Ново-Закамская оборонительная линия

Ново-Закамская оборонительная линия (Исторический вал) — система оборонительных укреплений на территории современных Самарской области и Республики Татарстан построенная в 1730-х годах для защиты поселений и тогдашних границ России.

В 1743 году с сооружением Оренбургской укреплённой линии значение Ново-Закамской линии сильно упало.

Строительство

Строительство Старой Закамской засечной линии было завершено в 1657 году. Эта линия многократно прорывалась нагайцами и башкирами, и чтобы укрепить границу и расширить территорию, Петр I задумал возвести новую линию укреплений. В 20-х годах XVIII века калмыки сумели покорить большую часть киргизской орды, опасаясь нападений калмыко-башкирских отрядов русское правительство предприняло ряд действий: укрепление старой засечной черты и строительство нового оборонительного рубежа для защиты от набегов. Пока же строительство новой линии не началось были предприняты и другие меры по охране границы. Так в летнее время в укреплениях по Черемшанской линии для «предосторожности от набегов неприятельских» вводились полки регулярной армии. Только в 1728 году на линии несли службу Луцкий, Вологодский, Нарвский драгунские и Казанский гарнизонный полки. Позднее к ним присоединился Невский полк. Несколько лет на черемшанских форпостах находился и Казанский драгунский полк. Кроме того, 250 казаков несли охранную службу в летний период.

Строительство новой линии началось уже при Анне Иоанновне. В 1731 году указом Сената казанскому губернатору было предписано выделить для работы 3 000 жителей, проживающих поблизости, и положить им «на корм» по 30 алтын в месяц. Обеспечение инструментом также легло на казанского губернатора. Для охраны были выделены бывшие служилые люди, из которых сформировали 4 ландмилицейских полка.

Разработка проекта, изготовление планов и чертежей были поручены тайному советнику Ф. В. Наумову, ему в помощь был определен И. П. Оболдуев, которого вскоре заменили бригадиром Друмантом. Окончательное решение о начале строительства было принято 26 апреля 1732 года. Императрица дала указ Сенату, в котором определяла расположение будущей линии. Предполагалось, что общая протяженности линии составит около 320 вёрст. Начинаться она должна была от Алексеевской крепости и по рекам Сок и Кондурча в стороне северо-запада выйти к Каме в районе Мензелинска. Канцелярия строительства находилась в Самаре.

В строительстве принимало участие до 15 000 крестьян Казанской губернии, работавших в две смены. Первая смена работала с 1 мая по 15 июля, вторая — по 1 октября. Для охраны строительства было направлено три драгунских полка. В 1735—1736 годах было принято решение не строить редуты между реками Кичуй и Зай, у села Русский Акташ и на правом берегу реки Лесной Зай, а закончить линию у реки Кичуй. Уже начала работать Оренбургская экспедиция, а после основания Оренбурга и других городков Ново-Закамская линия оказывалась внутри территории.

Заселение

В сформированные ландмилицские полки переводили «неположенных в оклад служилых людей» укреплений старой закамской черты. Из них было сформировано 2 конных полка (Билярский и Шешминский). Два других полка (Сергиевский конный и Алексеевский пеший) были сформированы из «из прежних служб служилых людей, положенных в подушный оклад»: после окончания Северной войны многие служилые люди были переведены в крестьяне с обложением подушной податью. Так было и в пригородах старой Закамской засечной черты. Их-то и вновь исключили из подушных списков, так как вновь приняли на службу: «государственными крестьянами их не писать и не называть, а быть им, по-прежнему, в службе».

Таким образом, ландмилицкие полки формировались не из рекрутов. а из однодворцев, отставных солдат, городовых казаков и прочих жителей прежней засечной черты. Набор в полки проходил медленно, о чём свидетельствует указ от 4 июля 1735 г. об укомплектовании полков и сыске сбежавших из них нижних чинов. На формирование и содержание этих полков из казны было отпущено около 48000 руб.

Предполагалось, что ландмилиция будет жить в военных поселениях, получив пахоты и угодья, с которых и должны были кормиться офицеры и солдаты. Рядовые должны были получить от 22 до 55 десятин земли. Кроме того земли отводились под дома офицеров и священников, церкви, полковые канцелярии. Поселения в целях безопасности должны были быть довольно крупными — в 100 и более дворов. Всё время строительства лини ландмилицские полки находились на старой засечной черте и опирались на денежное и хлебное довольствие, а не на ведение хозяйства. Они получали определенное жалование, впоследствии приравненное к жалованию гарнизонных войск. А провиант полагался лишь в случае дальних походов.

По штату 1736 года каждый из конных ландмилицских полков состоял из 10 рот, а пеший из 8. В конном полку было 37 офицеров, 73 унтер-офицеров, 920 рядовых и 31 нестроевой чин; в Алексеевском пешем полку: 31 офицер, 61 унтер-офицер, 1152 рядовых, 25 нестроевых. Всего в Закамской ландмилиции было 142 офицера и 3912 нижних чинов. Кроме того, в каждом полку имелись священник и лекарь, а также по штату состояло до 50 школьников. Таким образом, численный военного состава ландмилиции составила чуть более 4000 человек.

Значение

Постепенно Ново-Закамская оборонительная линия из пограничной стала юго-восточным пределом Казанской губернии. Из-за строительства новой Оренбургской пограничной линии эта линия стала бесполезной. В декабре 1737 года на «генеральном совете» собранном в Самаре начальником Оренбургской экспедиции В. Н. Татищевым было решено, что что Ново-Закамская оборонительная линия была признана ненужной. Было решено и впоследствии подвержено указом императрицы от 15 февраля 1738 г., что все ландмилицкие полки, а также инженерные и артиллерийские служители со всею артиллерией должны быть переведены на новую линию. В 1739 году было решено переселить на новую линию и жителей поселений, не так давно переселенных со старой Закамской черты. Ответственный за переселение бригадир Бардукевич докладывал в 1747 году, что «оных пригородков служилые люди все поголовно уже переведены на новые их дачи к Оренбургской линии».

Во время Пугачевского бунта отдельные опорные пункты линии использовались правительственными войсками, а Алексеевская крепость примкнула к восставшим.

Укрепления

Линия представляла собой ров и земляной вал высотой до 4 метров. Через каждые 10—12 километров стояли крепости или редуты. Начиналась линия от Алексеевской крепости и шла к Красноярской крепости, далее по реке Сок до Сергиевска. Через Тарханский лес засеки шли до реки Кичугий и далее до Камы. Самый сильноукрепленный участок — от Самары до Сергиевска. Общая длина укреплений 230 километров (180 из них в Самарской области) из них 3/4 был земляной вал. Укрепления были привязаны к местности, почти все фельдшанцы находились у рек текущих внутрь. Через каждые 300—350 метров вал дополнительно укреплялся реданами.

Всего в 1734—1736 годах на Новой-Закамской линии было поселено 4212 человек (2 652 конных и 1 560 — пеших). Помимо них привлекалось окрестное население (1 человек с трех дворов в радиусе 15 километров от линии и 1 человек с 5 дворов в радиусе 20—25 километров). Местное население также участвовало в ремонте укреплений

Название	Другое название	Месторасположение	Год	Гарнизон
Алексеевская крепость			1735	4 конных роты Сергиевского полка (408 человек) 1 пешая рота Алексеевского полка (156 человек)
Красный редут		53°23′31″ с. ш. 50°27′21″ в. д.53.39194° с. ш. 50.45583° в. д. / 53.39194; 50.45583
Красноярская крепость		53°29′49″ с. ш. 50°24′07″ в. д.53.49694° с. ш. 50.40194° в. д. / 53.49694; 50.40194	1734	4 конных роты Сергиевского полка (408) 1 пешая рота Алексеевского полка (156)
Раковский редут	Хороший редут	53°35′23″ с. ш. 50°36′11″ в. д.53.58972° с. ш. 50.60306° в. д. / 53.58972; 50.60306	1735	1 конная рота Сергиевского полка (102) пеших рот нет
Чернореченский фельдшанец	Чернореченский редут	53°42′24″ с. ш. 50°46′38″ в. д.53.70667° с. ш. 50.77722° в. д. / 53.70667; 50.77722	1734	1 конная рота Сергиевского полка (102) 2 пеших роты Билярского полка (312)
Нижнеорловский редут		53°49′30″ с. ш. 50°54′15″ в. д.53.82500° с. ш. 50.90417° в. д. / 53.82500; 50.90417
Верхнеорловский редут
Сергиевская крепость	Сургутский редут	53°56′08″ с. ш. 51°10′33″ в. д.53.93556° с. ш. 51.17583° в. д. / 53.93556; 51.17583	1735	3 конных роты Билярского полка (306) 1 пешая рота Алексеевского полка (156)
—	редут
крепость Кондурча	Кондурчинский фельдшанец	54°18′06″ с. ш. 51°20′06″ в. д.54.30167° с. ш. 51.33500° в. д. / 54.30167; 51.33500	1734	1 конная рота Шешминского полка (102) 2 пеших роты Билярского полка (312)
Черемшанская крепость		54°39′24″ с. ш. 51°31′04″ в. д.54.65667° с. ш. 51.51778° в. д. / 54.65667; 51.51778	1735	3 конных роты Шешминского полка (306) 1 пешая рота Алексеевского полка (156)
Шешминская крепость	Шешминский фельдшанец	54°44′02″ с. ш. 51°46′14″ в. д.54.73389° с. ш. 51.77056° в. д. / 54.73389; 51.77056	1736	3 конных роты Шешминского полка (306) 1 пешая рота Алексеевского полка (156)
Кичуйский фельдшанец		54°53′14″ с. ш. 51°59′30″ в. д.54.88722° с. ш. 51.99167° в. д. / 54.88722; 51.99167	1736	1 конная рота Шешминского полка (102) 1 пешая рота Алексеевского полка (156)

См. также

• Российские укреплённые линии
• Царицынская сторожевая линия
• Кавказская линия
• Сибирская линия

Литература

• В.А. Кузнецов [www.ssc.smr.ru/ftp/2009/2009_2/2009_2%20_35_41.pdf Новая Закамская линия и образование ландмилиции] // Известия Самарского научного центра Российской академии наук : журнал. — Самара, 2009. — Т. 11, № 2. — С. 35-41.
• Дубман Э. Новая Закамская линия: Проект, строительство, судьба. — Самара, 2004. — 192 с.

Отрывок, характеризующий Ново-Закамская оборонительная линия

– От тебя блохи, стрекозы, кузнецы, – отвечал шут.
– Боже мой, Боже мой, всё одно и то же. Ах, куда бы мне деваться? Что бы мне с собой сделать? – И она быстро, застучав ногами, побежала по лестнице к Фогелю, который с женой жил в верхнем этаже. У Фогеля сидели две гувернантки, на столе стояли тарелки с изюмом, грецкими и миндальными орехами. Гувернантки разговаривали о том, где дешевле жить, в Москве или в Одессе. Наташа присела, послушала их разговор с серьезным задумчивым лицом и встала. – Остров Мадагаскар, – проговорила она. – Ма да гас кар, – повторила она отчетливо каждый слог и не отвечая на вопросы m me Schoss о том, что она говорит, вышла из комнаты. Петя, брат ее, был тоже наверху: он с своим дядькой устраивал фейерверк, который намеревался пустить ночью. – Петя! Петька! – закричала она ему, – вези меня вниз. с – Петя подбежал к ней и подставил спину. Она вскочила на него, обхватив его шею руками и он подпрыгивая побежал с ней. – Нет не надо – остров Мадагаскар, – проговорила она и, соскочив с него, пошла вниз.
Как будто обойдя свое царство, испытав свою власть и убедившись, что все покорны, но что всё таки скучно, Наташа пошла в залу, взяла гитару, села в темный угол за шкапчик и стала в басу перебирать струны, выделывая фразу, которую она запомнила из одной оперы, слышанной в Петербурге вместе с князем Андреем. Для посторонних слушателей у ней на гитаре выходило что то, не имевшее никакого смысла, но в ее воображении из за этих звуков воскресал целый ряд воспоминаний. Она сидела за шкапчиком, устремив глаза на полосу света, падавшую из буфетной двери, слушала себя и вспоминала. Она находилась в состоянии воспоминания.
Соня прошла в буфет с рюмкой через залу. Наташа взглянула на нее, на щель в буфетной двери и ей показалось, что она вспоминает то, что из буфетной двери в щель падал свет и что Соня прошла с рюмкой. «Да и это было точь в точь также», подумала Наташа. – Соня, что это? – крикнула Наташа, перебирая пальцами на толстой струне.
– Ах, ты тут! – вздрогнув, сказала Соня, подошла и прислушалась. – Не знаю. Буря? – сказала она робко, боясь ошибиться.
«Ну вот точно так же она вздрогнула, точно так же подошла и робко улыбнулась тогда, когда это уж было», подумала Наташа, «и точно так же… я подумала, что в ней чего то недостает».
– Нет, это хор из Водоноса, слышишь! – И Наташа допела мотив хора, чтобы дать его понять Соне.
– Ты куда ходила? – спросила Наташа.
– Воду в рюмке переменить. Я сейчас дорисую узор.
– Ты всегда занята, а я вот не умею, – сказала Наташа. – А Николай где?
– Спит, кажется.
– Соня, ты поди разбуди его, – сказала Наташа. – Скажи, что я его зову петь. – Она посидела, подумала о том, что это значит, что всё это было, и, не разрешив этого вопроса и нисколько не сожалея о том, опять в воображении своем перенеслась к тому времени, когда она была с ним вместе, и он влюбленными глазами смотрел на нее.
«Ах, поскорее бы он приехал. Я так боюсь, что этого не будет! А главное: я стареюсь, вот что! Уже не будет того, что теперь есть во мне. А может быть, он нынче приедет, сейчас приедет. Может быть приехал и сидит там в гостиной. Может быть, он вчера еще приехал и я забыла». Она встала, положила гитару и пошла в гостиную. Все домашние, учителя, гувернантки и гости сидели уж за чайным столом. Люди стояли вокруг стола, – а князя Андрея не было, и была всё прежняя жизнь.
– А, вот она, – сказал Илья Андреич, увидав вошедшую Наташу. – Ну, садись ко мне. – Но Наташа остановилась подле матери, оглядываясь кругом, как будто она искала чего то.
– Мама! – проговорила она. – Дайте мне его , дайте, мама, скорее, скорее, – и опять она с трудом удержала рыдания.
Она присела к столу и послушала разговоры старших и Николая, который тоже пришел к столу. «Боже мой, Боже мой, те же лица, те же разговоры, так же папа держит чашку и дует точно так же!» думала Наташа, с ужасом чувствуя отвращение, подымавшееся в ней против всех домашних за то, что они были всё те же.
После чая Николай, Соня и Наташа пошли в диванную, в свой любимый угол, в котором всегда начинались их самые задушевные разговоры.


– Бывает с тобой, – сказала Наташа брату, когда они уселись в диванной, – бывает с тобой, что тебе кажется, что ничего не будет – ничего; что всё, что хорошее, то было? И не то что скучно, а грустно?
– Еще как! – сказал он. – У меня бывало, что всё хорошо, все веселы, а мне придет в голову, что всё это уж надоело и что умирать всем надо. Я раз в полку не пошел на гулянье, а там играла музыка… и так мне вдруг скучно стало…
– Ах, я это знаю. Знаю, знаю, – подхватила Наташа. – Я еще маленькая была, так со мной это бывало. Помнишь, раз меня за сливы наказали и вы все танцовали, а я сидела в классной и рыдала, никогда не забуду: мне и грустно было и жалко было всех, и себя, и всех всех жалко. И, главное, я не виновата была, – сказала Наташа, – ты помнишь?
– Помню, – сказал Николай. – Я помню, что я к тебе пришел потом и мне хотелось тебя утешить и, знаешь, совестно было. Ужасно мы смешные были. У меня тогда была игрушка болванчик и я его тебе отдать хотел. Ты помнишь?
– А помнишь ты, – сказала Наташа с задумчивой улыбкой, как давно, давно, мы еще совсем маленькие были, дяденька нас позвал в кабинет, еще в старом доме, а темно было – мы это пришли и вдруг там стоит…
– Арап, – докончил Николай с радостной улыбкой, – как же не помнить? Я и теперь не знаю, что это был арап, или мы во сне видели, или нам рассказывали.
– Он серый был, помнишь, и белые зубы – стоит и смотрит на нас…
– Вы помните, Соня? – спросил Николай…
– Да, да я тоже помню что то, – робко отвечала Соня…
– Я ведь спрашивала про этого арапа у папа и у мама, – сказала Наташа. – Они говорят, что никакого арапа не было. А ведь вот ты помнишь!
– Как же, как теперь помню его зубы.
– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.