего. Как институты определяют нашу жизнь] — М.: «Манн, Иванов и Фербер», 2013. — 160 с. — ISBN 978-5-91657-976-5
• Фуруботн Э. Г., Рихтер Р. Институты и экономическая теория: Достижения новой институциональной экономической теории / Пер. с англ. под ред. В. С. Катькало, Н. П. Дроздовой. — СПб.: Издат. дом Санкт-Петерб. гос. ун-та, 2005. — 702 с. — ISBN 5-288-03496-6.
• Шаститко А. Е. Новая институциональная экономическая теория / 4-е перераб. и доп. изд. — М.: ТЕИС, 2010. — 828 с. — ISBN 978-5-7218-1110-4.

Ссылки

• Аузан А. [esquire.ru/auzan-1 Институциональная экономика для чайников]
• Барбашин М. Ю. [www.jourssa.ru/sites/all/files/volumes/2014_1/Barbashin_2014_1.pdf Методологические возможности 'Блумингтонской школы' и перспективы развития современного неоинституционализма] // Журнал социологии и социальной антропологии. 2014. т. XVIII. №1. с. 98-112.
• Боулз С. [tuvalu.santafe.edu/~bowles/MicroeconomicsRussianVersion Микроэкономика. Поведение, институты и эволюция]

Отрывок, характеризующий Новая институциональная экономика

– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.