Новиков-Прибой, Алексей Силыч

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Новиков.
Для термина «Прибой» см. также другие значения.
Алексей Силыч Новиков-Прибой
Имя при рождении:

Алексей Силантьевич Новиков

Дата рождения:

12 (24) марта 1877(1877-03-24)

Место рождения:

село Матвеевское, Спасский уезд, Тамбовская губерния, Российская империя[1]

Дата смерти:

29 апреля 1944(1944-04-29) (67 лет)

Место смерти:

Москва, СССР

Гражданство:

Российская империя, СССР

Род деятельности:

прозаик

Годы творчества:

1906—1944

Направление:

социалистический реализм

Жанр:

роман, повесть, рассказ, роман, очерк, публицистика

Язык произведений:

русский

Премии:

Награды:

[www.lib.ru/HIST/NOWIKOWPRIBOJ/ Произведения на сайте Lib.ru]

Алексе́й Си́лыч (Сила́нтьевич) Но́виков-Прибо́й (настоящая фамилия Новиков; 12 [24] марта 1877, с. Матвеевское, Тамбовская губерния[1] — 29 апреля 1944, Москва) — русский советский писатель-маринист. Лауреат Сталинской премии второй степени (1941).





Биография

Родился 12 (24) марта 1877 года в селе Матвеевское Спасского уезда Тамбовской губернии[1], в крестьянской семье. Отец Силантий Филиппович был из солдат, пробыл на военной службе 25 лет. Алексей обучался грамоте у дьячка, затем в церковно-приходской школе.

В 22 года был призван в армию. С 1899 по 1906 год — матрос Балтийского флота. В 1903 году был арестован за революционную пропаганду. Как «неблагонадёжный» был переведён во 2-ю Тихоокеанскую эскадру на броненосец «Орёл». Участвовал в Цусимском сражении, попал в японский плен.

В плену у Новикова возникла мысль описать пережитое. Он начал сбор материала. В лагере, куда он попал, находились команды почти со всех кораблей, и матросы охотно делились воспоминаниями. Вернувшись из плена в родное село в 1906 году, Новиков написал два очерка о Цусимском сражении: «Безумцы и бесплодные жертвы» и «За чужие грехи», изданные под псевдонимом А. Затёртый. Брошюры были сразу же запрещены правительством, а в 1907 году Новиков был вынужден перейти на нелегальное положение, так как ему грозил арест. Он бежал сначала в Финляндию, а затем в Англию.

За годы эмиграции с 1907 по 1913 годы он побывал во Франции, Испании, Северной Африке, плавал матросом на судах торгового флота.

С 1912 по 1913 год писатель жил у М. Горького на Капри. В 1913 году Новиков в связи с амнистией, посвящённой 300-летию династии Романовых, вернулся в Россию.

Во время Первой мировой войны с 1915 по 1918 годы Новиков работал в госпитале на санитарных поездах Земского союза.

Весной 1918 года Новиков был назначен начальником эшелона, отправленного в Барнаул для обмена мануфактуры на хлеб для Московского продкомбината. В июне того же года его снова направили в Барнаул с группой писателей и художников для культурно-просветительской работы. В Барнауле он жил до 1920 года, принимал участие в литературной жизни, в том числе в литературном объединении «Агулипрок».

Умер А. С. Новиков-Прибой 29 апреля 1944 года, в Москве. Похоронен на Новодевичьем кладбище (участок № 2).

Литературная деятельность

Наставником и учителем А. С. Новикова-Прибоя в литературе был Максим Горький. В 1911 году А. С. Новиков написал один из первых крупных рассказов «По-тёмному», в котором, используя факты из своей биографии, он описал революцию 1905 года. Горький одобрил рассказ и помог опубликовать его в 1912 году в журнале «Современник». Позже Новиков скажет:

Горький поставил меня на ноги. После учёбы у него я твёрдо и самостоятельно вошёл в литературу.

Переехав в Лондон, А. С. Новиков продолжил литературную работу. Ко времени возвращения в Россию в 1913 году он был автором многих произведений. С 1914 года Новиков публикует небольшие статьи в российских журналах, впервые используя при этом псевдоним Новиков-Прибой. В том же 1914 году им был подготовлен сборник «Морские рассказы», однако книгу изъяли в наборе, напечатана она была только в 1917 году.

О своей поездке в Барнаул весной 1918 года в качестве начальника эшелона и в память о Максиме Пешкове — участнике поездки, Новиков-Прибой написал очерк «За хлебом».

Живя в Барнауле, А. С. Новиков-Прибой вошёл в круг местных писателей. Здесь им были написаны произведения «Певцы», «Под южным небом», «Две души», «Море зовёт», «Судьба» (автобиография), «За городом». Печатался он в журнале «Сибирский рассвет», 8-й номер вышел под его редакцией. В Барнауле также были напечатаны сборник «Две души» и повесть «Море зовёт». В архиве Новикова-Прибоя (РГАЛИ) есть наброски о событиях в Барнауле 1918 года.

В 1927 году принял участие в коллективном романе «Большие пожары», публиковавшемся в журнале «Огонёк».

В конце 1920-х годов писатель приступил к работе над своей главной книгой — исторической эпопеей «Цусима». Получив доступ к архивным документам, он изучил обширные исторические источники. В 1932 году вышло в свет первое издание «Цусимы».

Его перу принадлежат также рассказы и повесть «Подводники» (1923), «Женщина в море» (1926), «Солёная купель» и др. Во время Великой Отечественной войны писал статьи и очерки о моряках в газете «Красный флот», журналах «Краснофлотец», «Красноармеец» и др. В 1942-1944 годах публиковал роман «Капитан I ранга» (не закончен). Сочинения переведены на иностранные языки, экранизированы.

Был членом редколлегии журнала «Знамя», по его инициативе создан Дом творчества писателей в Малеевке под Москвой.

В 1963 году вышло Собрание сочинений в 5 томах.

Награды и премии

Память

В филателии

Критика

Немецкий литературный критик Казак В.:

В первой части «Цусимы» правдиво показана повседневная служба на судне, вторая часть представляет собой некую смесь собственных наблюдений автора с компиляцией сообщений других участников битвы и разных материалов. Недавние исследования (Westwood) показали, что в результате всё новых дополнений в последующие издания были внесены изменения — например, в изображение царского флота, а многие подробности не сходятся с историческими документами и с собственными текстами Новикова-Прибоя 1906—1907. Несмотря на то, что в языковом от­ношении морская проза Новикова-Прибоя довольно не­притязательна, она являет собой увлекатель­ное чтение и неоднократно переиздавалась. Казак В.: Лексикон русской литературы XX века[4].

Библиография

  • «Безумцы и бесплодные жертвы» (1906)
  • «За чужие грехи» (1906)
  • «Морские рассказы» (1917)
  • «За хлебом»
  • «Певцы»
  • «Под южным небом»
  • «Две души»
  • «Море зовёт»
  • «Судьба» (автобиография)
  • «За городом»
  • «Подводники» (1923)
  • «Ералашный рейс» (1925)
  • «Женщина в море» (1926)
  • «Солёная купель» (1933)
  • «Цусима» (1932—1935)
  • "По тёмному" (1922)
  • «Капитан I ранга» (не закончен)
  • «У дальних берегов»

Напишите отзыв о статье "Новиков-Прибой, Алексей Силыч"

Примечания

  1. ↑ 1 2 3 Ныне — Сасовский район, Рязанская область.
  2. ↑ [www.y7y.ru/rechnoy_teplohod_141.html Теплоход «Новиков-Прибой»]
  3. ↑ [www.culturemap.ru/region/94/article.html?topic=10&subtopic=&id=2014 Музей А. С. Новикова-Прибоя]
  4. ↑ Казак В. Лексикон русской литературы XX века = Lexikon der russischen Literatur ab 1917 / [пер. с нем.]. — М. : РИК «Культура», 1996. — XVIII, 491, [1] с. — 5000 экз. — ISBN 5-8334-0019-8. — С. 285.</span>

    5. </ol>

См. также

Литература

  • Анисарова Л. Новиков-Прибой. «ЖЗЛ». — М. — Молодая гвардия, 2012.
  • Спивак Н. Автору «Цусимы» // Филателия СССР. — 1977. — № 3. — С. 7.

Ссылки

  • [www.novikov-priboy.ru/ сайт «Алексей Силыч Новиков-Прибой»]
  • [militera.lib.ru/prose/russian/novikov-priboy/index.html Роман «Цусима»] // militera.lib.ru
  • [old.bashvest.ru/showinf.php?id=6126 «Герой Цусимы» жил в Башкирии]
  • [rusarchives.ru/muslib/muslib_rf/ryaz4.shtml Музей А. С. Новикова-Прибоя на его родине: Рязанская обл., Сасовский р-н, с. Матвеевское]
  • Новиков-Прибой Алексей Силыч — статья из Большой советской энциклопедии.
  • Горовой Л. [www.mosoblpress.ru/yarosl/show.shtml?d_id=1523 «С высокой мачты он сигналит…»] // По Ярославке. — 2002. — 19 апр. (ссылка не работает)

Отрывок, характеризующий Новиков-Прибой, Алексей Силыч

В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…


В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.

Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Новиков-Прибой,_Алексей_Силыч&oldid=80833552»