Новеллы Юстиниана

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Новые конституции
греч. Νεαραί διατάξεις

Титульный лист издания 1614 года
Создан

535—565 годы

Язык оригинала

Греческий и латинский

Заверители

Юстиниан I

Цель создания

Регулирование вопросов публичного и церковного права, толкование законов

Novellae Constitutiones (Новые конституции, греч. Νεαραί διατάξεις), или новеллы Юстиниана являются, наряду с Кодексом, Дигестами и Институциями, одним из основных разделов римского права, реформированного византийским императором Юстинианом I.

Несмотря на то, что известны и другие сборники новелл, например, новеллы Феодосия, в настоящее время под словом новеллы (в юридическом смысле) понимаются именно новеллы Юстиниана[1]. Новеллы Юстиниана представляют наибольшую ценность для изучения социально-экономической и политической жизни Византии в VI веке, поскольку юридическая мысль в них, в отличие от остальных частей Corpus iuris civilis, меньше скована канонами классического римского права, а больше исходит из потребностей времени[2]. Считается, что новеллы являются частью Corpus iuris civilis и являются «новыми» конституциями по отношению к Кодексу. Соответственно, точка зрения В. А. Сметанина, полагающего новеллы не входящими в «Корпус цивильного права», не является общепринятой[3].

Новеллы публиковались после завершения работ над остальными частями Corpus iuris civilis и потому, в случае расхождений, предпочтение следует отдавать им[4]. Первоначальное намерение Юстиниана издать новеллы в виде официального сборника не было осуществлено, по-видимому, из-за смерти главы комиссии по систематизации законов Трибониана. Новеллы сохранились только в частных сборниках, крупнейший из которых состоит из 168 новелл; некоторые из которых были созданы при преемниках Юстиниана. Впоследствии большая часть новелл была включена в законодательный свод IX века Базилики. Стилистически новеллы отличаются от остального законодательства большим количеством риторических добавлений и некоторым многословием.





Возникновение новелл

13 февраля 528 года, почти ровно через сто лет после аналогичной инициативы императора Феодосия II, Юстиниан объявил сенату Константинополя о своём намерении создать новый сборник римского права. С этой целью была создана комиссия по упорядочиванию законодательства из десяти юристов во главе с Иоанном Каппадокийским, в результате усилий которой уже в апреле следующего года вышло первое издание т. н. лат. codex iustineaneus. 16 апреля он вступил в силу, отменив тем самым все предыдущие кодексы и конституции. В течение следующих двух лет был подготовлен сборник «пятидесяти решений» (лат. qiunquaginta decisiones), призванный устранить противоречия между трудами старых юристов. Этот сборник не сохранился и, возможно, не издавался в виде самостоятельного сборника, но некоторая часть этих решений вошла в вышедшее в 534 году второе издание Кодекса[5]. Выпустив второе издание, Юстиниан успокоил своих подданных, объявив особой конституции «Cordi», что третьего издания не будет, а дальнейшие конституции будут выпускаться в виде отдельного сборника (лат. novellae constitutiones, quae post nostri codicis confectionem late sunt)[2].

Фактически это обещание не было выполнено, и новеллы, начавшие появляться с 1 января 535 года в виде официального сборника, так и не вышли[6]. Тем не менее, потребность в такого рода сборнике была, и усилиями частных лиц она была удовлетворена. Общее количество изданных новелл точно не известно. Только в двух[7] греческих источниках приводятся точные значения. Согласно одному из них, некой греческой схолии, упомянутой Никколо Аламанни в его комментариях к первому изданию «Тайной истории» Прокопия Кесарийского, новелл всего было 168[8]. По версии Матфея Властаря, приведённой в «Алфавитной синтагме», их было 170[7]. Если верна первая цифра, совпадающая с количеством документов в греческом сборнике (см. ниже), из неё надо вычесть 11 новелл более поздних императоров, 4 лат. formas prefectorum и 4 дубликата, что даёт 153 новеллы Юстиниана, в число которых включены также 13 эдиктов, приравниваемых к новеллам[9].

Общая характеристика

Язык новелл

Поскольку сохранившиеся рукописные сборники новелл относятся к гораздо более позднему времени, чем время их составления, относительно языка, на котором они были исходно опубликованы, существуют разные точки зрения. Возможны три варианта: новеллы были изданы на греческом языке[10], латыни или на обоих языках сразу. В пользу латинской версии говорит то, что для самого Юстиниана, уроженца Иллирии, латынь, бывшая в то время языком делопроизводства, была родным языком. Однако при этом части империи, в которых латынь являлась основным языком, относились преимущественно к Западной Римской империи, либо были недавно отвоёваны (например, территориальные приобретения после Вандальской войны). С другой стороны, составленные при Феодосии и Валентиниане сборники были двуязычны, с целью сделать их понятными всем. Вероятно, имели место все три случая для разных новелл.

Несмотря на то, что вопрос о том, какие новеллы появились на каком языке, интенсивно исследовался в XVIII - XIX веках, большего, чем косвенные предположения на основании темы новеллы или каких-то сопутствующих исторических обстоятельств, достичь не удалось[11].

Виды новелл

Императорские конституции (лат. constitutiones principis), разделяются по назначению на[12]:

Применительно к новеллам Юстиниана греческим правоведом С. Траяносом предложена классификация, согласно которой выделяют три группы законодательных актов: законы общего содержания, промежуточная форма и специальные законы (мандаты)[13].

Структура новелл

Сами новеллы имеют следующую структуру:

  • лат. Inscription, в котором указывается, кому адресован документ и содержащий указание, что данный документ исходит от императора;
  • лат. Praefatio или prooimion, описывающее проблему, решаемую данной новеллой;
  • Собственно тело документа;
  • лат. Epilogus, содержащий указания о том, как и кому этот закон должен быть доведён до сведения, и когда он вступает в силу.

Не во всех новеллах сохранились все части, в отдельных новеллах существуют структурные вариации[14].

Издания и переводы

Официальный сборник

Хотя Юстиниан не издал свои новые законы в виде официального собрания, его правительство имело их в форме коллекции, известной под названием Liber legum. Природа и назначение этого архива трактуются исследователями различно, и достоверно только то, что ведение этого архива находилось в компетенции квестора священного дворца. Возможно, с использованием материалов собрания составлялись частные сборники, о которых сказано ниже[15].

Рукописные сборники

Epitome Juliani

Юлиан (лат. Iulianus), профессор права Константинопольского университета, составил старейшую дошедшую до нашего времени компиляцию новелл[fr]. Этот сборник, состоящий не из самих новелл, а из их латинских конспектов, появился, вероятно, в 556-557 учебном году в помощь преимущественно говорящим на латыни студентам[прим. 1] и включал 124 новеллы, 2 из которых повторялись[прим. 2]. В некоторых манускриптах встречается неразборчивое и краткое упоминание о 125-й новелле[18].

Этот конспект, в котором новеллы расположены в приблизительно хронологическом порядке, в силу времени своего составления, менее полон, чем последующие сборники. Однако одна из новелл встречается только в нём, а заметки на полях, связывающие новеллы с кодексом и дигестами, сделали этот сборник полезным для многих поколений студентов-юристов. Вероятно, что студенты, возвращаясь в Италию, брали с собой эти конспекты. Не известно в точности, какова роль Юлиана в процессе дальнейшего комментирования, однако в любом случае считается, что именно через этот сборник римское право проникало в Западную Европу в раннее Средневековье, тогда как другие части свода Юстиниана оказали существенно меньшее интеллектуальное воздействие[19].

Старейшие известные рукописи Еpitome Juliani относятся к VII или VIII веку, некоторые из них были изготовлены в период каролингского возрождения[20][21].

Authenticum

В XII веке Epitome Juliani утратили статус самого авторитетного издания новелл, уступив его более полному латинскому изданию, появившемуся в Болонье около 1100 года под названием лат. authenticum или лат. liber authenticum. Этот сборник из 134 новелл был назван так после того, как глоссаторы, включая знаменитого Ирнериуса, признали, что это официальный перевод, выполненный по распоряжению Юстиниана, а не подделка[22]. После того, как версия об официальном происхождении сборника была опровергнута, сборник иногда называли лат. Versio vulgata[23].

Происхождение и причины создания Authenticum обсуждались более активно, чем для остальных сборников, из-за мнения первых исследователей о его официальном статусе. Предполагалось, что Юстиниан, издав в 554 прагматическую санкцию лат. pro petitio Vigili, распространившую действие кодекса на Италию, приказал подготовить официальную латинскую версию новелл. Хотя в XIX веке эту теорию и поддерживал Цахариэ фон Лингенталь, против неё говорило плохое качество перевода, не включение в сборник самой лат. pro petitio Vigili и включение законов, не имеющих отношение к Италии. Более того, если бы это был официальный перевод, не было бы необходимости в других переводах, тогда как есть свидетельства, что они существовали[24].

В настоящее время наиболее распространена точка зрения, что authenticum был создан в середине VI века. Вильгельм Кролл[de] относит его к правлению Юстиниана, хотя, например, Моммзен относит время создания сборника к XI веку из-за его «варварской» латыни. Относительно места создания также нет единства во мнениях, есть сторонники как итальянского, так и константинопольского происхождения сборника[24]. Разбиение новелл на главы появилось в издании Authenticum Антуана Леконта 1559 года, а в переиздании 1571 года появилось ставшее общепринятым впоследствии разделение на предисловие, главы и эпилог[25].

Authenticum включает в себя 133 новеллы, выпущенные в период с 535 по 556 годы, малая часть из которых изначально появилась на латыни или на латыни и греческом, и латинские переводы греческих новелл. Ещё одна новелла 563 года была добавлена в сборник позже. Соответственно, хотя authenticum и покрывает приблизительно тот же промежуток времени, что и Epitome Juliani, он более полон[23].

С началом использования данного сборника начался процесс отделения пригодных для использования в практике новелл (лат. ordinariae) от тех, которые оказались непригодными (лат. extravagantes или лат. authenticae extraordinariae). Первые, общим числом 97, были разделены на 9 лат. collationes по образцу 9 книг кодекса, а вторые на 3 collationes наподобие tres libri[22]. Новеллы в сборнике расположены в грубом хронологическом порядке, при этом считается, что порядок после 124-й новеллы отсутствует[23].

Authenticum был чрезвычайно популярен и часто копировался во времена позднего Средневековья и Ренессанса. Известно 129 его рукописей, лучшая из которых «Венский кодекс»[26].

Греческий сборник 168 новелл

Самый полный сборник, включающий 168 новеллы, две из которых повторяются[прим. 3], а одна новелла доступна как в греческой, так и в латинской версиях[прим. 4], стал доступен около 1200 года. Большая часть из 165 новелл относится к периоду с 535 года, когда вышло второе издание кодекса, до 565 года, конца правления Юстиниана. Около 575 года сборник был дополнен четырьмя конституциями Юстина II[прим. 5], тремя конституциями Тиберия II[прим. 6] и тремя или четырьмя эдиктами. Последние известны под греческим названием Eparchica[26].

Скорее всего, этот сборник принял известную нам форму в правление Тиберия, а его составитель или составители имели доступ к epitome Juliani и authenticum, что видно по существенным совпадениям в составе и порядке новелл. В венецианской рукописи сборник завершают 13 эдиктов Юстиниана, опубликованных преимущественно в 535 - 548 годах. Некоторые исследователи полагают, что они происходят из манускрипта, созданного в Александрии. Ни «Базилики», ни более поздняя византийская юриспруденция этих эдиктов не знает[27].

Современные версии греческой коллекции происходят от двух манускриптов, один из которых называется лат. Venetian или лат. Marcianus, так как хранился в Венеции в соборе Святого Марка, а другой лат. Laurentianus, так как хранился в Лаврентианской библиотеке Флоренции. Венецианская рукопись, созданная около 1190 года[28], считается лучшей, поскольку пострадала меньше при переписывании. Лаврентианская рукопись создана существенно позже, в XIV веке, и значительно запутана усилиями копиистов[27].

Рукопись, позднее ставшая венецианской, была создана в монастыре Санта-Мария дель Патир[it] близ Россано в Калабрии. В XV веке рукопись перешла в собственность кардинала Виссариона, тратившего огромные суммы на коллекционирование рукописей. 31 мая 1468 года Виссарион, не имевший наследников, желая сохранить свою библиотеку, передал её в дар Венецианской республике, положив начало библиотеке святого Марка[29]. Венецианская рукопись обильно откомментирована паратитлами, схолиями и критическими пометками. В ней ещё нет разделения новелл на главы, однако, согласно мнению Ноайя, она имеет признаки того, что такое разбиение планировалось[25].

После помещения в библиотеку св. Марка, с рукописи много раз снимали копии. Первым копию снял Виглиус (1507 — 1577). Рукопись Palatino-Vaticanus, хранящаяся в Ватиканской библиотеке, была скопирована с венецианского манускрипта в начале XVI века и стала основой издания Генри Скримджера[en] 1558 года.

История флорентийского манускрипта менее изучена. Известно, что он находился в собственности семьи Медичи. Первая страница рукописи оторвана, и это не позволяет установить её происхождение. Она также прокомментирована, но в меньшем количестве, чем венецианская. В обоих рукописях отсутствуют латинские новеллы, однако во флорентийской дополнительно отсутствует 23 греческие, именно те же, которых нет в «Базилике». При этом в ней есть, в отличие от венецианской рукописи, новеллы Юстина II, Тиберия и Eparchica[25]. В XVI веке исходная рукопись была повреждена и с тех пор обрывается на втором разделе 163 новеллы. Однако перед этим для Лодовико Болоньини (лат. Ludovicus Bolognius) была снята копия, не дошедшая до нашего времени, однако именно на основе этой рукописи Грегор Галоандер в 1531 году сделал первое печатное издание греческой коллекции новелл[30][31].

Другие сборники

Помимо описанных выше, существуют и другие сборники новелл, однако ни один из них не оказал сопоставимого влияния на развитие Западного законодательства.

  • Epitome Athanasii — сборник конспектов 153 новелл, составленный, вероятно, в учебных целях, около 573 года византийским юристом и ритором Афанасием Эмесским. Все эти новеллы, кроме одной, есть в греческом сборнике 168 новелл. По сравнению с Epitome Juliani аннотации более подробны, а порядок новелл не хронологический, а упорядоченный в 22 тематические рубрики. Паратитлы Афанасия предоставляют дополнительную информацию, связывая новеллы с соответствующими разделами Кодекса и Дигест, а также давая теоретические пояснения[32].
  • Epitome Theodori — составленный в период между 572 и 602 годами юристом Феодором Схоластиком из Гермополиса сборник конспектов греческого сборника. Новеллы в нём расположены в том же порядке, а его схолии, многие из которых были впоследствии включены в «Василики», довольно подробны. Тем не менее, сборник не был известен на Западе до XIX века, когда он был обнаружен в одном Афонском монастыре[33].

Печатные издания

В течение длительного времени новеллы были известны только в виде рукописных копий сборников, основные из которых перечислены выше. Первое печатное издание новелл, основанное на Authenticum, появилось в Риме в 1476 году как часть полного Corpus iuris civilis. Это пятитомное издание издание ввело схему разбиения свода Юстиниана на тома, которой длительное время придерживались последующие издатели: Дигесты в первых трёх томах, первые девять книг кодекса в четвёртом. Институции, три последние книги кодекса (лат. Tres libri) и новеллы образовывали т. н. лат. volumen parvum, малый том, называемый так в силу меньшей значимости своего содержимого[34].

Многочисленные ранние издания новелл придерживались порядка, заданного рукописью, на базе которой осуществлялось издание. Среди них отдельно следует отметить упомянутые выше издания Галоандера 1531 года и Скримджера 1558 года. Издание 1571 года, подготовленное Леконтом, основывалось как на Authenticum, так и на греческой коллекции. Издания XVII и XVIII веков не добавили многого к критике текста. Однако в XIX веке значительный прогресс в изучении римского права и палеографии привёл к появлению более качественных текстов и нескольких критических изданий на их основе. Тем не менее, продолжали появляться издания, в которых за основу были взяты непосредственно манускрипты. Так, в 1840 году Озенбрюгген выпустил издание, основанное на ключевых рукописях греческого сборника[34]. В 1851 году появилось первое критическое издание Authenticum Хаймбаха[de], взявшего за основу Парижское издание Леконта 1559 года. Научное издание Epitome Juliani выпустил 1873 году Густав Хэнель. Издание Цахариэ фон Лингенталя 1881 года, хотя и включало упорядоченные по датам эдикты преторианских префектов и императоров Юстина II и Тиберия II, не было принято благосклонно[35].

Наконец, в 1895 году вышло издание, ставшее эталонным. Монументальное editio stereotypa было подготовлено Теодором Моммзеном, Паулем Крюгером, Рудольфом Шёллем и Вильгельмом Кроллом. Оно включало в себя греческий, оригинальный латинский тексты из Authenticum, перевод на современную латынь[en] и Epitome Juliani. Это издание, регулярно переиздаваемое, далеко превзошло все предыдущие и полностью их заменило[35].

Переводы

Первые переводы появились в XIX веке на немецком языке. Из них наиболее значим перевод, подготовленный К. Э. Отто, Б. Шиллингом[de] и К. Синтенисом для вышедшего в 1830 — 1833 годах издания Corpus iuris civilis. Английские переводы появились только в 1920-х годах и были выполнены независимо друг от друга Ф. Блюмом[en] и С. П. Скоттом[en]. Поскольку перевод Скотта был оценен невысоко, основным английским переводом вплоть до настоящего времени является версия Блюма, который использовал в своей работе издание Моммзена[36].

Полного перевода новелл на русский язык в настоящее время не существует. Отдельные церковные новеллы с комментариями опубликовал К. А. Максимович. Публикация перевода 13 новелл, предпринятая В. А. Сметаниным, получила неоднозначные оценки[37][38].

Содержание новелл

Общая характеристика

Большинство новелл Юстиниана посвящено правовым вопросам светского характера, однако 36 новелл имеют своим предметом церковное устройство и административное управление[39]. Церковные новеллы посвящены преимущественно рассмотрению одного из трёх вопросов — церковного управления, духовенству и организации монастырской жизни. Из общей массы церковных новелл выделяются регулирующая вопросы церковной собственности новелла 120 и новелла 123, касающаяся различных сторон церковной жизни. Эти две новеллы, как и новеллы 117 и 118, посвящённые семейному праву и законам о наследовании, могут быть названы «кодифицирующими», поскольку они преимущественно повторяют более старые законы с небольшими изменениями[40].

Административная реформа

Основной источник: [41]

15 апреля 535 года вышла 8-я новелла, в которой император откровенно разоблачал пороки сложившейся т. н. суффрагиальной системы замещения должностей, когда получение должности сопровождалось внесением некоторой суммы, называемой лат. suffragium, и сребролюбием оказались заражены все должностные лица. Согласно «Тайной истории», продажей должностей занимался и сам Юстиниан, и предшествующие ему императоры. Их примеру следовали чиновники всех уровней, а должности доставались тем, кто был готов заплатить за них больше. В конечном счёте, вся тяжесть этих расходов падала на население, которое должно было, помимо законных государственных налогов, платить и разного рода незаконные, но принудительные поборы.

В этой своей новелле император запрещает суффрагий, восстановив старый обычай, по которому новоназначенные правители обязывались вносить только сумму, строго определённую для каждой должности, в пользу учреждений, причастных к их назначению. Также было произведено разделение всех, кроме нескольких спектабильных, провинций на две категории: консульские и президальные. Плата за должности в консульских провинциях была выше.

В числе других мер, сформулированных в новелле, стало изменение административного управления в некоторых провинциях. Были упразднены Понтийские и азийские викариаты. За азийским викарием осталось только правление Фригией с титулом комита. Аналогичное изменение произошло с понтийским викарием, которому осталось военное и гражданское управление Галатией. Таким же образом были ограничены полномочия комита Востока. Представителям военной и гражданской администрации запрещалось иметь заместителей.

Вслед за 8-й новеллой был обнародован ряд других новелл по реорганизации провинций. Была восстановлена в прежнем виде Пафлагония, от которой была отделена Гонориада. Были объединены ранее разделённые на две части провинции Каппадокия и Понт. Новелла 24, датируемая 24 мая 535 года, учреждала должность претора в провинции Писидия, обладающего как военной, так и законодательной властью. Претору предписывалось «прежде всего пребывать в страхе Божием и Нашем, и никогда не замышлять ничего противоположно Нашим предписаниям»[42].

Церковные новеллы

Среди вопросов, рассматриваемых в церковных новеллах, выделяют три основных:

  • De rebus sacris (О священных делах) — в то время, как законы 19—26 Кодекса посвящены только некоторым вопросам управления церковной собственностью, в новеллах прежде всего рассматривается вопрос об отчуждении церковного имущества. Новелла 7 запрещает это отчуждение в любой форме. Новелла 46 и дополняющие её новеллы 54, 55 и 67 это запрещение несколько смягчают. Новеллы 40 и 65 касаются церквей Иерусалима и Мизии. Новелла 120 отменяет все предыдущие и суммирует в одном законе всё законодательство по этому вопросу. Новелла 131 добавляет некоторые уточнения[43].
  • De personis sacris (О священных персонах) расширяют положения законов 43, 46 и 51—54 Кодекса. О монахах и монахинях речь идёт в новеллах 5, 76, 79, 133 и главах 33—44 новеллы 123. Новелла 5 вместе с дополняющей её 76-й образуют основу соответствующего законодательства, новелла 79 определяет, что гражданское судопроизводство в отношении монахов и монахинь должно осуществляться епископами, новелла 133 дополняет положения главы 3 5-й новеллы о монашеском образе жизни. Также к этой теме можно отнести главу 1 новеллы 67, где идёт речь об устройстве монастырей и главу 5 новеллы 22, касающуюся расторжении брака при вступлении одного из супругов в монастырь. 9 новелл посвящены епископам и подчинённым им священнослужителям, а также диакониссам (3, 16, 6, 57, 83, 86, 123, 131, 137). основополагающей из них является шестая, касающаяся выборов епископа. Новелла 57 относится к клирикам, покинувшим свои монастыри. Новелла 83 распространяет положения 79-й новеллы на всех лиц духовного звания, а новелла 86 указывает, при каких обстоятельствах юрисдикция епископов может быть ещё более расширена. Новеллы 3 и 14 касаются духовенства Константинополя[44].
  • De episcopali audientia (О епископском суде). Помимо упомянутых новелл 79, 83 и 86, вопросы епископского суда затрагивают новеллы 58, 67 и 123, а также частично ряд других[44].

Особое место среди церковных новелл Юстиниана занимает новелла 123, в 44 главах которой рассматриваются практически все вопросы церковного устройства. На её основе Иоанн Схоластик[прим. 7] составил «Собрание в 87 главах», которое было переведено на славянский язык и получило распространение в древнерусской письменности[45]. Современник Иоанна, юрист Афанасий Эмесский[en], использовал эту новеллу для составления «Эпитомы новелл». Также части этой новеллы вошли в «Номоканон XIV титулов», вошедший в переведённые в XII веке на древнерусский язык «Пандекты» Никона Черногорца[39].

Гражданское право

Новеллы затрагивают большое количество вопросов гражданского права, в частности

  • Новелла 18 (536 год) вводит в римское право понятие родства с целью уточнения законодательства о наследовании имущества[46];
  • Новелла 120 наряду с двумя другими положила начало законодательству о па́риках[47].

Дальнейшая судьба новелл

В Византии

Одним из последствий борьбы иконопочитателей и иконоборцев в VIII—IX веках стал застой во всех науках, включая правоведение. Изменившаяся с воцарением македонской династии тенденция, известная как македонский ренессанс, и сопутствовавший ей расцвет во всех сферах жизни требовали изменений в законодательстве. Основной юридический документ предыдущей эпохи, «Эклога» Льва Исавра утратила своё значение, и юристы снова вернулись к своду Юстиниана, в течение длительного времени практически, кроме новелл, не использовавшегося. Однако использование Corpus iuris civilis было затруднено тем, что за прошедшие столетия в юридической практике место оригинальных частей свода заняли многочисленные толкования и греческие переводы, зачастую с разными переводами латинских терминов. С другой стороны, разделение свода на четыре части затрудняло его использование, при том, что многие его положения утратили актуальность[48].

В правление Василия I и его преемников было составлено большое количество законодательных сборников, важнейшими из которых являются Прохирон, Эпанагога и Базилики. Содержание Прохирона, составленного между 870 и 878 годами, в основном заимствовано из Юстинианова права, то есть из Дигест, Кодекса и новелл по сборнику 168[49]. Этот сборник имел огромное значение и дошёл до нас в большом количестве копий. При этом сопоставление отдельных мест Прохирона с текстом источников Corpus iuris civilis показывает, что редакторы первого часто пользовались лучшими рукописями, чем те, которые лежат в основе современных изданий Кодекса и, в особенности, новелл[50]. Изданная между 879 и 886 годами Эпанагога, являвшаяся фактически переизданием Прохирона, также имела большое значение[51]. В эти труды, как и в составленные несколько позже Базилики, Новеллы вошли в форме сборника 168[52], однако позднейшие переписчики отдавали предпочтение версии из Epitome Theodori[53].

В Западной Европе

По наблюдению немецкого историка права Макса Конрата[de], до XII века за пределами Италии римское право было известно преимущественно через Бревиарий Алариха и, в меньшей степени, через новеллы в форме Epitome Juliani[54]. В каролингский период, несмотря на возрождение интереса к латинскому языку, с трудом можно проследить интерес к законодательству Юстиниана. Хотя известно некоторое количество рукописей этого периода, цитирование новелл редко и ограничивается преимущественно папскими посланиями[55]. Считается, что своей относительно широкой известностью Epitome Juliani обязаны именно священникам, желавшим на основе византийского законодательства укрепить свой авторитет[56]. Несколько более часто встречаются упоминания о новеллах в переписке и трактатах. Так, Исидор Севильский (ок. 560—636) в своих Этимологии[en] описывает четыре части Корпуса Юстиниана. Это описание, возможно, использовал Павел Диакон (ок. 720 — ок. 799). В IX—X веках такие упоминания почти не встречаются, практически единственным исключением является Historia Tripartita Анастасия Библиотекаря, который, возможно, основывался на Хронике Феофана Исповедника. Считающийся крупнейшим знатоком римского права в каролингский период Гинкмар Реймский (806—882) изредка цитировал Epitome Juliani после 865 и вряд ли имел рукопись этого труда в своём распоряжении. Ратрамн из Корби (ум. ок. 870) дважды цитировал Epitome Juliani в своём трактате по поводу спора о филиокве с греческой церковью. В X веке Регино Прюмский (ок. 840—915) включил две главы из Epitome Juliani в свой сборник церковных канонов, а относительно отца Одона Клюнийского (ок. 878—942) биограф счёл нужным сообщить, что тот был знаком с новеллами[57].

В Италии IX века появилось три крупных юридических сборника со значительными включениями законодательства Юстиниана, важнейшим из которых является созданный в северной Италии Lex Romana canonice compta. В этой состоящей из 371 юридического текста компиляции, 211 фрагментов взяты из Epitome Juliani[58]. Причину такого интереса к римскому праву историки видят в потребности папства укрепить свой авторитет в условиях ослабления каролингской монархии, наступления мусульман и конфликта с Византией по поводу главенства в христианском мире[59]. Итальянские сборники римского права X века преимущественно ограничивались новеллами и также были ориентированы на церковное использование[60]. В целом, несмотря на достаточно обильное цитирование, можно сделать вывод об отсутствии сколько-нибудь значительного влияния законодательства Юстиниана в раннесредневековой Европе[61].

Начиная приблизительно с 1025 года, европейские правоведы начинают широко использовать документы, о которых они или их предшественники знали только понаслышке. Хотя причины этого изменения не вполне ясны, исследователями достаточно подробно изучено его распространение и развитие. В разных частях Италии стало появляться большое количество разнообразных юридических сборников, в том числе содержащих новеллы Юстиниана, как и прежде имеющие в своей основе разные переводы Epitome Juliani[62]. Около 1080 года Corpus iuris civilis стал орудием в борьбе императора Генриха IV и папы Григория VII. Анонимный автор Defensio Henrici IV. Regis (ок. 1080—1084) свои аргументы в защиту позиции императора основывал, в том числе, на обширном цитировании Кодекса[63]. В результате различных факторов количество содержащих законодательство Юстиниана рукописей к концу XI века значительно выросло[64].

Напишите отзыв о статье "Новеллы Юстиниана"

Примечания

Сноски

  1. В следующем учебном году Юлиан преподавал уже по-гречески[16].
  2. 25 = 120, 68 = 97[17].
  3. 75 = 104 и 143 = 150.
  4. 32 = 34.
  5. 140, 144, 148 и 149.
  6. 161, 163 и 164.
  7. Патриарх Константинопольский в 565—577 годах.

Ссылки

  1. Black's, 1999, p. 1092.
  2. 1 2 Удальцова, 1965, с. 21.
  3. Максимович, Сильвестрова, 2008, с. 138.
  4. Савиньи, 2011, с. 421.
  5. Humfress, 2005, pp. 162-165.
  6. Kearley, 2010, p. 379.
  7. 1 2 Biener, 1824, p. 8.
  8. Procopius Caesariensis. [books.google.ru/books?id=YuEPAAAAQAAJ&dq=historia%20arcana%201623&pg=PP1#v=onepage&q&f=false Arcana historia, qui est liber nonus historiarum] / Nicolaus Alemannus. — Lugduni, 1623. — P. 78.
  9. Biener, 1824, p. 9.
  10. Kearley, 2010, p. 381.
  11. Biener, 1824, p. 13-21.
  12. Kearley, 2010, p. 380.
  13. Сметанин, 2000, с. 49.
  14. Сметанин, 2000, с. 49-53.
  15. Kearley, 2010, pp. 381-382.
  16. Humfress, 2005, p. 172.
  17. Krüger, 1888, p. 355.
  18. Kearley, 2010, p. 383.
  19. Kearley, 2010, p. 384.
  20. Radding, 2007, p. 47.
  21. Kaiser, 2004, pp. 11-12.
  22. 1 2 Пухта, 1864, с. 569.
  23. 1 2 3 Kearley, 2010, p. 385.
  24. 1 2 Kearley, 2010, p. 386.
  25. 1 2 3 Kearley, 2010, p. 389.
  26. 1 2 Kearley, 2010, p. 387.
  27. 1 2 Kearley, 2010, p. 388.
  28. Noailles, 1914, p. 8.
  29. Noailles, 1914, p. 10.
  30. Kearley, 2010, p. 389-390.
  31. Biener, 1824, p. 86.
  32. Kearley, 2010, p. 390.
  33. Kearley, 2010, p. 391.
  34. 1 2 Kearley, 2010, p. 392.
  35. 1 2 Kearley, 2010, p. 393.
  36. Kearley, 2010, pp. 394-395.
  37. Максимович, Сильвестрова, 2008.
  38. Серов, 2008.
  39. 1 2 Максимович, 2008а.
  40. Hartmann, Pennington, 2012, p. 127.
  41. Maas, 1986.
  42. Humfress, 2005, p. 169.
  43. Pfannmüller, 1902, p. 4.
  44. 1 2 Pfannmüller, 1902, p. 5.
  45. Щапов, 1998.
  46. Fergus, 1897.
  47. Кэпштейн, 1989.
  48. Азаревич, 1877, с. 5-6.
  49. Азаревич, 1877, с. 16.
  50. Азаревич, 1877, с. 22.
  51. Азаревич, 1877, с. 24-28.
  52. Азаревич, 1877, с. 78.
  53. Азаревич, 1877, с. 55.
  54. Radding, Ciaralli, 2007, p. 19.
  55. Radding, Ciaralli, 2007, p. 47.
  56. Radding, Ciaralli, 2007, p. 49.
  57. Radding, Ciaralli, 2007, pp. 52-53.
  58. Radding, Ciaralli, 2007, pp. 55-56.
  59. Radding, Ciaralli, 2007, p. 60.
  60. Radding, Ciaralli, 2007, pp. 61-64.
  61. Radding, Ciaralli, 2007, p. 65.
  62. Radding, Ciaralli, 2007, pp. 67-80.
  63. Radding, Ciaralli, 2007, p. 101.
  64. Radding, Ciaralli, 2007, p. 107.

Литература

Издания

  • Das Corpus Juris Civilis / Carl Eduard Otto, Bruno Schilling, Carl Friedrich Ferdinand Sintenis. — Leipzig: Verlag von Carl Flocke, 1830-1833.
  • Das Corpus Juris Civilis / Albert Kriegel. — Leipzig: Baumgarten, 1828-1843.
  • Das Corpus Juris Civilis / Theodore Mommsen. — Berlin: Weidmann, 1889-1895.
  • Избранные новеллы Юстиниана / В. А. Сметанин, ввод. ст., пер., комм.. — Екатеринбург: Издательство Уральского университета, 2005. — 340 с.

Исследования

на английском языке
  • Black's Law Dictionary / Bryan A. Gardner. — 7th ed.. — West Group, 1999. — 1738 p. — ISBN 0-314-22864-0.
  • Fergus R. C. [www.jstor.org/stable/782721 The Influence of the Eighteenth Novel of Justinian] // The Yale Law Journal. — 1897. — Т. 7, № 1. — С. 26-39.
  • Hartmann W., Pennington K. [books.google.ru/books?id=BwnCVYHf5VAC The History of Byzantine and Eastern Canon Law to 1500]. — CUA Press, 2012. — 356 p. — ISBN 978-0-8132-1679-9.
  • Humfress C. Law and Legal Practice in the Age of Justinian // ed. by Michael Maas The Cambridge Companion to the Age of Justinian. — Cambridge University Press, 2005. — С. 161-184. — DOI:10.1017/CCOL0521817463.
  • Kearley T. G. [www.aallnet.org/products/pub_llj_v102n03/2010-22.pdf The Creation and Transmission of Justinian's Novels] // Law Library Journal. — 2010. — Т. 102, вып. 3. — С. 377-397.
  • Maas M. Roman History and Christian Ideology in Justinianic Reform Legislation // Dumbarton Oaks Papers. — Dumbarton Oaks, 1986. — Т. 40. — С. 17-31.
  • Radding C., Ciaralli A. [books.google.ru/books?id=O8S4KVPrqvIC&lpg=PA63&dq=%D0%95pitome%20Juliani&pg=PP1#v=onepage&q&f=false The Corpus iuris civilis in the Middle Ages: manuscripts and transmission from the sixth century to the juristic revival] / Vanderjagt A. — Leiden: Brill, 2007. — 277 p. — ISBN 90 04 15499 X.
  • Schiller A. [books.google.ru/books?id=Tk52EsGqNUgC Roman Law: Mechanisms of Development]. — Walter de Gruyter, 1978. — 606 p. — ISBN 90 279 7744 5.
на немецком языке
  • Biener F. A. [books.google.ru/books?id=ELMoAAAAYAAJ&ots=ztDk0zMud8&dq=friedrich%20AUgUst%20biener%2C%20geschichte%20der%20noveLLen%20JUstiniAn%E2%80%99s&pg=PR3#v=onepage&q&f=false Geschichte der Novellen Justinian's]. — Berlin: Dümmler, 1824. — 621 p.
  • Conrat M. [archive.org/details/geschichtederqu00cohngoog Geschichte der Quellen und Literatur des römischen Rechts im früheren Mittelalter]. — Leipzig, 1891. — Т. I. — 645 p.
  • Kaiser W. [books.google.ru/books/about/Die_Epitome_Iuliani.html?id=7J-ed1rgBK0C Die Epitome Iuliani: Beiträge zum römischen Recht im frühen Mittelalter und zum byzantinischen Rechtsunterricht]. — Vittorio Klostermann, 2004. — 1006 p. — ISBN 1610-6040.
  • Krüger P. [archive.org/details/geschichtederque00kr Geschichte der Quellen und Litteratur des römischen Rechts]. — Leipzig, 1888. — 395 p.
  • Pfannmüller G. [archive.org/details/diekirchlichege00pfangoog Die Kirchliche Gesetzgebung Justinians Hauptsächlich Auf Grund Der Novellen]. — Berlin, 1902. — 94 p.
  • Zachariae von Lingenthal, K. E. Zur Geschichte des Authenticum und des Epitome Novellarum des Antecessor Julianus (нем.) // Sitzungsberichte der Königlich Preussischen Akademie der Wissenschaften zu Berlin. — Berlin, 1882. — Bd. 45, H. 2. — S. 993-1003.
на русском языке
  • Азаревич Д. И. 1 // История византийского права. — Ярославль: Тип. Г. В. Фалька, 1876. — 118 с.
  • Азаревич Д. И. 2 // История византийского права. — Ярославль: Тип. Г. В. Фалька, 1877. — 176 с.
  • Белякова Е. В. К вопросу о судьбе Новелл Юстиниана в 93 главах в составе славянских Кормчих // Russica Romana. — Fabrizio Serra Editore, 2010. — Т. XVII. — С. 33-42.
  • Кэпштейн Х. Парики в ранней Византии. Проблема статуса и хронологии // Византийский временник. — Наука, 1989. — Т. 50. — С. 3-13.
  • Максимович К. А. [vizantia.info/docs/56.htm Право и Церковь] // Православная энциклопедия. — М., 2004. — Т. VIII. — С. 181–192.
  • Максимович К. А. [pstgu.ru/download/1175594917.02maksimovitch.pdf Законодательство императора Юстиниана I (527-565 гг.) в современном русском переводе: Из опыта работы над проектом] // Вестник ПСТГУ I: Богословие. Философия. — 2007а. — Вып. 17. — С. 27-44.
  • Максимович К. А. [pstgu.ru/download/1203421878.maximovich.pdf Церковные новеллы св. Императора Юстиниана I о монашестве (часть I): новеллы V и LXXIX] // Вестник ПСТГУ I: Богословие. Философия. — 2007б. — Вып. 4 (20). — С. 38-51.
  • Максимович К. А. [pstgu.ru/download/1192114209.maksimovich.pdf Новелла CXXIII св. императора Юстиниана I (527–565 гг.) «О различных церковных вопросах» (перевод и комментарий)] // Вестник ПСТГУ. — 2007в. — Вып. 3 (19). — С. 22-54.
  • Максимович К. А. [pstgu.ru/pic/dcontent/21448_spisok_trud_101.pdf Влияние канонического права единой церкви на церковное законодательство императора Юстиниана (на материале новеллы CXXIII)] // XVIII Ежегодная богословска конференция Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. Материалы.. — М.: Изд-во ПСТГУ, 2008а. — Т. I. — С. 118-122. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=978-5-7429-0419-9&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 978-5-7429-0419-9].
  • Максимович К. А., Сильвестрова E.B. [pstgu.ru/pic/dcontent/21448.p_body.spisok_trudov_103.pdf Рец.: Избранные новеллы Юстиниана. Вводная статья, перевод и комментарий В. А. Сметанина. Екатеринбург, Издательство Уральского университета, 2005. 340 с.] // Вестник ПСТГУ III: Богословие. — 2008. — Вып. 1 (11). — С. 136-142.
  • Медведев И. П. Правовая культура Византийской империи. — СПб.: Алетейя, 2001. — 576 с. — (Византийская библиотека. Исследования). — ISBN 5-89329-426-2.
  • Пухта Г. Ф. [vek-com.ru/32242.html История римского права]. — М., 1864. — 576 с.
  • Савиньи, Ф. К. Система современного римского права. — М.: Статут, 2011. — 510 с. — ISBN 978-5-8354-0770-5.
  • Серов В. В. [vremennik.biz/opus/BB/67/53435 Рецензия на: Избранные новеллы Юстиниана / Вводная статья, перевод и комментарий В.А. Сметанина] // Византийский временник. — Наука, 2008. — Т. 67 (92). — С. 263-268.
  • Сильвестрова E.B. [vremennik.biz/sites/all/files/65_02_%D0%A1%D0%B8%D0%BB%D1%8C%D0%B2%D0%B5%D1%81%D1%82%D1%80%D0%BE%D0%B2%D0%B0%20%D0%95.%D0%92._%D0%9D%D0%BE%D0%B2%D0%B5%D0%BB%D0%BB%D0%B0%20III%20%D0%AE%D1%81%D1%82%D0%B8%D0%BD%D0%B8%D0%B0%D0%BD%D0%B0%20%D0%B8%20%D1%8E%D1%80%D0%B8%D0%B4%D0%B8%D1%87%D0%B5%D1%81%D0%BA%D0%B0%D1%8F%20%D0%BF%D1%80%D0%B8%D1%80%D0%BE%D0%B4%D0%B0%20%D0%BF%D1%80%D0%B0%D0%B2%20%D1%86%D0%B5%D1%80%D0%BA%D0%B2%D0%B8%20%D0%9A%D0%BE%D0%BD%D1%81%D1%82%D0%B0%D0%BD%D1%82%D0%B8%D0%BD%D0%BE%D0%BF%D0%BE%D0%BB%D1%8F.pdf Новелла III Юстиниана и юридическая природа прав церкви Константинополя на её имущество в начале VI в. н.э.] // Византийский временник. — М.: Наука, 2006. — Т. 65 (90). — С. 29-36.
  • Сметанин В. А. [elar.urfu.ru/handle/10995/3517 Узловые проблемы византийского права] // Урал. гос. ун-т Античная древность и средние века. — Екатеринбург, 1999. — Вып. 30. — С. 62-64.
  • Сметанин В. А. [elar.urfu.ru/handle/10995/3480 О специфике инвариантной информации «Новелл Юстиниана»] // Урал. гос. ун-т Античная древность и средние века. — Екатеринбург, 2000. — Вып. 31. — С. 45-59.
  • Удальцова З. В. Законодательные реформы Юстиниана. // Византийский временник. — Москва: Наука, 1965. — Т. 26. — С. 3-45.
  • Щапов Я.Н. [elar.uniyar.ac.ru/jspui/handle/123456789/3006 Собрание новелл Юстиниана в 87 главах в древнерусской письменности] // IVS ANTIQVVM. Древнее право. — Ярославль, 1998. — Вып. 1(3). — С. 108-112.
на французском языке
  • Noailles P. [archive.org/details/lescollectionsde02noai Les collections de Novelles de l'Empereur Justinien]. — 1914. — 229 p.

Электронные издания

  •  (англ.) [www.uwyo.edu/lawlib/blume-justinian/index.html Кодекс Юстиниана с примечаниями Фреда Х. Блума]
  •  (англ.) [www.uwyo.edu/lawlib/justinian-novels/ Новеллы Юстиниана, изданные Фредом Х. Блумом]
  •  (лат.) [webu2.upmf-grenoble.fr/Haiti/Cours/Ak/Corpus/Novellae.htm Латинское издание новелл Юстиниана]
  •  (англ.) [webu2.upmf-grenoble.fr/Haiti/Cours/Ak/Anglica/Novellae_Scott.htm Новеллы Юстиниана в переводе С. П. Скотта]


Отрывок, характеризующий Новеллы Юстиниана

Та странная мысль, что из числа тех тысяч людей живых, здоровых, молодых и старых, которые с веселым удивлением смотрели на его шляпу, было, наверное, двадцать тысяч обреченных на раны и смерть (может быть, те самые, которых он видел), – поразила Пьера.
Они, может быть, умрут завтра, зачем они думают о чем нибудь другом, кроме смерти? И ему вдруг по какой то тайной связи мыслей живо представился спуск с Можайской горы, телеги с ранеными, трезвон, косые лучи солнца и песня кавалеристов.
«Кавалеристы идут на сраженье, и встречают раненых, и ни на минуту не задумываются над тем, что их ждет, а идут мимо и подмигивают раненым. А из этих всех двадцать тысяч обречены на смерть, а они удивляются на мою шляпу! Странно!» – думал Пьер, направляясь дальше к Татариновой.
У помещичьего дома, на левой стороне дороги, стояли экипажи, фургоны, толпы денщиков и часовые. Тут стоял светлейший. Но в то время, как приехал Пьер, его не было, и почти никого не было из штабных. Все были на молебствии. Пьер поехал вперед к Горкам.
Въехав на гору и выехав в небольшую улицу деревни, Пьер увидал в первый раз мужиков ополченцев с крестами на шапках и в белых рубашках, которые с громким говором и хохотом, оживленные и потные, что то работали направо от дороги, на огромном кургане, обросшем травою.
Одни из них копали лопатами гору, другие возили по доскам землю в тачках, третьи стояли, ничего не делая.
Два офицера стояли на кургане, распоряжаясь ими. Увидав этих мужиков, очевидно, забавляющихся еще своим новым, военным положением, Пьер опять вспомнил раненых солдат в Можайске, и ему понятно стало то, что хотел выразить солдат, говоривший о том, что всем народом навалиться хотят. Вид этих работающих на поле сражения бородатых мужиков с их странными неуклюжими сапогами, с их потными шеями и кое у кого расстегнутыми косыми воротами рубах, из под которых виднелись загорелые кости ключиц, подействовал на Пьера сильнее всего того, что он видел и слышал до сих пор о торжественности и значительности настоящей минуты.


Пьер вышел из экипажа и мимо работающих ополченцев взошел на тот курган, с которого, как сказал ему доктор, было видно поле сражения.
Было часов одиннадцать утра. Солнце стояло несколько влево и сзади Пьера и ярко освещало сквозь чистый, редкий воздух огромную, амфитеатром по поднимающейся местности открывшуюся перед ним панораму.
Вверх и влево по этому амфитеатру, разрезывая его, вилась большая Смоленская дорога, шедшая через село с белой церковью, лежавшее в пятистах шагах впереди кургана и ниже его (это было Бородино). Дорога переходила под деревней через мост и через спуски и подъемы вилась все выше и выше к видневшемуся верст за шесть селению Валуеву (в нем стоял теперь Наполеон). За Валуевым дорога скрывалась в желтевшем лесу на горизонте. В лесу этом, березовом и еловом, вправо от направления дороги, блестел на солнце дальний крест и колокольня Колоцкого монастыря. По всей этой синей дали, вправо и влево от леса и дороги, в разных местах виднелись дымящиеся костры и неопределенные массы войск наших и неприятельских. Направо, по течению рек Колочи и Москвы, местность была ущелиста и гориста. Между ущельями их вдали виднелись деревни Беззубово, Захарьино. Налево местность была ровнее, были поля с хлебом, и виднелась одна дымящаяся, сожженная деревня – Семеновская.
Все, что видел Пьер направо и налево, было так неопределенно, что ни левая, ни правая сторона поля не удовлетворяла вполне его представлению. Везде было не доле сражения, которое он ожидал видеть, а поля, поляны, войска, леса, дымы костров, деревни, курганы, ручьи; и сколько ни разбирал Пьер, он в этой живой местности не мог найти позиции и не мог даже отличить ваших войск от неприятельских.
«Надо спросить у знающего», – подумал он и обратился к офицеру, с любопытством смотревшему на его невоенную огромную фигуру.
– Позвольте спросить, – обратился Пьер к офицеру, – это какая деревня впереди?
– Бурдино или как? – сказал офицер, с вопросом обращаясь к своему товарищу.
– Бородино, – поправляя, отвечал другой.
Офицер, видимо, довольный случаем поговорить, подвинулся к Пьеру.
– Там наши? – спросил Пьер.
– Да, а вон подальше и французы, – сказал офицер. – Вон они, вон видны.
– Где? где? – спросил Пьер.
– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.
Толпа, окружавшая икону, вдруг раскрылась и надавила Пьера. Кто то, вероятно, очень важное лицо, судя по поспешности, с которой перед ним сторонились, подходил к иконе.
Это был Кутузов, объезжавший позицию. Он, возвращаясь к Татариновой, подошел к молебну. Пьер тотчас же узнал Кутузова по его особенной, отличавшейся от всех фигуре.
В длинном сюртуке на огромном толщиной теле, с сутуловатой спиной, с открытой белой головой и с вытекшим, белым глазом на оплывшем лице, Кутузов вошел своей ныряющей, раскачивающейся походкой в круг и остановился позади священника. Он перекрестился привычным жестом, достал рукой до земли и, тяжело вздохнув, опустил свою седую голову. За Кутузовым был Бенигсен и свита. Несмотря на присутствие главнокомандующего, обратившего на себя внимание всех высших чинов, ополченцы и солдаты, не глядя на него, продолжали молиться.
Когда кончился молебен, Кутузов подошел к иконе, тяжело опустился на колена, кланяясь в землю, и долго пытался и не мог встать от тяжести и слабости. Седая голова его подергивалась от усилий. Наконец он встал и с детски наивным вытягиванием губ приложился к иконе и опять поклонился, дотронувшись рукой до земли. Генералитет последовал его примеру; потом офицеры, и за ними, давя друг друга, топчась, пыхтя и толкаясь, с взволнованными лицами, полезли солдаты и ополченцы.


Покачиваясь от давки, охватившей его, Пьер оглядывался вокруг себя.
– Граф, Петр Кирилыч! Вы как здесь? – сказал чей то голос. Пьер оглянулся.
Борис Друбецкой, обчищая рукой коленки, которые он запачкал (вероятно, тоже прикладываясь к иконе), улыбаясь подходил к Пьеру. Борис был одет элегантно, с оттенком походной воинственности. На нем был длинный сюртук и плеть через плечо, так же, как у Кутузова.
Кутузов между тем подошел к деревне и сел в тени ближайшего дома на лавку, которую бегом принес один казак, а другой поспешно покрыл ковриком. Огромная блестящая свита окружила главнокомандующего.
Икона тронулась дальше, сопутствуемая толпой. Пьер шагах в тридцати от Кутузова остановился, разговаривая с Борисом.
Пьер объяснил свое намерение участвовать в сражении и осмотреть позицию.
– Вот как сделайте, – сказал Борис. – Je vous ferai les honneurs du camp. [Я вас буду угощать лагерем.] Лучше всего вы увидите все оттуда, где будет граф Бенигсен. Я ведь при нем состою. Я ему доложу. А если хотите объехать позицию, то поедемте с нами: мы сейчас едем на левый фланг. А потом вернемся, и милости прошу у меня ночевать, и партию составим. Вы ведь знакомы с Дмитрием Сергеичем? Он вот тут стоит, – он указал третий дом в Горках.
– Но мне бы хотелось видеть правый фланг; говорят, он очень силен, – сказал Пьер. – Я бы хотел проехать от Москвы реки и всю позицию.
– Ну, это после можете, а главный – левый фланг…
– Да, да. А где полк князя Болконского, не можете вы указать мне? – спросил Пьер.
– Андрея Николаевича? мы мимо проедем, я вас проведу к нему.
– Что ж левый фланг? – спросил Пьер.
– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.


Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.


Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».
Он поглядел на полосу берез с их неподвижной желтизной, зеленью и белой корой, блестящих на солнце. «Умереть, чтобы меня убили завтра, чтобы меня не было… чтобы все это было, а меня бы не было». Он живо представил себе отсутствие себя в этой жизни. И эти березы с их светом и тенью, и эти курчавые облака, и этот дым костров – все вокруг преобразилось для него и показалось чем то страшным и угрожающим. Мороз пробежал по его спине. Быстро встав, он вышел из сарая и стал ходить.
За сараем послышались голоса.
– Кто там? – окликнул князь Андрей.
Красноносый капитан Тимохин, бывший ротный командир Долохова, теперь, за убылью офицеров, батальонный командир, робко вошел в сарай. За ним вошли адъютант и казначей полка.
Князь Андрей поспешно встал, выслушал то, что по службе имели передать ему офицеры, передал им еще некоторые приказания и сбирался отпустить их, когда из за сарая послышался знакомый, пришепетывающий голос.
– Que diable! [Черт возьми!] – сказал голос человека, стукнувшегося обо что то.
Князь Андрей, выглянув из сарая, увидал подходящего к нему Пьера, который споткнулся на лежавшую жердь и чуть не упал. Князю Андрею вообще неприятно было видеть людей из своего мира, в особенности же Пьера, который напоминал ему все те тяжелые минуты, которые он пережил в последний приезд в Москву.
– А, вот как! – сказал он. – Какими судьбами? Вот не ждал.
В то время как он говорил это, в глазах его и выражении всего лица было больше чем сухость – была враждебность, которую тотчас же заметил Пьер. Он подходил к сараю в самом оживленном состоянии духа, но, увидав выражение лица князя Андрея, он почувствовал себя стесненным и неловким.
– Я приехал… так… знаете… приехал… мне интересно, – сказал Пьер, уже столько раз в этот день бессмысленно повторявший это слово «интересно». – Я хотел видеть сражение.
– Да, да, а братья масоны что говорят о войне? Как предотвратить ее? – сказал князь Андрей насмешливо. – Ну что Москва? Что мои? Приехали ли наконец в Москву? – спросил он серьезно.
– Приехали. Жюли Друбецкая говорила мне. Я поехал к ним и не застал. Они уехали в подмосковную.


Офицеры хотели откланяться, но князь Андрей, как будто не желая оставаться с глазу на глаз с своим другом, предложил им посидеть и напиться чаю. Подали скамейки и чай. Офицеры не без удивления смотрели на толстую, громадную фигуру Пьера и слушали его рассказы о Москве и о расположении наших войск, которые ему удалось объездить. Князь Андрей молчал, и лицо его так было неприятно, что Пьер обращался более к добродушному батальонному командиру Тимохину, чем к Болконскому.
– Так ты понял все расположение войск? – перебил его князь Андрей.
– Да, то есть как? – сказал Пьер. – Как невоенный человек, я не могу сказать, чтобы вполне, но все таки понял общее расположение.
– Eh bien, vous etes plus avance que qui cela soit, [Ну, так ты больше знаешь, чем кто бы то ни было.] – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Пьер с недоуменьем, через очки глядя на князя Андрея. – Ну, как вы скажете насчет назначения Кутузова? – сказал он.
– Я очень рад был этому назначению, вот все, что я знаю, – сказал князь Андрей.
– Ну, а скажите, какое ваше мнение насчет Барклая де Толли? В Москве бог знает что говорили про него. Как вы судите о нем?
– Спроси вот у них, – сказал князь Андрей, указывая на офицеров.
Пьер с снисходительно вопросительной улыбкой, с которой невольно все обращались к Тимохину, посмотрел на него.
– Свет увидали, ваше сиятельство, как светлейший поступил, – робко и беспрестанно оглядываясь на своего полкового командира, сказал Тимохин.
– Отчего же так? – спросил Пьер.
– Да вот хоть бы насчет дров или кормов, доложу вам. Ведь мы от Свенцян отступали, не смей хворостины тронуть, или сенца там, или что. Ведь мы уходим, ему достается, не так ли, ваше сиятельство? – обратился он к своему князю, – а ты не смей. В нашем полку под суд двух офицеров отдали за этакие дела. Ну, как светлейший поступил, так насчет этого просто стало. Свет увидали…
– Так отчего же он запрещал?
Тимохин сконфуженно оглядывался, не понимая, как и что отвечать на такой вопрос. Пьер с тем же вопросом обратился к князю Андрею.
– А чтобы не разорять край, который мы оставляли неприятелю, – злобно насмешливо сказал князь Андрей. – Это очень основательно; нельзя позволять грабить край и приучаться войскам к мародерству. Ну и в Смоленске он тоже правильно рассудил, что французы могут обойти нас и что у них больше сил. Но он не мог понять того, – вдруг как бы вырвавшимся тонким голосом закричал князь Андрей, – но он не мог понять, что мы в первый раз дрались там за русскую землю, что в войсках был такой дух, какого никогда я не видал, что мы два дня сряду отбивали французов и что этот успех удесятерял наши силы. Он велел отступать, и все усилия и потери пропали даром. Он не думал об измене, он старался все сделать как можно лучше, он все обдумал; но от этого то он и не годится. Он не годится теперь именно потому, что он все обдумывает очень основательно и аккуратно, как и следует всякому немцу. Как бы тебе сказать… Ну, у отца твоего немец лакей, и он прекрасный лакей и удовлетворит всем его нуждам лучше тебя, и пускай он служит; но ежели отец при смерти болен, ты прогонишь лакея и своими непривычными, неловкими руками станешь ходить за отцом и лучше успокоишь его, чем искусный, но чужой человек. Так и сделали с Барклаем. Пока Россия была здорова, ей мог служить чужой, и был прекрасный министр, но как только она в опасности; нужен свой, родной человек. А у вас в клубе выдумали, что он изменник! Тем, что его оклеветали изменником, сделают только то, что потом, устыдившись своего ложного нарекания, из изменников сделают вдруг героем или гением, что еще будет несправедливее. Он честный и очень аккуратный немец…
– Однако, говорят, он искусный полководец, – сказал Пьер.
– Я не понимаю, что такое значит искусный полководец, – с насмешкой сказал князь Андрей.
– Искусный полководец, – сказал Пьер, – ну, тот, который предвидел все случайности… ну, угадал мысли противника.
– Да это невозможно, – сказал князь Андрей, как будто про давно решенное дело.
Пьер с удивлением посмотрел на него.
– Однако, – сказал он, – ведь говорят же, что война подобна шахматной игре.
– Да, – сказал князь Андрей, – только с тою маленькою разницей, что в шахматах над каждым шагом ты можешь думать сколько угодно, что ты там вне условий времени, и еще с той разницей, что конь всегда сильнее пешки и две пешки всегда сильнее одной, a на войне один батальон иногда сильнее дивизии, а иногда слабее роты. Относительная сила войск никому не может быть известна. Поверь мне, – сказал он, – что ежели бы что зависело от распоряжений штабов, то я бы был там и делал бы распоряжения, а вместо того я имею честь служить здесь, в полку вот с этими господами, и считаю, что от нас действительно будет зависеть завтрашний день, а не от них… Успех никогда не зависел и не будет зависеть ни от позиции, ни от вооружения, ни даже от числа; а уж меньше всего от позиции.
– А от чего же?
– От того чувства, которое есть во мне, в нем, – он указал на Тимохина, – в каждом солдате.
Князь Андрей взглянул на Тимохина, который испуганно и недоумевая смотрел на своего командира. В противность своей прежней сдержанной молчаливости князь Андрей казался теперь взволнованным. Он, видимо, не мог удержаться от высказывания тех мыслей, которые неожиданно приходили ему.
– Сражение выиграет тот, кто твердо решил его выиграть. Отчего мы под Аустерлицем проиграли сражение? У нас потеря была почти равная с французами, но мы сказали себе очень рано, что мы проиграли сражение, – и проиграли. А сказали мы это потому, что нам там незачем было драться: поскорее хотелось уйти с поля сражения. «Проиграли – ну так бежать!» – мы и побежали. Ежели бы до вечера мы не говорили этого, бог знает что бы было. А завтра мы этого не скажем. Ты говоришь: наша позиция, левый фланг слаб, правый фланг растянут, – продолжал он, – все это вздор, ничего этого нет. А что нам предстоит завтра? Сто миллионов самых разнообразных случайностей, которые будут решаться мгновенно тем, что побежали или побегут они или наши, что убьют того, убьют другого; а то, что делается теперь, – все это забава. Дело в том, что те, с кем ты ездил по позиции, не только не содействуют общему ходу дел, но мешают ему. Они заняты только своими маленькими интересами.
– В такую минуту? – укоризненно сказал Пьер.
– В такую минуту, – повторил князь Андрей, – для них это только такая минута, в которую можно подкопаться под врага и получить лишний крестик или ленточку. Для меня на завтра вот что: стотысячное русское и стотысячное французское войска сошлись драться, и факт в том, что эти двести тысяч дерутся, и кто будет злей драться и себя меньше жалеть, тот победит. И хочешь, я тебе скажу, что, что бы там ни было, что бы ни путали там вверху, мы выиграем сражение завтра. Завтра, что бы там ни было, мы выиграем сражение!
– Вот, ваше сиятельство, правда, правда истинная, – проговорил Тимохин. – Что себя жалеть теперь! Солдаты в моем батальоне, поверите ли, не стали водку, пить: не такой день, говорят. – Все помолчали.
Офицеры поднялись. Князь Андрей вышел с ними за сарай, отдавая последние приказания адъютанту. Когда офицеры ушли, Пьер подошел к князю Андрею и только что хотел начать разговор, как по дороге недалеко от сарая застучали копыта трех лошадей, и, взглянув по этому направлению, князь Андрей узнал Вольцогена с Клаузевицем, сопутствуемых казаком. Они близко проехали, продолжая разговаривать, и Пьер с Андреем невольно услыхали следующие фразы:
– Der Krieg muss im Raum verlegt werden. Der Ansicht kann ich nicht genug Preis geben, [Война должна быть перенесена в пространство. Это воззрение я не могу достаточно восхвалить (нем.) ] – говорил один.
– O ja, – сказал другой голос, – da der Zweck ist nur den Feind zu schwachen, so kann man gewiss nicht den Verlust der Privatpersonen in Achtung nehmen. [О да, так как цель состоит в том, чтобы ослабить неприятеля, то нельзя принимать во внимание потери частных лиц (нем.) ]
– O ja, [О да (нем.) ] – подтвердил первый голос.
– Да, im Raum verlegen, [перенести в пространство (нем.) ] – повторил, злобно фыркая носом, князь Андрей, когда они проехали. – Im Raum то [В пространстве (нем.) ] у меня остался отец, и сын, и сестра в Лысых Горах. Ему это все равно. Вот оно то, что я тебе говорил, – эти господа немцы завтра не выиграют сражение, а только нагадят, сколько их сил будет, потому что в его немецкой голове только рассуждения, не стоящие выеденного яйца, а в сердце нет того, что одно только и нужно на завтра, – то, что есть в Тимохине. Они всю Европу отдали ему и приехали нас учить – славные учители! – опять взвизгнул его голос.
– Так вы думаете, что завтрашнее сражение будет выиграно? – сказал Пьер.
– Да, да, – рассеянно сказал князь Андрей. – Одно, что бы я сделал, ежели бы имел власть, – начал он опять, – я не брал бы пленных. Что такое пленные? Это рыцарство. Французы разорили мой дом и идут разорить Москву, и оскорбили и оскорбляют меня всякую секунду. Они враги мои, они преступники все, по моим понятиям. И так же думает Тимохин и вся армия. Надо их казнить. Ежели они враги мои, то не могут быть друзьями, как бы они там ни разговаривали в Тильзите.
– Да, да, – проговорил Пьер, блестящими глазами глядя на князя Андрея, – я совершенно, совершенно согласен с вами!
Тот вопрос, который с Можайской горы и во весь этот день тревожил Пьера, теперь представился ему совершенно ясным и вполне разрешенным. Он понял теперь весь смысл и все значение этой войны и предстоящего сражения. Все, что он видел в этот день, все значительные, строгие выражения лиц, которые он мельком видел, осветились для него новым светом. Он понял ту скрытую (latente), как говорится в физике, теплоту патриотизма, которая была во всех тех людях, которых он видел, и которая объясняла ему то, зачем все эти люди спокойно и как будто легкомысленно готовились к смерти.
– Не брать пленных, – продолжал князь Андрей. – Это одно изменило бы всю войну и сделало бы ее менее жестокой. А то мы играли в войну – вот что скверно, мы великодушничаем и тому подобное. Это великодушничанье и чувствительность – вроде великодушия и чувствительности барыни, с которой делается дурнота, когда она видит убиваемого теленка; она так добра, что не может видеть кровь, но она с аппетитом кушает этого теленка под соусом. Нам толкуют о правах войны, о рыцарстве, о парламентерстве, щадить несчастных и так далее. Все вздор. Я видел в 1805 году рыцарство, парламентерство: нас надули, мы надули. Грабят чужие дома, пускают фальшивые ассигнации, да хуже всего – убивают моих детей, моего отца и говорят о правилах войны и великодушии к врагам. Не брать пленных, а убивать и идти на смерть! Кто дошел до этого так, как я, теми же страданиями…
Князь Андрей, думавший, что ему было все равно, возьмут ли или не возьмут Москву так, как взяли Смоленск, внезапно остановился в своей речи от неожиданной судороги, схватившей его за горло. Он прошелся несколько раз молча, но тлаза его лихорадочно блестели, и губа дрожала, когда он опять стал говорить:
– Ежели бы не было великодушничанья на войне, то мы шли бы только тогда, когда стоит того идти на верную смерть, как теперь. Тогда не было бы войны за то, что Павел Иваныч обидел Михаила Иваныча. А ежели война как теперь, так война. И тогда интенсивность войск была бы не та, как теперь. Тогда бы все эти вестфальцы и гессенцы, которых ведет Наполеон, не пошли бы за ним в Россию, и мы бы не ходили драться в Австрию и в Пруссию, сами не зная зачем. Война не любезность, а самое гадкое дело в жизни, и надо понимать это и не играть в войну. Надо принимать строго и серьезно эту страшную необходимость. Всё в этом: откинуть ложь, и война так война, а не игрушка. А то война – это любимая забава праздных и легкомысленных людей… Военное сословие самое почетное. А что такое война, что нужно для успеха в военном деле, какие нравы военного общества? Цель войны – убийство, орудия войны – шпионство, измена и поощрение ее, разорение жителей, ограбление их или воровство для продовольствия армии; обман и ложь, называемые военными хитростями; нравы военного сословия – отсутствие свободы, то есть дисциплина, праздность, невежество, жестокость, разврат, пьянство. И несмотря на то – это высшее сословие, почитаемое всеми. Все цари, кроме китайского, носят военный мундир, и тому, кто больше убил народа, дают большую награду… Сойдутся, как завтра, на убийство друг друга, перебьют, перекалечат десятки тысяч людей, а потом будут служить благодарственные молебны за то, что побили много люден (которых число еще прибавляют), и провозглашают победу, полагая, что чем больше побито людей, тем больше заслуга. Как бог оттуда смотрит и слушает их! – тонким, пискливым голосом прокричал князь Андрей. – Ах, душа моя, последнее время мне стало тяжело жить. Я вижу, что стал понимать слишком много. А не годится человеку вкушать от древа познания добра и зла… Ну, да не надолго! – прибавил он. – Однако ты спишь, да и мне пера, поезжай в Горки, – вдруг сказал князь Андрей.