Новое Донское кладбище

Новое Донское кладбище Эмблема Страна РоссияРоссия Регион МоскваМосква Координаты 55°42′43″ с. ш. 37°36′08″ в. д.55.7121444° с. ш. 37.6022750° в. д. / 55.7121444; 37.6022750    Дата основания 1910 Действующий статус действующее Новое Донское кладбище на Викискладе

К:Некрополи, основанные в 1910 году

Новое Донское кладбище — некрополь с захоронениями преимущественно XX века, расположенный на юго-западе исторической Москвы, в Донском районе Южного административного округа. Примыкает с юга к Донскому монастырю.

Не следует путать со старым Донским кладбищем XVIII—XIX веков, расположенным на территории самого монастыря. Хотя оба кладбища имеют одно и то же название, у них два разных входа и разное время работы.

До революции

Кладбище было образовано в начале XX века в связи с переполнением монастырского некрополя. Одними из первых были здесь похоронены:

• председатель первого русского парламента Сергей Андреевич Муромцев;
• художник Валентин Александрович Серов (1865—1911);
• Мария Александровна Гартунг (дочь А. С. Пушкина, прототип Анны Карениной).

До Октябрьской революции здесь хоронили профессоров, чиновников, штаб-офицеров, среди которых немало участников Первой мировой. В 1904-14 гг. по проекту З. И. Иванова велось строительство православной церкви преподобного Серафима Саровского и святой благоверной княгини Анны Кашинской.

На волне уничтожения кладбищ и перезахоронений сталинского времени с Донского кладбища на Новодевичье был перенесён прах художника Серова и композитора С. И. Танеева. Вскоре за ними последовала и урна с прахом поэта В. Маяковского.

Крематорий

В 1927 году в недостроенной (но освящённой в 1914 году) кладбищенской церкви был оборудован первый в Москве (и, фактически, первый массовый в стране) крематорий и колумбарий.

В разгар гражданской войны, в 1919 году, советское правительство объявило конкурс на проект крематория. Победителем был признан проект, представленный конструктивистом Дмитрием Осиповым. Прах зодчего покоится в помещении бывшего крематория.

До 1973 года именно в этом крематории предавали огню тела партийных деятелей, урны с прахом которых вмурованы в Кремлёвскую стену. На территории кладбища находится братская могила, где размещён прах свыше 15 000 раненых бойцов Великой Отечественной войны, которые умерли в столичных госпиталях. В 1960 г. рядом сооружён мемориал с вечным огнём.

Репрессированные

В годы репрессий грузовики привозили на кладбище тела расстрелянных, в том числе из Лефортова и с Лубянки.

На кладбище расположены три братские могилы жертв репрессий 1930-х — 1950-х.

Согласно «Мартирологу жертв политических репрессий», составленному Общественной группой по увековечению памяти жертв политических репрессий под руководством М. Б. Миндлина, в т. н. Общей могиле № 1 невостребованных прахов (каковой она и является) на территории нового Донского кладбища погребён прах В. К. Блюхера, А. И. Егорова, М. Н. Тухачевского, И. П. Уборевича, И. Э. Якира, А. В. Косарева, И. В. Косиора, А. М. Краснощёкова, П. П. Постышева, М. Н. Рютина, П. А. Александрова, А. И. Угарова, Н. А. Угланова, В. Я. Чубаря, В. Э. Мейерхольда, С. А. Клычкова, И. Э. Бабеля и многих других (всего 4259 человек).

По неподтверждённой информации, в могиле невостребованных прахов № 3 похоронено много казнённых деятелей белого движения: Г. М. Семенов, П. Н. Краснов, А. Г. Шкуро, К. В. Родзаевский и др.

В годы перестройки на перекрёстке двух дорожек кладбища была установлена стела в память о жертвах репрессий. Вокруг можно видеть десятки табличек с их именами. По словам писателя Ю. Рябинина, такую табличку здесь может установить каждый, у кого был репрессирован кто-то из близких.

На сайте «Мемориала» опубликован список репрессированных, расстрелянных и, вероятнее всего, похороненных на Донском кладбище.

Современность

Кремации продолжались до начала 1980-х, после чего использовался зал для прощания с совершением так называемого обряда «фальшкремации», а сама кремация производилась в Николо-Архангельском крематории. Урны с прахом выдавались через день после кремации. В 1990-е годы крематорий был закрыт и в его здании устроена церковь.

По состоянию на 2010 год на Донском кладбище производятся родственные захоронения, захоронение урн в открытый колумбарий, закрытый колумбарий и захоронения урн в землю.

Достопримечательностью кладбища являются многие скульптурные памятники и надгробия. Одна из скульптур выполнена скульптором Эрнстом Неизвестным.

С Нового кладбища непосредственно попасть на старое невозможно — они расположены по разные стороны монастырской стены.

Литература

• Аренкова Ю. И., Мехова Г. И. Донской монастырь. — М.: Искусство, 1970. — 160 с.
• Воинский некрополь Великой Отечественной войны 1941—1945 гг.: Первый Донской крематорий / Авт. и сост. Алексинцев В. С., Астахова Л. Н., Васильева Е. В. и др. В 2-х тт. М., 1994. — Т. 1: А-К. — 396 с.; Т. 2: Л-Я. — 451 с.
• Акунин Б., Чхартишвили Г. Ш. Кладбищенские истории. — М.: КоЛибри, 2004. — 240 с.
• Расстрельные списки. Москва 1935-1953. Донское кладбище (Донской крематорий). Книга Памяти жертв политических репрессий. — М., Мемориал – Звенья. 2005.

Ссылки

• [www.moscow-tombs.ru/raznoe/donskoe/donskoe.htm Донское кладбище — Алфавитный список]
• [www.weekend.ru/?action=pv&id=372960 Статья о кладбище]
• [web.archive.org/web/20090201232420/m-necropol.narod.ru/01donskoe.html Могилы знаменитостей]
• [www.donskoe.pogost.info Поиск предков на Новом Донском кладбище ]

Отрывок, характеризующий Новое Донское кладбище

– Ну, прощай, – отвечала Наташа. И та же шаловливая улыбка, как бы забывшись, долго оставалась на ее лице.


Пьер долго не мог заснуть в этот день; он взад и вперед ходил по комнате, то нахмурившись, вдумываясь во что то трудное, вдруг пожимая плечами и вздрагивая, то счастливо улыбаясь.
Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате.
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.
«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.
«Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он.
– Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер.
– Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим.
– Ну, а дети?
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.
– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.