Новый Погост

Деревня Новый Погост белор. Новы Пагост, Nowy Pohost Страна БелоруссияБелоруссия Область ВитебскаяВитебская область Район Миорский Координаты 55°29′45″ с. ш. 27°28′30″ в. д.55.49583° с. ш. 27.47500° в. д. / 55.49583; 27.47500    Первое упоминание 1386 Деревня с 1972 Население 500 человек (2010) Часовой пояс UTC+3 Автомобильный код 2

Новый Погост (белор. Новы Пагост) — деревня в Витебской области Беларуси, административный центр сельского Совета, расположен в 190 км к западу от Витебска. Железнодорожная остановка «Зори» на линии Воропаево-Друя. Автомобильными дорогами связан с Миорами, Друей, Браславом, Верхнедвинском, Шарковщиной, Полоцком. Население — 1 тыс. человек (2010).

История

До прихода славян на территориях, окружающих Новый Погост, проживали прибалтийские народы (предположительно ятвяги). Об этом свидетельствует типичный для балтов курган (Городец) в Пиладском лесу в 3 км от Нового Погоста; культовый камень под названием «Кравец» около деревни Старый Погост, о котором написал видный белорусский писатель и политик Вацлав Ластовский в журнале «Кривич» в 1923 году; легенда о городе «Баготске» с крепостными стенами и башнями, который когда-то существовал между двух озёр недалеко от деревни Старый Погост, а также легенда о красивой Белой Рани, владелице города Баготска..

Несомненно, что созданное кривичами, жившими вдоль рек Двины и Палаты, Полоцкое княжество в своё время было мощным и сыграло свою роль в истории. Полоцк — один из старейших городов, (862 г). Во времена Полоцкого князя Брачислава полочане захватили у литовских и латгальских племён территорию Браславщины. На месте Браслава в VII—IX веках существовало поселение, основанное латгалами/ В XI веке Браславщина вошла в состав Полоцкого княжества, и был основан славянский укрепленный пункт Браслав. Вдоль дороги, ведущей из Полоцка в Браслав, был основан пункт отдыха для путешественников под названием Погост (в 7 −8 км от существующего ныне Нового Погоста). Он располагался на возвышении между двух озёр, на месте легендарного города Баготска и недалеко от существующей ныне деревни Старый Погост. В 1386 г. впервые упоминается торговый населённый пункт Друя на реке Двине в хронике М. Стрыйковского. Основная дорога из Друи на Глубокое и Минск пересекалась с дорогой Полотск-Браслав в 7-8 км от Погоста Старого. Здесь, на перекрёстке основных дорог, и был основан новый остановочный пункт отдыха путешественников и лошадей под названием [pohost.blogspot.fi/2007/02/blog-post.html Новый Погост]. В 1386—1505 гг. Новый Погост уже неоднократно упоминается в Метриках Литовских (Великое Княжество Литовское), в связи с судебными решениями по поводу различных имущественных споров между жителями этого местечка, а также жителями Браслава и Друи .В 1499 г. Великий Князь Литовский Александр дарит Новый Погост и Иказнь вместе с окружающими деревнями своему секретарю Яну Сапеге (Секретарю короля Александра). Он как владелец принял решение поднять статус населённого пункта, основать католические парафии и построить костёлы в Иказни и Новом Погосте, и в 1509 году получил на это разрешение короля Сигизмунда. Следующий владелец этих мест Лев Сапега (канцлер Великого Княжества Литовского) осуществил идею своего родственника и организовал строительство деревянного костёла, школы и парафиального госпиталя в Новом Погосте в 1593 году.

С 1919 по 1939 г.г. . — в составе Польши. Завершение первой мировой войны победой стран Антанты открыло возможность для получения независимости многом народам. Руководитель возрождённого польского государства Юзеф Пилсудский, родившийся в 100 км от Нового Погоста, стремился расширить границы вновь независимой Польши до размеров, которые она занимала до 1772 года (до разборов). Реализовать этот замысел в полном объёме ему не удалось, однако после кровопролитной Польско-Советской войны 1920 г, в которой, кстати, жители Нового Погоста воевали в обеих противостоящих армиях, а также в соответствии с Рижским договором, Новый Погост снова оказался в пределах новой и независимой Польши. Он снова стал местечком, в котором располагалась гмина. Погост принадлежал к Браславскому повету Виленского воеводства. Эта местность оказалась в самой северо-восточной части Польши и относилась к так называемым «восточным крессам». Население было многонациональным: белорусы, поляки, русские, евреи, татары, литовцы и др. национальности. Польским языком в начале владело меньше половины населения, однако вскоре благодаря открытию польских школ он стал доминирующим, хотя со специфичным северо-восточным акцентом. Польское Правительство вкладывало средства в развитие этой отсталой окраинной местности, в которой преобладало сельскохозяйственное производство. В местечке стали открываться магазины и другие обслуживающие население и перерабатывающие сельхозпродукцию предприятия. Их владельцами были в основном евреи. Большинство построенных ими зданий сохранились до настоящего времени. По воскресеньям в местечке организовывался базар, а во время религиозных праздников — религиозные торжественные мероприятия. Крестьяне приобретали землю, лес, сельскохозяйственных животных и инвентарь и переселялись на хутора. В 1938 году построили железную дорогу Крулевщизна — Воропаево — Друя, которая проходила около Нового Погоста. В Погосте была оборудована железнодорожная станция «Зори». Открылась возможность путешествовать поездом в Друю, откуда узкоколейка вела до Враслава и Дукштас. А из Воропаева и Крулевщизны можно попасть в Вильно и далее в глубь Польши, или в Полоцк (СССР). Кроме того, через Погост проходили тракты Браслав—Полоцк и Друя-Миоры—Шарковщизна—Глубокое. Соседними местечками были Миоры, Шарковщина, а также поветовый город Браслав (в 40 км). В католической парафии Нового Погоста в 1938 г. состояло 4230 прихожан а в Православной — более 3500 (14) из более чем 100 близлежащих разной величины населённых пунктов (деревень, помещичьих усадеб, хуторов). С 1939 г. — в составе БССР. С 5 июля 1941 г. по 4 июля 1944 г. Новый Погост был оккупирован немецко-фашистскими войсками. С 1991 года деревня Новый Погост находится в независимой Беларуси.

Достопримечательности

Костёл Святой Троицы

• Церковь Святого Николая Чудотворца
• Рядовая городская застройка (XIX—1-я половина XX вв.)

Известные уроженцы

• Орен, Барух (ברוך אורן) (1915-2004) — израильский деятель в области образования.
• Цитович, Геннадий Иванович (1910—1986) — советский белорусский музыковед-фольклорист, музыкальный этнограф и хоровой дирижёр. Народный артист СССР (1968).
• Курлович, Богуслав Станиславович - российский и финский учёный, доктор биологических наук, профессор, эксперт в области генетических ресурсов зерновых и бобовых растений, ботаники и селекции растений и рыб, последователь разработок академика Н. И. Вавилова.
• Эдвард Кисель (1918—1993) - епископ, родился в селе Jundzillowie, гмина Н. Погост.

Внешние ссылки

• [pohost.blogspot.fi/2007/02/blog-post.html]
• [foto-planeta.com/np/57532/novyy-pogost.html]
• [www.radzima.org/ru/mesto/novyy-pogost.html]
• [globus.tut.by/nov_pogost/]

Отрывок, характеризующий Новый Погост

Еще через пять дней крестили молодого князя Николая Андреича. Мамушка подбородком придерживала пеленки, в то время, как гусиным перышком священник мазал сморщенные красные ладонки и ступеньки мальчика.
Крестный отец дед, боясь уронить, вздрагивая, носил младенца вокруг жестяной помятой купели и передавал его крестной матери, княжне Марье. Князь Андрей, замирая от страха, чтоб не утопили ребенка, сидел в другой комнате, ожидая окончания таинства. Он радостно взглянул на ребенка, когда ему вынесла его нянюшка, и одобрительно кивнул головой, когда нянюшка сообщила ему, что брошенный в купель вощечок с волосками не потонул, а поплыл по купели.


Участие Ростова в дуэли Долохова с Безуховым было замято стараниями старого графа, и Ростов вместо того, чтобы быть разжалованным, как он ожидал, был определен адъютантом к московскому генерал губернатору. Вследствие этого он не мог ехать в деревню со всем семейством, а оставался при своей новой должности всё лето в Москве. Долохов выздоровел, и Ростов особенно сдружился с ним в это время его выздоровления. Долохов больной лежал у матери, страстно и нежно любившей его. Старушка Марья Ивановна, полюбившая Ростова за его дружбу к Феде, часто говорила ему про своего сына.
– Да, граф, он слишком благороден и чист душою, – говаривала она, – для нашего нынешнего, развращенного света. Добродетели никто не любит, она всем глаза колет. Ну скажите, граф, справедливо это, честно это со стороны Безухова? А Федя по своему благородству любил его, и теперь никогда ничего дурного про него не говорит. В Петербурге эти шалости с квартальным там что то шутили, ведь они вместе делали? Что ж, Безухову ничего, а Федя все на своих плечах перенес! Ведь что он перенес! Положим, возвратили, да ведь как же и не возвратить? Я думаю таких, как он, храбрецов и сынов отечества не много там было. Что ж теперь – эта дуэль! Есть ли чувство, честь у этих людей! Зная, что он единственный сын, вызвать на дуэль и стрелять так прямо! Хорошо, что Бог помиловал нас. И за что же? Ну кто же в наше время не имеет интриги? Что ж, коли он так ревнив? Я понимаю, ведь он прежде мог дать почувствовать, а то год ведь продолжалось. И что же, вызвал на дуэль, полагая, что Федя не будет драться, потому что он ему должен. Какая низость! Какая гадость! Я знаю, вы Федю поняли, мой милый граф, оттого то я вас душой люблю, верьте мне. Его редкие понимают. Это такая высокая, небесная душа!
Сам Долохов часто во время своего выздоровления говорил Ростову такие слова, которых никак нельзя было ожидать от него. – Меня считают злым человеком, я знаю, – говаривал он, – и пускай. Я никого знать не хочу кроме тех, кого люблю; но кого я люблю, того люблю так, что жизнь отдам, а остальных передавлю всех, коли станут на дороге. У меня есть обожаемая, неоцененная мать, два три друга, ты в том числе, а на остальных я обращаю внимание только на столько, на сколько они полезны или вредны. И все почти вредны, в особенности женщины. Да, душа моя, – продолжал он, – мужчин я встречал любящих, благородных, возвышенных; но женщин, кроме продажных тварей – графинь или кухарок, всё равно – я не встречал еще. Я не встречал еще той небесной чистоты, преданности, которых я ищу в женщине. Ежели бы я нашел такую женщину, я бы жизнь отдал за нее. А эти!… – Он сделал презрительный жест. – И веришь ли мне, ежели я еще дорожу жизнью, то дорожу только потому, что надеюсь еще встретить такое небесное существо, которое бы возродило, очистило и возвысило меня. Но ты не понимаешь этого.
– Нет, я очень понимаю, – отвечал Ростов, находившийся под влиянием своего нового друга.

Осенью семейство Ростовых вернулось в Москву. В начале зимы вернулся и Денисов и остановился у Ростовых. Это первое время зимы 1806 года, проведенное Николаем Ростовым в Москве, было одно из самых счастливых и веселых для него и для всего его семейства. Николай привлек с собой в дом родителей много молодых людей. Вера была двадцати летняя, красивая девица; Соня шестнадцати летняя девушка во всей прелести только что распустившегося цветка; Наташа полу барышня, полу девочка, то детски смешная, то девически обворожительная.
В доме Ростовых завелась в это время какая то особенная атмосфера любовности, как это бывает в доме, где очень милые и очень молодые девушки. Всякий молодой человек, приезжавший в дом Ростовых, глядя на эти молодые, восприимчивые, чему то (вероятно своему счастию) улыбающиеся, девические лица, на эту оживленную беготню, слушая этот непоследовательный, но ласковый ко всем, на всё готовый, исполненный надежды лепет женской молодежи, слушая эти непоследовательные звуки, то пенья, то музыки, испытывал одно и то же чувство готовности к любви и ожидания счастья, которое испытывала и сама молодежь дома Ростовых.
В числе молодых людей, введенных Ростовым, был одним из первых – Долохов, который понравился всем в доме, исключая Наташи. За Долохова она чуть не поссорилась с братом. Она настаивала на том, что он злой человек, что в дуэли с Безуховым Пьер был прав, а Долохов виноват, что он неприятен и неестествен.
– Нечего мне понимать, – с упорным своевольством кричала Наташа, – он злой и без чувств. Вот ведь я же люблю твоего Денисова, он и кутила, и всё, а я всё таки его люблю, стало быть я понимаю. Не умею, как тебе сказать; у него всё назначено, а я этого не люблю. Денисова…
– Ну Денисов другое дело, – отвечал Николай, давая чувствовать, что в сравнении с Долоховым даже и Денисов был ничто, – надо понимать, какая душа у этого Долохова, надо видеть его с матерью, это такое сердце!
– Уж этого я не знаю, но с ним мне неловко. И ты знаешь ли, что он влюбился в Соню?
– Какие глупости…
– Я уверена, вот увидишь. – Предсказание Наташи сбывалось. Долохов, не любивший дамского общества, стал часто бывать в доме, и вопрос о том, для кого он ездит, скоро (хотя и никто не говорил про это) был решен так, что он ездит для Сони. И Соня, хотя никогда не посмела бы сказать этого, знала это и всякий раз, как кумач, краснела при появлении Долохова.
Долохов часто обедал у Ростовых, никогда не пропускал спектакля, где они были, и бывал на балах adolescentes [подростков] у Иогеля, где всегда бывали Ростовы. Он оказывал преимущественное внимание Соне и смотрел на нее такими глазами, что не только она без краски не могла выдержать этого взгляда, но и старая графиня и Наташа краснели, заметив этот взгляд.
Видно было, что этот сильный, странный мужчина находился под неотразимым влиянием, производимым на него этой черненькой, грациозной, любящей другого девочкой.
Ростов замечал что то новое между Долоховым и Соней; но он не определял себе, какие это были новые отношения. «Они там все влюблены в кого то», думал он про Соню и Наташу. Но ему было не так, как прежде, ловко с Соней и Долоховым, и он реже стал бывать дома.
С осени 1806 года опять всё заговорило о войне с Наполеоном еще с большим жаром, чем в прошлом году. Назначен был не только набор рекрут, но и еще 9 ти ратников с тысячи. Повсюду проклинали анафемой Бонапартия, и в Москве только и толков было, что о предстоящей войне. Для семейства Ростовых весь интерес этих приготовлений к войне заключался только в том, что Николушка ни за что не соглашался оставаться в Москве и выжидал только конца отпуска Денисова с тем, чтобы с ним вместе ехать в полк после праздников. Предстоящий отъезд не только не мешал ему веселиться, но еще поощрял его к этому. Большую часть времени он проводил вне дома, на обедах, вечерах и балах.