Новое политическое мышление

К:Википедия:Страницы на КУ (тип: не указан)

Новое политическое мы́шление — философия внешней политики СССР периода Перестройки. Теоретическое обоснование получила в книге М. С. Горбачева «Новое политическое мышление для нашей страны и всего мира», вышедшей в октябре 1987 года.

Истоки «Нового политического мышления»

Сложившееся сложное экономическое положение в СССР к 1985 г. явилось стимулом для поиска новых, компромиссных решений. Необходимость внутренних перемен заставила руководство страны пойти на радикальные реформы. В Соединённых Штатах Америки представляли это именно так. В США считали, что «новое мышление» исходит как раз из стремления Советской стороны уменьшить возможные расходы на противостояние с Америкой. Объяснялось это успехом США в области работы над СОИ и экономическим потенциалом Соединенных Штатов. Этот вывод представлен в документе «Согласованная разведывательная оценка», в котором прогнозировалось, какую политику будет проводить М. Горбачев в отношении США в ближайшие два года (1986—1988). Был сделан вывод, что «режим Горбачева ставит цель воссоздать отношения с США по типу разрядки, чтобы уменьшить время соперничества в вооружениях и, соответственно, облегчить выполнение задачи экономического возрождения страны». Признавалось, что «у Горбачева достаточно сильные политические позиции, чтобы сформировать в Политбюро консенсус в поддержку инициатив и решений, к которым он склоняется в отношениях с Соединенными Штатами».

В Советском Союзе, осознавая сложность экономической ситуации, основными путями выхода из неё видели миролюбивую внешнюю политику, приостановку гонки вооружений. Это было сформулировано, в частности, в беседе М. Горбачева с редактором газеты «Правда» 8 апреля 1985 г. В сообщении ТАСС, опубликованном на следующий день, подчеркивалась мирная политика СССР и его добрая воля: «Как убедительную демонстрацию доброй воли Советского Союза, его искреннего стремления к честному диалогу и поиску реалистических решений, которые ослабляли бы напряженность в мире, помогали бы перекрыть пути гонки вооружений, расценивают зарубежные средства массовой информации, видные политические и общественные деятели разных стран беседу М. С. Горбачева с редактором газеты „Правда“. В многочисленных комментариях отмечается, что нельзя упускать существенные возможности для улучшения советско-американских отношений и оздоровления общей международной обстановки».

Как пишет К. Н. Брутенц, фактически новую программу выдвинул М. С. Горбачев на выступлении в МИД в мае 1986 г. Здесь не прозвучало словосочетания «новое политическое мышление», но совокупность отдельных положений фактически представляло собой новую внешнеполитическую программу. М. С. Горбачев говорил: «не надо ставить нереальные задачи; невозможно соревноваться со всеми противниками; мир — высшая ценность…» . Всё это впоследствии превратилось в «новое политическое мышление».

Практическая реализация новой международной политики началась с 1987 года. В том же году в отношениях СССР и США происходит серьезный сдвиг, Горбачев и его идеи получают популярность на Западе.

Определение и сущность «нового политического мышления»

Курс на ускорение и Перестройка в СССР привели к качественно иной ситуации в международных делах. Вопрос сохранения человеческой цивилизации требовал нового подхода к существующей реальности. В Советском Союзе это нашло отражение в политике нового мышления. Сам М. С. Горбачев определяет новое политическое мышление так: «Новое мышление не попытка выдумать какую-то умозрительную схему…Это реакция на философском, а потом и на политическом уровне на те вызовы, с которыми встречаются и отдельные страны, и весь мир на данном переломном этапе» .

Сложно дать определение новому мышлению, но можно выделить его особенности. В. И. Мальков определяет его как «точное, научно обоснованное определение главных, коренных вопросов современной эпохи, установление внутренней взаимосвязи между ними и нахождение оптимальных средств и методов их решения». Это определение не в полной мере отражает идею, заложенную в новое политическое мышление. Полнее его определил А. Н. Яковлев. Особенности нового мышления он видит в следующем:

Во-первых, необходимо обращение ко всему тому новому, перспективному, что отличает современный мир, определяет его неповторимость и наиболее вероятные тенденции его развития. Во-вторых, новое политическое мышление во главу угла ставит идею развития в самой прямой и непосредственной форме.

В-третьих, новое политическое мышление — это глубокое переосмысление всех традиций силовой политики, выход далеко за её пределы. Замену их формами политического, правового разрешения противоречий и конфликтов

— Яковлев А. Н. и др. Перестройка и современный мир/Отв. Ред. Т.Т.Тимофеев. -М.: Международные отношения,1989. С.20

Идея гуманизма перестройки является важным фактором во всех её проявлениях.

К. Н. Брутенц определяет принципиальные положения «нового политического мышления» следующим образом: «Это — взаимосвязь и взаимозависимость мира. Это — приоритет общечеловеческих интересов над классовыми. Это — решение конфликтов не военным, а политическим путём и обеспечение безопасности с помощью политических средств. Это — отказ от формулы мирного существования как формы классовой борьбы и деидеологизация внешней политики. Это — право за каждым народом выбирать свою судьбу. Это — построение международных отношений на основе баланса интересов и взаимной выгоды, а не соотношения сил. Это — констатация факта, что безопасность может быть только взаимной. Это — строгое соблюдение принципа равноправия во взаимоотношениях и невмешательство во внутренние дела…». Данное заключение о сути «нового политического мышления», очевидно, наиболее точно отражает идею этого явления. Нельзя не согласиться с исследователем в определении масштаба и значения перестройки.

В условиях, когда огромные ядерные потенциалы были сосредоточены у двух сверхдержав, важность советско-американского урегулирования не вызывала ни у кого сомнений. Примат общечеловеческих ценностей явился сутью «нового мышления» в международных делах. Эта инициатива, и конкретные шаги СССР получили широкий международный резонанс и поддержку во многих странах мира.

Перестройка международных отношений в духе сотрудничества и взаимопонимания, предлагаемая СССР, должна была коренным образом обновить и оздоровить взаимоотношения государств. Перестройка и «новое мышление», изначально воспринимавшееся на Западе лишь как очередной ход и популистская акция, доказывали свою эффективность в деле снижения международной напряженности.

Из приведенных ниже документов можно сделать именно такой вывод. Джек Метлок свидетельствует следующее, подкрепляя своё мнение документами ЦРУ

В 1985 году о перестройке ещё прямо не говорили; американцы следили за антиалкогольной кампанией и «ускорением»… Что касается ускорения, то … американские аналитики отмечали, что решения советского руководства не дали желаемого результата.…Проанализировав новую Программу КПСС, принятую XXVII съездом партии в марте 1986 года, ЦРУ отметило, что эта программа «открывает для Горбачева новые возможности» и «ясно говорит о необходимости новой политики по выводу страны из застоя, но не дает конкретного плана действий». В докладе ЦРУ также отмечалось, что "судя по программе, партийное руководство считает укрепление экономической базы страны важным фактором улучшения перспектив во внешней политике

— Прорыв к свободе: О перестройке двадцать лет спустя (критический анализ). – М.: Альпина Бизнес Букс, 2005. С. 155-157.

В течение 1986 года политика гласности привлекала к себе больше внимания, нежели Перестройка, да и само это слово использовалось лишь изредка. В августе ЦРУ подготовило доклад, в котором содержался вывод о том, что Горбачев явно полагает, что более откровенный разговор в СМИ о внутренних проблемах страны поможет мобилизовать общественность на поддержку таких его политических инициатив, как борьба с пьянством, коррупцией и преступностью, и придаст легитимность обсуждению экономической реформы. Горбачев также использует гласное обсуждение недостатков, присущих элите, чтобы заставить чиновников вести себя в соответствии с новыми стандартами, которые он задает.

США, поначалу недооценивавшие масштабы перестройки, впоследствии изменили свою позицию. Из аналитической записки Совета по национальной безопасности (14.03.1989):

Соединенные Штаты должны попытаться придать «необратимый характер реформам» в Советском Союзе, избегая в то же время «необратимых сдвигов» в собственной политике… «Перестройка в наших интересах»: новый подход Горбачева «дает нам в руки рычаг воздействия, которыми восемь лет назад мы не обладали». Политика США должна быть нацелена не на то, чтобы «помочь» Горбачеву, а скорее на то, чтобы умело «бросить вызов» Советам и, таким образом, «направить их развитие в нужное нам русло»… Политика США должна способствовать «институционализации» советской реформы, чтобы ни Горбачеву, ни его последователю не удалось бы приостановить её или повернуть вспять, к ледниковому периоду. Соединенным Штатам следует перехватить инициативу и установить те критерии, согласно которым Советский Союз может быть принят в сообщество цивилизованных наций

— Золов А. В. США: борьба за мировое лидерство (К истории американской внешней политики. ХХ век)

См. также

• Новое мышление

Ссылки

Горбачёв М. С. [newchrono.ru/prcv/Publ/Gorbachev/perestroika.htm Перестройка и новое мышление для нашей страны и для всего мира]

Отрывок, характеризующий Новое политическое мышление

У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.
– Сдают город, уезжайте, уезжайте, – сказал ему заметивший его фигуру офицер и тут же обратился с криком к солдатам:
– Я вам дам по дворам бегать! – крикнул он.
Алпатыч вернулся в избу и, кликнув кучера, велел ему выезжать. Вслед за Алпатычем и за кучером вышли и все домочадцы Ферапонтова. Увидав дым и даже огни пожаров, видневшиеся теперь в начинавшихся сумерках, бабы, до тех пор молчавшие, вдруг заголосили, глядя на пожары. Как бы вторя им, послышались такие же плачи на других концах улицы. Алпатыч с кучером трясущимися руками расправлял запутавшиеся вожжи и постромки лошадей под навесом.
Когда Алпатыч выезжал из ворот, он увидал, как в отпертой лавке Ферапонтова человек десять солдат с громким говором насыпали мешки и ранцы пшеничной мукой и подсолнухами. В то же время, возвращаясь с улицы в лавку, вошел Ферапонтов. Увидав солдат, он хотел крикнуть что то, но вдруг остановился и, схватившись за волоса, захохотал рыдающим хохотом.