Новосильский, Фёдор Михайлович

Фёдор Михайлович Новосильский
Фёдор Михайлович Новосильский
Дата рождения	1808(1808)
Место рождения	Тверь
Дата смерти	8 (20) ноября 1892(1892-11-20)
Место смерти	Санкт-Петербург
Принадлежность	Россия Россия
Род войск	флот
Звание	адмирал
Командовал	бриг «Меркурий» 84-пуш. корабль «Три Святителя» 3-я бригада 5-й флотской дивизии 1-я бригада 4-й флотской дивизии 4-я флотская дивизия
Сражения/войны	Русско-турецкая война 1828—1829 Синопское сражение Крымская война
Награды и премии

Фёдор Миха́йлович Новоси́льский (1808, Тверь — 8 (20) ноября 1892, Санкт-Петербург) — моряк, адмирал Российского флота, герой Синопского морского сражения и обороны Севастополя (1854—1855). Сподвижник адмиралов Лазарева, Корнилова, Нахимова и других. Член Государственного совета Российской империи.

Биография

5 апреля 1818 года поступил в Морской кадетский корпус, который окончил 22 апреля 1823 года с производством в чин мичмана и зачислением в 8-й флотский экипаж.

В мае-августе 1823 года находился в плавании по Балтийскому морю на корабле «Ретвизан» под командованием капитана 1-го ранга С. И. Селивачева. В мае-августе следующего года находился в плавании до Исландии на фрегате «Вестовой» под командованием капитана 2-го ранга А. И. Тихменева. В 1825 году находился в распоряжении генерал-интенданта флота В. М. Головнина. В кампаниях 1826—1827 годов находился в плаваниях между Санкт-Петербургом и Кронштадтом на канонерских лодках под командованием контр-адмирала Д. В. Руднева. 22 февраля 1828 года произведен в чин лейтенанта.

27 февраля 1829 года переведён в 32-й флотский экипаж и назначен на бриг «Меркурий», командуя артиллерией которого, участвовал в бою с двумя турецкими кораблями 14 мая того же года. 4 июня за отличие был произведён в чин капитан-лейтенанта и награждён орденом Святого Владимира 4-й степени с бантом, а в его родовой герб был добавлен пистолет «как орудие, избранное для взорвания брига на воздух на случай невозможности продолжать оборону». Летом того же года Новосильский участвовал в занятии крепостей Агатополь и Инада, за что удостоился Монаршего благоволения. Зимой 1829—1830 годов находился в плавании от мыса Святой Троицы до Севастополя на фрегате «Эривань» под командованием капитана 2-го ранга Е. И. Колтовского.

В 1830 году Фёдор Михайлович занимал должность презуса комиссии военного суда при Севастопольском порте, а 15 апреля следующего года был переведён в 31-й флотский экипаж. Во время экспедиции для помощи Турции против восставшего египетского паши Мухаммеда-Али Фёдор Михайлович находился в плавании из Севастополя в Константинополь на корабле «Императрица Екатерина II» под командованием капитана 1-го ранга Л. И. Черникова, а в августе-сентябре 1833 года — в Босфоре на корабле «Пимен» под командованием капитана 2-го ранга Э. И. Вергопуло, после чего с десантными войсками вернулся в Феодосию. За отличие был награждён орденом Святой Анны 3-й степени и турецкой золотой медалью.

21 февраля 1834 года назначен командиром брига «Меркурий» и переведён в 32-й флотский экипаж. В апреле-июне того же года находился в плавании на транспорте «Кит» под командованием капитан-лейтенанта А. Ф. де Ливрона. В 1835—1836 годах командовал бригом «Меркурий» при Севастопольском порте, а в апреле-октябре 1837 года — в крейсерстве у восточного побережья Чёрного моря. 10 июня того же года участвовал при устье реки Шапсухо в бою с горцами и перевозившим контрабанду турецким судном, удостоился Высочайшего благоволения. 22 сентября 1837 года награждён орденом Святого Станислава 3-й степени, а 6 декабря был произведён в чин капитана 2-го ранга.

…в числе прочих наград Всемилостивейше повелено внести в герб его Новосильского пистолет, как орудие, избранное им и прочими Офицерами брига Меркурия, для взорвания на воздух брига, при невозможности продолжать бой.

Щит разделен на три части, из коих в верхней пространной в голубом поле изображен золотой пистолет и под оным серебряная луна, рогами вниз обращенная. Во второй в золотом поле масличная ветвь. В третьей в серебряном поле флаг. Щит увенчан обыкновенными дворянскими шлемом и короною с тремя страусовыми перьями. Намет на щите голубой и зелёный, подложенный золотом.

— Герб Новосильского внесен в [gerbovnik.ru/arms/1534.html Часть 10 Общего гербовника дворянских родов Всероссийской империи, стр. 124]. Проверено 25 декабря 2012. [www.webcitation.org/6DDmH4ko6 Архивировано из первоисточника 27 декабря 2012].

19 октября 1838 года назначен командиром 32-го флотского экипажа и линейного корабля «Три Святителя», на котором в течение десяти лет плавал по Чёрному морю. 18 декабря 1839 года Новосильскому объявлено Высочайшее благоволение за отличие в боях при Сочи и Туапсе и за успешную проводку из Николаева в Севастополь «Трёх Святителей». 6 декабря 1840 года произведён в чин капитана 1-го ранга, 6 декабря 1843 года награждён орденом Святого Станислава 2-й степени с императорской короной, 13 сентября 1845 года — орденом Святой Анны 2-й степени, 1 января 1847 года — орденом Святого Георгия 4-й степени, 4 декабря 1848 года — императорской короной к ордену Святой Анны 2-й степени.

6 декабря 1849 года произведён в чин контр-адмирала с назначением командиром 3-й бригады 5-й флотской дивизии. В 1850—1851 годах плавал по Чёрному морю, держа флаг на корабле «Три иерарха» и фрегате «Флора». 6 декабря 1850 года ему было объявлено Монаршее благоволение, 22 августа 1851 года награждён знаком отличия «XX лет беспорочной службы», а 5 декабря — орденом Святого Владимира 3-й степени.

30 марта 1852 года назначен командиром 1-й бригады 4-й флотской дивизии и в том же году плавал по Чёрному морю, держа флаг на кораблях «Ягудиил» и «Варна». В феврале-июне 1853 года командовал отрядом судов в крейсерстве у восточного побережья Чёрного моря, держа флаг на фрегате «Мидия», а 1 июня был назначен командующим 4-й флотской дивизией.

Высочайшим приказом по военному морскому ведомству Декабря 18-го дня 1853 года. Производятся, за отличие в деле при истреблении, 18-го Ноябри, на Синопском рейде, Турецкой эскадры, командующий 4-ю Флотскою дивизию, контр-адмирал Новосильский, в вице-адмиралы, с утверждением Начальником той же дивизии…

— Газета «Русский Инвалид» № 283—284 от 22 декабря 1853 г.

Во время севастопольской обороны Фёдор Михайлович занимал должность начальника 2-го отделения оборонительной линии Севастополя, а в июле-августе 1855 года — исправляющего должность командира Севастопольского порта и военного губернатора. За отличие он был награждён 20 ноября 1854 года орденом Святого Владимира 1-й степени и 15 июня 1855 года — золотой шпагой с алмазами.

20 сентября 1855 года Фёдор Михайлович был назначен начальником гарнизона Николаева, а 25 октября — главным командиром Кронштадтского порта и кронштадтским военным губернатором. За инженерные работы, смотр судов и за порядок в Кронштадте он был удостоен 27 июня 1856 года, 25 февраля, 12 августа 1857 года и 3 марта 1858 года Монарших благоволений.

17 апреля 1863 года Фёдор Михайлович был пожалован чином генерал-адъютанта Его Императорского Величества свиты, а 30 августа — произведён в чин адмирала. В мае 1865 года он командовал отрядом судов Балтийского флота в Кронштадте при встрече тела покойного цесаревича Николая Александровича, за что удостоился особенного Монаршего благоволения. В сентябре 1866 года адмирал держал флаг на винтовом корабле «Император Николай I» и командовал отрядом судов Балтийского флота в Кронштадте при встрече невесты цесаревича Александра Александровича (будущего императора Александра III) — датской принцессы Дагмар, за что удостоился Монаршего благоволения и был награждён датским орденом Данеброг.

28 октября 1866 года по случаю бракосочетания наследника престола Фёдор Михайлович был назначен членом Государственного совета и с 10 июня 1867 года по 1 января 1884 года присутствовал в департаменте государственной экономии. Также он ежегодно назначался членом особой комиссии для рассмотрения отчётов по Морскому ведомству.

1 января 1870 года Фёдор Михайлович был награждён орденом Святого Александра Невского с алмазными знаками, а 5 октября 1879 года по случаю 25-летия первой бомбардировки Севастополя — орденом Святого Андрея Первозванного.

Отрывок, характеризующий Новосильский, Фёдор Михайлович

– Пожалуйста, Василий Дмитрич, – говорила Наташа, – пойдемте, пожалуйста.
– Да, что, увольте, г'афиня, – говорил Денисов.
– Ну, полно, Вася, – сказал Николай.
– Точно кота Ваську угова'ивают, – шутя сказал Денисов.
– Целый вечер вам буду петь, – сказала Наташа.
– Волшебница всё со мной сделает! – сказал Денисов и отстегнул саблю. Он вышел из за стульев, крепко взял за руку свою даму, приподнял голову и отставил ногу, ожидая такта. Только на коне и в мазурке не видно было маленького роста Денисова, и он представлялся тем самым молодцом, каким он сам себя чувствовал. Выждав такт, он с боку, победоносно и шутливо, взглянул на свою даму, неожиданно пристукнул одной ногой и, как мячик, упруго отскочил от пола и полетел вдоль по кругу, увлекая за собой свою даму. Он не слышно летел половину залы на одной ноге, и, казалось, не видел стоявших перед ним стульев и прямо несся на них; но вдруг, прищелкнув шпорами и расставив ноги, останавливался на каблуках, стоял так секунду, с грохотом шпор стучал на одном месте ногами, быстро вертелся и, левой ногой подщелкивая правую, опять летел по кругу. Наташа угадывала то, что он намерен был сделать, и, сама не зная как, следила за ним – отдаваясь ему. То он кружил ее, то на правой, то на левой руке, то падая на колена, обводил ее вокруг себя, и опять вскакивал и пускался вперед с такой стремительностью, как будто он намерен был, не переводя духа, перебежать через все комнаты; то вдруг опять останавливался и делал опять новое и неожиданное колено. Когда он, бойко закружив даму перед ее местом, щелкнул шпорой, кланяясь перед ней, Наташа даже не присела ему. Она с недоуменьем уставила на него глаза, улыбаясь, как будто не узнавая его. – Что ж это такое? – проговорила она.
Несмотря на то, что Иогель не признавал эту мазурку настоящей, все были восхищены мастерством Денисова, беспрестанно стали выбирать его, и старики, улыбаясь, стали разговаривать про Польшу и про доброе старое время. Денисов, раскрасневшись от мазурки и отираясь платком, подсел к Наташе и весь бал не отходил от нее.


Два дня после этого, Ростов не видал Долохова у своих и не заставал его дома; на третий день он получил от него записку. «Так как я в доме у вас бывать более не намерен по известным тебе причинам и еду в армию, то нынче вечером я даю моим приятелям прощальную пирушку – приезжай в английскую гостинницу». Ростов в 10 м часу, из театра, где он был вместе с своими и Денисовым, приехал в назначенный день в английскую гостинницу. Его тотчас же провели в лучшее помещение гостинницы, занятое на эту ночь Долоховым. Человек двадцать толпилось около стола, перед которым между двумя свечами сидел Долохов. На столе лежало золото и ассигнации, и Долохов метал банк. После предложения и отказа Сони, Николай еще не видался с ним и испытывал замешательство при мысли о том, как они свидятся.
Светлый холодный взгляд Долохова встретил Ростова еще у двери, как будто он давно ждал его.
– Давно не видались, – сказал он, – спасибо, что приехал. Вот только домечу, и явится Илюшка с хором.
– Я к тебе заезжал, – сказал Ростов, краснея.
Долохов не отвечал ему. – Можешь поставить, – сказал он.
Ростов вспомнил в эту минуту странный разговор, который он имел раз с Долоховым. – «Играть на счастие могут только дураки», сказал тогда Долохов.
– Или ты боишься со мной играть? – сказал теперь Долохов, как будто угадав мысль Ростова, и улыбнулся. Из за улыбки его Ростов увидал в нем то настроение духа, которое было у него во время обеда в клубе и вообще в те времена, когда, как бы соскучившись ежедневной жизнью, Долохов чувствовал необходимость каким нибудь странным, большей частью жестоким, поступком выходить из нее.
Ростову стало неловко; он искал и не находил в уме своем шутки, которая ответила бы на слова Долохова. Но прежде, чем он успел это сделать, Долохов, глядя прямо в лицо Ростову, медленно и с расстановкой, так, что все могли слышать, сказал ему:
– А помнишь, мы говорили с тобой про игру… дурак, кто на счастье хочет играть; играть надо наверное, а я хочу попробовать.
«Попробовать на счастие, или наверное?» подумал Ростов.
– Да и лучше не играй, – прибавил он, и треснув разорванной колодой, прибавил: – Банк, господа!
Придвинув вперед деньги, Долохов приготовился метать. Ростов сел подле него и сначала не играл. Долохов взглядывал на него.
– Что ж не играешь? – сказал Долохов. И странно, Николай почувствовал необходимость взять карту, поставить на нее незначительный куш и начать игру.
– Со мной денег нет, – сказал Ростов.
– Поверю!
Ростов поставил 5 рублей на карту и проиграл, поставил еще и опять проиграл. Долохов убил, т. е. выиграл десять карт сряду у Ростова.
– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.