Новый Человек-паук

Новый Человек-паук
The Amazing Spider-Man
Жанр	супергеройский боевик приключения фантастика драма неонуар
Режиссёр	Марк Уэбб
Продюсер	Ави Арад Кайла Крэмен Стэн Ли Лора Зискин Мэттью Толмач
Автор сценария	Джеймс Вандербилт Элвин Сарджент Стив Кловз
В главных ролях	Эндрю Гарфилд Эмма Стоун Рис Иванс Мартин Шин Салли Филд Денис Лири Ирфан Хан
Оператор	Джон Шварцман
Композитор	Джеймс Хорнер
Кинокомпания	Columbia Pictures Marvel Entertainment Laura Ziskin Productions
Длительность	136 минут
Бюджет	263 млн $
Сборы	757 930 663 $
Страна	США США
Язык	английский
Год	2012
Следующий фильм	Новый Человек-паук. Высокое напряжение
Выход фильма «Новый Человек-паук» (оригинальное название — The Amazing Spider-Man)

К:Фильмы 2012 года

Не следует путать с фильмом Человек-паук

«Новый Человек-паук» (англ. The Amazing Spider-Man. The Movie) — американский научно-фантастический боевик, снятый Марком Уэббом на основе комиксов о супергерое Marvel Comics Человеке-пауке. Является перезапуском серии фильмов об этом персонаже, а также первой частью новой дилогии. Роль Человека-паука исполнил британский актёр Эндрю Гарфилд, также в фильме снялись Эмма Стоун, Рис Иванс и Денис Лири. Мировая премьера состоялась 13 июня 2012 года в Токио в форматах 3D и IMAX 3D. Премьера в России состоялась 29 июня 2012 года в IMAX 3D и 5 июля в обычном формате. Фильм получил преимущественно положительные отзывы критиков и собрал в прокате более 750 млн долларов.

Сюжет

Юный Питер Паркер был сыном гениального учёного Ричарда Паркера и его жены Мэри. Но из-за своей секретной работы они вынуждены оставить четырёхлетнего сына на попечение его единственных родственников — тёти Мэй и дяди Бена — и с тех пор пропали. Спустя 13 лет Питер — обычный школьник, увлекающийся наукой и фотографией, который вступается за слабых, из-за чего часто получает от школьного хулигана Флэша Томпсона. А сам Питер тайно влюблён в девушку Гвен Стейси.

Однажды Питер находит старый портфель отца, с его рабочими документами и фотографией с коллегой, которым оказывается доктор Курт Коннорс, ведущий генетик компании «OsCorp». Паркер проникает в научный центр «OsCorp», где сталкивается с Гвен, оказавшейся ассистентом Коннорса. После этого он находит секретную часть лаборатории, в которой исследуются пауки, один из которых кусает Питера. По дороге домой юноша замечает, что обрёл невероятные способности, с помощью которых на следующий день ему удаётся проучить Флэша Томпсона.

Пытаясь больше узнать о своих новых силах, Паркер посещает Коннорса. Учёный рассказывает, что много лет назад он и отец Питера разрабатывали технологии трансвидовой генетики. Но ключевую часть — алгоритм распада — Ричард Паркер оставил при себе. Питер открывает Коннорсу формулу алгоритма, узнанную им из отцовских записей. Они экспериментируют над мышью, передавая ей гены ящерицы, с помощью чего мыши удаётся отрастить ампутированную конечность.

Из-за этих исследований Питер забывает забрать тётю Мэй с работы, в результате чего ссорится с дядей Беном и уходит из дома. Он идёт в ночной магазин, где спорит с продавцом из-за покупки. Разжалобить излишне жадного и нахального типа не удаётся. После этого магазин грабят, попутно грабитель швыряет Питеру его покупку, делая ему одолжение. Продавец просит помощи, но Питер отказывается помочь поймать грабителя, желая проучить продавца за жадность и непреклонность. Дядя Бен, разыскивающий Питера, пробует остановить преступника и получает смертельное ранение. Паркер хочет найти убийцу дяди и отомстить, поэтому начинает патрулировать город и ловить преступников. Вскоре он создаёт себе костюм и пускатели синтетической паутины. Полиция объявляет борца с преступностью, известного как «Человек-паук», нарушителем закона и выдаёт ордер на его арест.

Тем временем доктор Раджит Ратха, начальник Коннорса, приказывает начать испытания формулы регенерации на людях, чтобы быстрее получить лекарство для умирающего Нормана Озборна, главы «OsCorp». Когда Коннорс отказывается, Ратха увольняет его, и Коннорс, чьей главной целью являлось восстановление потерянной руки, понимает, что может лишиться этого шанса, рискует и вводит формулу себе. Рука действительно отрастает и Коннорс спешит остановить Ратху, который хочет тайно испытать формулу в больнице.

Гвен приглашает Питера к себе домой на ужин с семьёй, на котором открывается, что отец Гвен, Джордж Стейси — капитан полиции. Он спорит с Питером о роли Человека-паука и рассказывает, что супергерой мешает тайным полицейским операциям. Питер и Гвен выходят на улицу, где молодой человек раскрывает тайну своей двойной жизни и целует возлюбленную.

В это время вызывают капитана Стейси — на Вильямсбургском мосту бесчинствует огромная рептилия. Питер также спешит на помощь, ему удаётся прогнать двухметрового Ящера и спасти людей, в том числе маленького мальчика Джека. На следующий день Паркер приходит к Коннорсу в лабораторию, чтобы узнать, как можно выследить такую рептилию. Генетик выпроваживает юношу под предлогом секретного эксперимента. Питер замечает, что мышь, которой внедрили геном ящерицы, превратилась в существо, подобное пресмыкающимся, и понимает, что Коннорс вколол себе формулу и стал Ящером.

Питер пытается объяснить это капитану Стейси, но тот его не слушает. Тогда Питер решает выследить монстра самостоятельно, он догадывается, что рептилию надо искать в канализации. Человек-паук спускается туда и подвергается нападению Ящера. Происходит короткая схватка в воде. Раненый супергерой вынужден отступить, а мутировавший Коннорс находит фотоаппарат с подписью Питера Паркера и нападает на него в школе, но тому удаётся отбиться и прогнать монстра. У Человека-паука получается проследить за Ящером до его логова и узнать его план: распылить мутаген по всему городу и превратить слабых людей в более совершенных рептилий. Питер звонит Гвен и просит приготовить антидот, потом бежать из башни «OsCorp», так как именно там находится распылитель. Спецназ нападает на Ящера, но тот отбивает атаку, попутно заражая спецназовцев мутагеном. Человек-паук спешит к башне, но попадает в ловушку полиции. Джордж Стейси снимает маску с захваченного супергероя, но тот быстро обезвреживает спецназ. Однако капитан Стейси всё же увидел его лицо и узнал в нём бойфренда своей дочери. Питер уговаривает капитана отпустить его, объясняя, что только он сможет остановить Ящера. Стейси отпускает его, но один из полицейских ранит Человека-паука и тот с трудом скрывается, сильно ослабев от ранения. Один из строителей, оказавшийся отцом Джека, решает помочь ему и вместе с коллегами выставляет стрелы подъёмных кранов вдоль улицы, помогая герою добраться до башни «OsCorp».

Гвен задерживается в лаборатории из-за приготовления антимутационного препарата. Она пытается спрятать от Ящера распылитель, но тот обнаруживает девушку и отбирает прибор. Гвен бежит из башни и встречается со своим отцом, он заставляет её остаться в безопасном месте, а сам идёт наверх, чтобы передать Человеку-пауку антидот. На вершине башни Ящер уже запустил механизм распылителя, Человек-паук нападает на злодея, но тому удаётся победить и сломать пускатели паутины героя. Супергероя спасает капитан Стейси — он помогает Питеру заморозить Ящера струей жидкого азота, а потом обстреливает мутанта из дробовика, пока Человек-паук меняет мутаген в распылителе на антидот. Ящер регенерируется и смертельно ранит капитана Стейси. Антидот распыляется и исцеляет всех мутировавших людей, включая Коннорса. Башня рушится и Питер падает, но его спасает Коннорс. Питер обещает умирающему Стейси, что не будет сближаться с Гвен, чтобы уберечь её от новых противников, а Джордж просит его и далее защищать город.

Питер разрывает отношения с Гвен, но потом он даёт ей понять, что не сможет сдержать обещание. Перед титрами Человек-паук видит патрульные машины и устремляется за ними.

В сцене после титров к Коннорсу в камеру лечебницы «Рэйвенкрофт» приходит Густав Фирс (Джентльмен) и спрашивает, сказал ли тот Питеру Паркеру правду о его отце. Коннорс говорит, что нет, на что его собеседник отвечает, что тогда можно не убивать юношу, и Коннорс просит оставить Питера в покое.

В ролях

Актёр	Роль
Эндрю Гарфилд	Питер Паркер / Человек-паук Питер Паркер / Человек-паук
Эмма Стоун	Гвен Стейси Гвен Стейси
Рис Иванс	Курт Коннорс / Ящер доктор Курт Коннорс / Ящер
Мартин Шин	Бен Паркер Бен Паркер
Салли Филд	Мэй Паркер Мэй Паркер
Денис Лири	Джордж Стейси капитан Джордж Стейси
Ирфан Хан	Раджит Ратха доктор Раджит Ратха
Крис Зилка	Флэш Томпсон Флэш Томпсон
Кэмпбелл Скотт	Ричард Паркер Ричард Паркер
Эмбет Дэвидц	Мэри Паркер Мэри Паркер
С. Томас Хауэлл	отец Джека
Ханна Маркс	Мисси Калленбэк Мисси Калленбэк
Келси Чоу	Салли Эврил Салли Эврил
Майкл Масси	Густав Фирс Густав Фирс
Стэн Ли	Стэн библиотекарь Стэн
Кари Коулмэн	Хелен Стейси Хелен Стейси
Макс Чарльз	Питер Питер в детстве
Майкл Пападжон	Альфред водитель лимузина Альфред

Создание

Разработка

В январе 2010 года стало известно, что режиссёр прошлых частей фильма Сэм Рэйми покинул проект «Человека-паук 4», захватив с собой всю съёмочную команду, включая актёров. Франшизу решили перезапустить и собрать новую съёмочную группу. Фильм был выпущен 3 июля 2012 года в 3-D формате и сконцентрировал внимание на Питере Паркере, который развивает свои способности ещё в школе. Автором сценария стал Джеймс Вандербилт, а режиссёром картины назначен Марк Уэбб, известный по фильму «500 дней лета». Продюсировать новый фильм будут по прежнему Ави Арад и Лора Зискин, но кроме них других знакомых имён в проекте не будет. Entertainment Weekly назвала сценарий Вандербилта «достаточно современным» и похожим на перезапуск фильмов о Бэтмене (фильм Кристофера Нолана «Бэтмен: Начало»). Сюжет фильма будет основан на серии комиксов Ultimate Spider-Man. Создатель этой серии, Брайан Майкл Бендис, встретился со съёмочной группой. Бендис сказал:

Только что провели очень интересное утро в Sony со всей командой фильма о Спайди! Очень, очень интересный материал!

Элвин Сарджент был нанят, чтобы переписать сценарий.

Пред-продакшн

В мае 2010 года в список претендентов на роль Человека-паука были включены: Джейми Белл, Джош Хатчерсон, Фрэнк Диллэйн, Олден Эйренрайк и Эндрю Гарфилд, а в июне 2010 года Los Angeles Times сообщила, что появились ещё претенденты: Аарон Джонсон и Антон Ельчин. В окончательный список вошли Логан Лерман и Майкл Ангарано. 27 июня 2010 года объявили тех, кто продвигается дальше: Джейми Белл, Антон Ельчин, Аарон Джонсон, Эндрю Гарфилд, Логан Лерман, и Олден Эйренрайк. С 1 июля 2010 года было подтверждено, что Эндрю Гарфилд будет играть главную роль в фильме. К этому времени Гарфилду уже было больше 20-ти лет, что вызвало обеспокоенность о его способности играть ученика средней школы. Сайт HitFix сообщил, что компания Sony поняла это и, таким образом, новый фильм будет повествовать о Питере Паркере как студенте колледжа, но позже Entertainment Weekly сообщила, что в фильме всё-таки будет рассказываться об учёбе Питера в средней школе.

Поначалу планировалось, что любовью Питера Паркера снова станет Мэри Джейн Уотсон, которая была его девушкой в оригинальной трилогии и была сыграна актрисой Кирстен Данст. Однако, предпочтение отдали Гвен Стейси, которая тоже была девушкой Паркера в комиксах и появилась в третьей части первой трилогии, где её играла Брайс Даллас Ховард. В августе 2010 года были объявлены актрисы, которые могут сыграть Гвен: Имоджен Путс, Офелия Ловибонд, Лили Коллинз, Тереза Палмер, Эмма Робертс, Эмма Стоун, Миа Вашиковска, Дианна Агрон, Джорджина Хэйг и Доминик МакЭллигот. 5 октября роль Стейси получила Эмма Стоун.

9 июня 2010 года появились слухи, что злодеем в перезагрузке станет доктор Курт Коннорс, который превращается в ужасного монстра Ящера. В первой трилогии он появлялся только как Курт Коннорс и так и не превратился в монстра, его там сыграл Дилан Бейкер. Как сообщило Sony, Кристоф Вальц был заинтересован в роли злодея в новом фильме, однако это было не так. Майкл Фассбендер также был связан с этим фильмом, но он предпочёл роль Магнето в фильме «Люди Икс: Первый Класс». 11 октября 2010 года — Рис Иванс сыграет злодея в фильме. 13 октября 2010, было сообщено, что Рис Иванс будет играть Коннорса. 3 декабря 2010 года, сообщалось, что роль злодея по имени Нелс Ван Аддер сыграет Ирфан Хан, а роль его жены исполнит Энни Париссе. Спустя некоторое время, стало известно, что Хан будет играть не Ван Аддера, а некого доктора Ратха, а Париссе сыграет жену доктора Коннорса — Марту.

В октябре 2010 года на роль Дж. Дж. Джеймсона рассматривались Джон Слэттери и Сэм Эллиотт, однако позже стало известно, что персонаж в фильме вообще не появится. 4 ноября 2010 года — роль Бена Паркера получил Мартин Шин, а роль Мэй Паркер актриса Салли Филд. Зоуи Дешанель стала претенденткой на роль Бэтти Брант. 20 ноября 2010 — Крис Зилка будет играть Флэша Томпсона, а 17 ноября — роль Джорджа Стейси получил Денис Лири. 3 декабря 2010, сообщилось, что роль Ричарда и Мэри Паркер, родителей Питера, который даже не упоминались в первой трилогии, исполнят Кэмпбелл Скотт и Джулианна Николсон. Однако, позже начали ходить слухи, что роль Мэри исполнит Эмбет Дэвидц, а не Джулианна Николсон, и вскоре всё подтвердилось — Дэвидц заменит Николсон в роли Мэри Паркер. К актёрскому составу фильма также присоединились С. Томас Хауэлл, Келси Чоу и Ханна Маркс.

Создатель самого Человека-паука, Стэн Ли, заявил, что он вновь появится в роли камео в этом фильме, как появлялся во всей первой трилогии.

Позднее был показан первый постер, на котором изображена окровавленная синяя ткань с костюма Питера. Сверху и снизу её заменяет чешуя Ящера. В июле 2011 года, журнал Entertainment Weekly выпустил разворот, посвящённый фильму, который раскрывает некоторые детали сюжета, дизайн костюма Человека-паука (сильно отличающийся от комиксов), новые промоизображения и некоторые фотографии со съёмок. К примеру, вместо физиологических особенностей тела, позволящих выпускать паутину, Питер Паркер будет пользоваться механическими пускателями, закреплёнными на запястьях, которые срабатывают при надавливании на центр ладони. В конце июля вышел первый тизер фильма. 7 февраля 2012 года появился трейлер фильма. 12 марта появился второй трейлер.

Съёмки

Съёмки фильма начались 6 декабря 2010 года в Лос-Анджелесе. Это первый фильм Голливуда, снятый на камеру RED Epic, и в 3-D формате с разрешением 5K. 90-дневные съёмки фильма включали две недели в Нью-Йорке, а основная часть съёмок происходила в разных частях Лос-Анджелеса и различных местах вокруг Южной Пасадены, Сан-Педро и Вудленд-Хиллз.

Костюм Человека-паука был изготовлен из спандекса с тонким резиновым покрытием на красной ткани. Его дизайн сильно отступает от оригинального, так как дизайнеры хотели сделать его похожим на костюм акробата.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Музыка

Музыку к фильму написал композитор Джеймс Хорнер. Марк Уэбб описал первый сингл альбома как «впечатляющий».

Сиквел

В интервью с Эммой Стоун, она подтвердила, что этот фильм будет первой частью новой серии, и точно выйдет ещё один фильм. В интервью Стоун также рассуждала о смерти её героини в одном из фильмов, ведь в комиксах Гвен Стейси погибла. 24 марта 2011 года было анонсировано, что Columbia Pictures подписала контракт с Джеймсом Вандербилтом для написания сценария для второй части, позже к этому были подключены Алекс Куртцман и Роберто Орси. В июне 2012 года Уэбб подтвердил, что он вернётся к режиссуре сиквела. Продюсер фильма Мэттью Толмак заявил: «Будет больше, чем один фильм. По крайней мере три».

В августе 2011 года была анонсирована дата выхода сиквела — 2 мая 2014 года.

Премьера сиквела «Новый Человек-паук: Высокое напряжение» состоялась в форматах 3D и IMAX 3D в США 17 апреля 2014 года, в России 24 апреля 2014.

Награды и номинации

• Номинация на премию «Сатурн» в категории Лучший фэнтези-фильм.
• Номинация на «премию Гильдии киноактёров США» в категории Лучший каскадерский ансамбль в игровом кино.

Критика

Фильм получил в целом положительные отзывы от критиков. На сайте Rotten Tomatoes его рейтинг составляет 73 % со средней оценкой 6.7 балла из 10, многие критики отметили реалистичность действия, при наличии некоторых сходств с первым фильмом Рейми. Джордан Митцнер из Hollywood Reporter сказал, что Марк Уэбб делает фильм с тонким чувством юмора, также Митцнер назвал фильм более тёмным и более романтичным, чем вся оригинальная трилогия Сэма Рэйми. Бойд ван Хоэйджа из Variety назвал фильм «гладкой, занимательной и очень чувственной рекомбинацией новых и уже знакомых деталей». Игру Эндрю Гарфилда он назвал интересной, поскольку «его Питер Паркер борется с реальными людьми… и реальной жизнью». Роджер Эберт из Chicago Sun-Times дал фильму оценку 3,5 / 4.

«Хорошее летнее кино», — Эндрю О’Хейр, Salon.com.

«По крайней мере лучше, чем третий „Человек-паук“ от Рэйми, который был чушью», — Питер Хауэлл, Toronto Star.

«В целом крепко сделанная лента, где визуальная часть превалирует над человеческим компонентом. Но вот нужно ли было её снимать, да ещё так скоро?» — Дастин Путман, DustinPutman.com.

«Самый безликий супергеройский фильм со времен „Зеленого Фонаря“», — Кит Фипс, AV Club.

«Я был на сто процентов против перезагрузки франшизы, но я на сто процентов ошибался», — Уилли Вафл, WaffleMovies.com.

«В свои 28 лет Гарфилд немного старше Магуайра, когда тот играл Питера Паркера в 2002 году, но его сочетание свежей невинности, нервного возбуждения и неуклюжего юмора немедленно вызывает симпатию», — Том Чэрити, CNN.com.

«Даже если эта перезагрузка, может, и не нужна, но уже сейчас я не могу дождаться сиквела», — Мэтт Нил, The Standard.

«Большая часть успеха „Нового Человека-паука“ связана с Эндрю Гарфилдом», — Скотт Читвуд, ComingSoon.net.

«Кино отличное, но вызывает сильное чувство дежавю», — Дэвид Стрэттон, At the Movies.

«Профессиональное и увлекательное кино, берущее знакомую историю и шлифующее её для новой аудитории», — Маршалл Файн, Hollywood & Fine.

Ссылки

• [www.theamazingspiderman.com amazingspiderman.com] — официальный сайт фильма (англ.)
• [www.spiderman-film.ru derman-film.ru] — официальный сайт фильма (рус.)

Отрывок, характеризующий Новый Человек-паук

– Да, да! – широко раскрывая глаза, сказала Наташа, смутно вспоминая, что тогда Соня сказала что то о князе Андрее, которого она видела лежащим.
– Помнишь? – продолжала Соня. – Я видела тогда и сказала всем, и тебе, и Дуняше. Я видела, что он лежит на постели, – говорила она, при каждой подробности делая жест рукою с поднятым пальцем, – и что он закрыл глаза, и что он покрыт именно розовым одеялом, и что он сложил руки, – говорила Соня, убеждаясь, по мере того как она описывала виденные ею сейчас подробности, что эти самые подробности она видела тогда. Тогда она ничего не видела, но рассказала, что видела то, что ей пришло в голову; но то, что она придумала тогда, представлялось ей столь же действительным, как и всякое другое воспоминание. То, что она тогда сказала, что он оглянулся на нее и улыбнулся и был покрыт чем то красным, она не только помнила, но твердо была убеждена, что еще тогда она сказала и видела, что он был покрыт розовым, именно розовым одеялом, и что глаза его были закрыты.
– Да, да, именно розовым, – сказала Наташа, которая тоже теперь, казалось, помнила, что было сказано розовым, и в этом самом видела главную необычайность и таинственность предсказания.
– Но что же это значит? – задумчиво сказала Наташа.
– Ах, я не знаю, как все это необычайно! – сказала Соня, хватаясь за голову.
Через несколько минут князь Андрей позвонил, и Наташа вошла к нему; а Соня, испытывая редко испытанное ею волнение и умиление, осталась у окна, обдумывая всю необычайность случившегося.
В этот день был случай отправить письма в армию, и графиня писала письмо сыну.
– Соня, – сказала графиня, поднимая голову от письма, когда племянница проходила мимо нее. – Соня, ты не напишешь Николеньке? – сказала графиня тихим, дрогнувшим голосом, и во взгляде ее усталых, смотревших через очки глаз Соня прочла все, что разумела графиня этими словами. В этом взгляде выражались и мольба, и страх отказа, и стыд за то, что надо было просить, и готовность на непримиримую ненависть в случае отказа.
Соня подошла к графине и, став на колени, поцеловала ее руку.
– Я напишу, maman, – сказала она.
Соня была размягчена, взволнована и умилена всем тем, что происходило в этот день, в особенности тем таинственным совершением гаданья, которое она сейчас видела. Теперь, когда она знала, что по случаю возобновления отношений Наташи с князем Андреем Николай не мог жениться на княжне Марье, она с радостью почувствовала возвращение того настроения самопожертвования, в котором она любила и привыкла жить. И со слезами на глазах и с радостью сознания совершения великодушного поступка она, несколько раз прерываясь от слез, которые отуманивали ее бархатные черные глаза, написала то трогательное письмо, получение которого так поразило Николая.


На гауптвахте, куда был отведен Пьер, офицер и солдаты, взявшие его, обращались с ним враждебно, но вместе с тем и уважительно. Еще чувствовалось в их отношении к нему и сомнение о том, кто он такой (не очень ли важный человек), и враждебность вследствие еще свежей их личной борьбы с ним.
Но когда, в утро другого дня, пришла смена, то Пьер почувствовал, что для нового караула – для офицеров и солдат – он уже не имел того смысла, который имел для тех, которые его взяли. И действительно, в этом большом, толстом человеке в мужицком кафтане караульные другого дня уже не видели того живого человека, который так отчаянно дрался с мародером и с конвойными солдатами и сказал торжественную фразу о спасении ребенка, а видели только семнадцатого из содержащихся зачем то, по приказанию высшего начальства, взятых русских. Ежели и было что нибудь особенное в Пьере, то только его неробкий, сосредоточенно задумчивый вид и французский язык, на котором он, удивительно для французов, хорошо изъяснялся. Несмотря на то, в тот же день Пьера соединили с другими взятыми подозрительными, так как отдельная комната, которую он занимал, понадобилась офицеру.
Все русские, содержавшиеся с Пьером, были люди самого низкого звания. И все они, узнав в Пьере барина, чуждались его, тем более что он говорил по французски. Пьер с грустью слышал над собою насмешки.
На другой день вечером Пьер узнал, что все эти содержащиеся (и, вероятно, он в том же числе) должны были быть судимы за поджигательство. На третий день Пьера водили с другими в какой то дом, где сидели французский генерал с белыми усами, два полковника и другие французы с шарфами на руках. Пьеру, наравне с другими, делали с той, мнимо превышающею человеческие слабости, точностью и определительностью, с которой обыкновенно обращаются с подсудимыми, вопросы о том, кто он? где он был? с какою целью? и т. п.
Вопросы эти, оставляя в стороне сущность жизненного дела и исключая возможность раскрытия этой сущности, как и все вопросы, делаемые на судах, имели целью только подставление того желобка, по которому судящие желали, чтобы потекли ответы подсудимого и привели его к желаемой цели, то есть к обвинению. Как только он начинал говорить что нибудь такое, что не удовлетворяло цели обвинения, так принимали желобок, и вода могла течь куда ей угодно. Кроме того, Пьер испытал то же, что во всех судах испытывает подсудимый: недоумение, для чего делали ему все эти вопросы. Ему чувствовалось, что только из снисходительности или как бы из учтивости употреблялась эта уловка подставляемого желобка. Он знал, что находился во власти этих людей, что только власть привела его сюда, что только власть давала им право требовать ответы на вопросы, что единственная цель этого собрания состояла в том, чтоб обвинить его. И поэтому, так как была власть и было желание обвинить, то не нужно было и уловки вопросов и суда. Очевидно было, что все ответы должны были привести к виновности. На вопрос, что он делал, когда его взяли, Пьер отвечал с некоторою трагичностью, что он нес к родителям ребенка, qu'il avait sauve des flammes [которого он спас из пламени]. – Для чего он дрался с мародером? Пьер отвечал, что он защищал женщину, что защита оскорбляемой женщины есть обязанность каждого человека, что… Его остановили: это не шло к делу. Для чего он был на дворе загоревшегося дома, на котором его видели свидетели? Он отвечал, что шел посмотреть, что делалось в Москве. Его опять остановили: у него не спрашивали, куда он шел, а для чего он находился подле пожара? Кто он? повторили ему первый вопрос, на который он сказал, что не хочет отвечать. Опять он отвечал, что не может сказать этого.
– Запишите, это нехорошо. Очень нехорошо, – строго сказал ему генерал с белыми усами и красным, румяным лицом.
На четвертый день пожары начались на Зубовском валу.
Пьера с тринадцатью другими отвели на Крымский Брод, в каретный сарай купеческого дома. Проходя по улицам, Пьер задыхался от дыма, который, казалось, стоял над всем городом. С разных сторон виднелись пожары. Пьер тогда еще не понимал значения сожженной Москвы и с ужасом смотрел на эти пожары.
В каретном сарае одного дома у Крымского Брода Пьер пробыл еще четыре дня и во время этих дней из разговора французских солдат узнал, что все содержащиеся здесь ожидали с каждым днем решения маршала. Какого маршала, Пьер не мог узнать от солдат. Для солдата, очевидно, маршал представлялся высшим и несколько таинственным звеном власти.
Эти первые дни, до 8 го сентября, – дня, в который пленных повели на вторичный допрос, были самые тяжелые для Пьера.

Х
8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n'avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.
Очевидно, русское гнездо было разорено и уничтожено; но за уничтожением этого русского порядка жизни Пьер бессознательно чувствовал, что над этим разоренным гнездом установился свой, совсем другой, но твердый французский порядок. Он чувствовал это по виду тех, бодро и весело, правильными рядами шедших солдат, которые конвоировали его с другими преступниками; он чувствовал это по виду какого то важного французского чиновника в парной коляске, управляемой солдатом, проехавшего ему навстречу. Он это чувствовал по веселым звукам полковой музыки, доносившимся с левой стороны поля, и в особенности он чувствовал и понимал это по тому списку, который, перекликая пленных, прочел нынче утром приезжавший французский офицер. Пьер был взят одними солдатами, отведен в одно, в другое место с десятками других людей; казалось, они могли бы забыть про него, смешать его с другими. Но нет: ответы его, данные на допросе, вернулись к нему в форме наименования его: celui qui n'avoue pas son nom. И под этим названием, которое страшно было Пьеру, его теперь вели куда то, с несомненной уверенностью, написанною на их лицах, что все остальные пленные и он были те самые, которых нужно, и что их ведут туда, куда нужно. Пьер чувствовал себя ничтожной щепкой, попавшей в колеса неизвестной ему, но правильно действующей машины.
Пьера с другими преступниками привели на правую сторону Девичьего поля, недалеко от монастыря, к большому белому дому с огромным садом. Это был дом князя Щербатова, в котором Пьер часто прежде бывал у хозяина и в котором теперь, как он узнал из разговора солдат, стоял маршал, герцог Экмюльский.
Их подвели к крыльцу и по одному стали вводить в дом. Пьера ввели шестым. Через стеклянную галерею, сени, переднюю, знакомые Пьеру, его ввели в длинный низкий кабинет, у дверей которого стоял адъютант.
Даву сидел на конце комнаты над столом, с очками на носу. Пьер близко подошел к нему. Даву, не поднимая глаз, видимо справлялся с какой то бумагой, лежавшей перед ним. Не поднимая же глаз, он тихо спросил:
– Qui etes vous? [Кто вы такой?]
Пьер молчал оттого, что не в силах был выговорить слова. Даву для Пьера не был просто французский генерал; для Пьера Даву был известный своей жестокостью человек. Глядя на холодное лицо Даву, который, как строгий учитель, соглашался до времени иметь терпение и ждать ответа, Пьер чувствовал, что всякая секунда промедления могла стоить ему жизни; но он не знал, что сказать. Сказать то же, что он говорил на первом допросе, он не решался; открыть свое звание и положение было и опасно и стыдно. Пьер молчал. Но прежде чем Пьер успел на что нибудь решиться, Даву приподнял голову, приподнял очки на лоб, прищурил глаза и пристально посмотрел на Пьера.
– Я знаю этого человека, – мерным, холодным голосом, очевидно рассчитанным для того, чтобы испугать Пьера, сказал он. Холод, пробежавший прежде по спине Пьера, охватил его голову, как тисками.
– Mon general, vous ne pouvez pas me connaitre, je ne vous ai jamais vu… [Вы не могли меня знать, генерал, я никогда не видал вас.]
– C'est un espion russe, [Это русский шпион,] – перебил его Даву, обращаясь к другому генералу, бывшему в комнате и которого не заметил Пьер. И Даву отвернулся. С неожиданным раскатом в голосе Пьер вдруг быстро заговорил.
– Non, Monseigneur, – сказал он, неожиданно вспомнив, что Даву был герцог. – Non, Monseigneur, vous n'avez pas pu me connaitre. Je suis un officier militionnaire et je n'ai pas quitte Moscou. [Нет, ваше высочество… Нет, ваше высочество, вы не могли меня знать. Я офицер милиции, и я не выезжал из Москвы.]
– Votre nom? [Ваше имя?] – повторил Даву.
– Besouhof. [Безухов.]
– Qu'est ce qui me prouvera que vous ne mentez pas? [Кто мне докажет, что вы не лжете?]
– Monseigneur! [Ваше высочество!] – вскрикнул Пьер не обиженным, но умоляющим голосом.
Даву поднял глаза и пристально посмотрел на Пьера. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и этот взгляд спас Пьера. В этом взгляде, помимо всех условий войны и суда, между этими двумя людьми установились человеческие отношения. Оба они в эту одну минуту смутно перечувствовали бесчисленное количество вещей и поняли, что они оба дети человечества, что они братья.
В первом взгляде для Даву, приподнявшего только голову от своего списка, где людские дела и жизнь назывались нумерами, Пьер был только обстоятельство; и, не взяв на совесть дурного поступка, Даву застрелил бы его; но теперь уже он видел в нем человека. Он задумался на мгновение.
– Comment me prouverez vous la verite de ce que vous me dites? [Чем вы докажете мне справедливость ваших слов?] – сказал Даву холодно.
Пьер вспомнил Рамбаля и назвал его полк, и фамилию, и улицу, на которой был дом.
– Vous n'etes pas ce que vous dites, [Вы не то, что вы говорите.] – опять сказал Даву.
Пьер дрожащим, прерывающимся голосом стал приводить доказательства справедливости своего показания.
Но в это время вошел адъютант и что то доложил Даву.
Даву вдруг просиял при известии, сообщенном адъютантом, и стал застегиваться. Он, видимо, совсем забыл о Пьере.
Когда адъютант напомнил ему о пленном, он, нахмурившись, кивнул в сторону Пьера и сказал, чтобы его вели. Но куда должны были его вести – Пьер не знал: назад в балаган или на приготовленное место казни, которое, проходя по Девичьему полю, ему показывали товарищи.
Он обернул голову и видел, что адъютант переспрашивал что то.
– Oui, sans doute! [Да, разумеется!] – сказал Даву, но что «да», Пьер не знал.
Пьер не помнил, как, долго ли он шел и куда. Он, в состоянии совершенного бессмыслия и отупления, ничего не видя вокруг себя, передвигал ногами вместе с другими до тех пор, пока все остановились, и он остановился. Одна мысль за все это время была в голове Пьера. Это была мысль о том: кто, кто же, наконец, приговорил его к казни. Это были не те люди, которые допрашивали его в комиссии: из них ни один не хотел и, очевидно, не мог этого сделать. Это был не Даву, который так человечески посмотрел на него. Еще бы одна минута, и Даву понял бы, что они делают дурно, но этой минуте помешал адъютант, который вошел. И адъютант этот, очевидно, не хотел ничего худого, но он мог бы не войти. Кто же это, наконец, казнил, убивал, лишал жизни его – Пьера со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? Кто делал это? И Пьер чувствовал, что это был никто.
Это был порядок, склад обстоятельств.
Порядок какой то убивал его – Пьера, лишал его жизни, всего, уничтожал его.


От дома князя Щербатова пленных повели прямо вниз по Девичьему полю, левее Девичьего монастыря и подвели к огороду, на котором стоял столб. За столбом была вырыта большая яма с свежевыкопанной землей, и около ямы и столба полукругом стояла большая толпа народа. Толпа состояла из малого числа русских и большого числа наполеоновских войск вне строя: немцев, итальянцев и французов в разнородных мундирах. Справа и слева столба стояли фронты французских войск в синих мундирах с красными эполетами, в штиблетах и киверах.
Преступников расставили по известному порядку, который был в списке (Пьер стоял шестым), и подвели к столбу. Несколько барабанов вдруг ударили с двух сторон, и Пьер почувствовал, что с этим звуком как будто оторвалась часть его души. Он потерял способность думать и соображать. Он только мог видеть и слышать. И только одно желание было у него – желание, чтобы поскорее сделалось что то страшное, что должно было быть сделано. Пьер оглядывался на своих товарищей и рассматривал их.
Два человека с края были бритые острожные. Один высокий, худой; другой черный, мохнатый, мускулистый, с приплюснутым носом. Третий был дворовый, лет сорока пяти, с седеющими волосами и полным, хорошо откормленным телом. Четвертый был мужик, очень красивый, с окладистой русой бородой и черными глазами. Пятый был фабричный, желтый, худой малый, лет восемнадцати, в халате.
Пьер слышал, что французы совещались, как стрелять – по одному или по два? «По два», – холодно спокойно отвечал старший офицер. Сделалось передвижение в рядах солдат, и заметно было, что все торопились, – и торопились не так, как торопятся, чтобы сделать понятное для всех дело, но так, как торопятся, чтобы окончить необходимое, но неприятное и непостижимое дело.
Чиновник француз в шарфе подошел к правой стороне шеренги преступников в прочел по русски и по французски приговор.
Потом две пары французов подошли к преступникам и взяли, по указанию офицера, двух острожных, стоявших с края. Острожные, подойдя к столбу, остановились и, пока принесли мешки, молча смотрели вокруг себя, как смотрит подбитый зверь на подходящего охотника. Один все крестился, другой чесал спину и делал губами движение, подобное улыбке. Солдаты, торопясь руками, стали завязывать им глаза, надевать мешки и привязывать к столбу.
Двенадцать человек стрелков с ружьями мерным, твердым шагом вышли из за рядов и остановились в восьми шагах от столба. Пьер отвернулся, чтобы не видать того, что будет. Вдруг послышался треск и грохот, показавшиеся Пьеру громче самых страшных ударов грома, и он оглянулся. Был дым, и французы с бледными лицами и дрожащими руками что то делали у ямы. Повели других двух. Так же, такими же глазами и эти двое смотрели на всех, тщетно, одними глазами, молча, прося защиты и, видимо, не понимая и не веря тому, что будет. Они не могли верить, потому что они одни знали, что такое была для них их жизнь, и потому не понимали и не верили, чтобы можно было отнять ее.
Пьер хотел не смотреть и опять отвернулся; но опять как будто ужасный взрыв поразил его слух, и вместе с этими звуками он увидал дым, чью то кровь и бледные испуганные лица французов, опять что то делавших у столба, дрожащими руками толкая друг друга. Пьер, тяжело дыша, оглядывался вокруг себя, как будто спрашивая: что это такое? Тот же вопрос был и во всех взглядах, которые встречались со взглядом Пьера.
На всех лицах русских, на лицах французских солдат, офицеров, всех без исключения, он читал такой же испуг, ужас и борьбу, какие были в его сердце. «Да кто жо это делает наконец? Они все страдают так же, как и я. Кто же? Кто же?» – на секунду блеснуло в душе Пьера.
– Tirailleurs du 86 me, en avant! [Стрелки 86 го, вперед!] – прокричал кто то. Повели пятого, стоявшего рядом с Пьером, – одного. Пьер не понял того, что он спасен, что он и все остальные были приведены сюда только для присутствия при казни. Он со все возраставшим ужасом, не ощущая ни радости, ни успокоения, смотрел на то, что делалось. Пятый был фабричный в халате. Только что до него дотронулись, как он в ужасе отпрыгнул и схватился за Пьера (Пьер вздрогнул и оторвался от него). Фабричный не мог идти. Его тащили под мышки, и он что то кричал. Когда его подвели к столбу, он вдруг замолк. Он как будто вдруг что то понял. То ли он понял, что напрасно кричать, или то, что невозможно, чтобы его убили люди, но он стал у столба, ожидая повязки вместе с другими и, как подстреленный зверь, оглядываясь вокруг себя блестящими глазами.
Пьер уже не мог взять на себя отвернуться и закрыть глаза. Любопытство и волнение его и всей толпы при этом пятом убийстве дошло до высшей степени. Так же как и другие, этот пятый казался спокоен: он запахивал халат и почесывал одной босой ногой о другую.
Когда ему стали завязывать глаза, он поправил сам узел на затылке, который резал ему; потом, когда прислонили его к окровавленному столбу, он завалился назад, и, так как ему в этом положении было неловко, он поправился и, ровно поставив ноги, покойно прислонился. Пьер не сводил с него глаз, не упуская ни малейшего движения.
Должно быть, послышалась команда, должно быть, после команды раздались выстрелы восьми ружей. Но Пьер, сколько он ни старался вспомнить потом, не слыхал ни малейшего звука от выстрелов. Он видел только, как почему то вдруг опустился на веревках фабричный, как показалась кровь в двух местах и как самые веревки, от тяжести повисшего тела, распустились и фабричный, неестественно опустив голову и подвернув ногу, сел. Пьер подбежал к столбу. Никто не удерживал его. Вокруг фабричного что то делали испуганные, бледные люди. У одного старого усатого француза тряслась нижняя челюсть, когда он отвязывал веревки. Тело спустилось. Солдаты неловко и торопливо потащили его за столб и стали сталкивать в яму.
Все, очевидно, несомненно знали, что они были преступники, которым надо было скорее скрыть следы своего преступления.
Пьер заглянул в яму и увидел, что фабричный лежал там коленами кверху, близко к голове, одно плечо выше другого. И это плечо судорожно, равномерно опускалось и поднималось. Но уже лопатины земли сыпались на все тело. Один из солдат сердито, злобно и болезненно крикнул на Пьера, чтобы он вернулся. Но Пьер не понял его и стоял у столба, и никто не отгонял его.
Когда уже яма была вся засыпана, послышалась команда. Пьера отвели на его место, и французские войска, стоявшие фронтами по обеим сторонам столба, сделали полуоборот и стали проходить мерным шагом мимо столба. Двадцать четыре человека стрелков с разряженными ружьями, стоявшие в середине круга, примыкали бегом к своим местам, в то время как роты проходили мимо них.
Пьер смотрел теперь бессмысленными глазами на этих стрелков, которые попарно выбегали из круга. Все, кроме одного, присоединились к ротам. Молодой солдат с мертво бледным лицом, в кивере, свалившемся назад, спустив ружье, все еще стоял против ямы на том месте, с которого он стрелял. Он, как пьяный, шатался, делая то вперед, то назад несколько шагов, чтобы поддержать свое падающее тело. Старый солдат, унтер офицер, выбежал из рядов и, схватив за плечо молодого солдата, втащил его в роту. Толпа русских и французов стала расходиться. Все шли молча, с опущенными головами.
– Ca leur apprendra a incendier, [Это их научит поджигать.] – сказал кто то из французов. Пьер оглянулся на говорившего и увидал, что это был солдат, который хотел утешиться чем нибудь в том, что было сделано, но не мог. Не договорив начатого, он махнул рукою и пошел прочь.


После казни Пьера отделили от других подсудимых и оставили одного в небольшой, разоренной и загаженной церкви.
Перед вечером караульный унтер офицер с двумя солдатами вошел в церковь и объявил Пьеру, что он прощен и поступает теперь в бараки военнопленных. Не понимая того, что ему говорили, Пьер встал и пошел с солдатами. Его привели к построенным вверху поля из обгорелых досок, бревен и тесу балаганам и ввели в один из них. В темноте человек двадцать различных людей окружили Пьера. Пьер смотрел на них, не понимая, кто такие эти люди, зачем они и чего хотят от него. Он слышал слова, которые ему говорили, но не делал из них никакого вывода и приложения: не понимал их значения. Он сам отвечал на то, что у него спрашивали, но не соображал того, кто слушает его и как поймут его ответы. Он смотрел на лица и фигуры, и все они казались ему одинаково бессмысленны.
С той минуты, как Пьер увидал это страшное убийство, совершенное людьми, не хотевшими этого делать, в душе его как будто вдруг выдернута была та пружина, на которой все держалось и представлялось живым, и все завалилось в кучу бессмысленного сора. В нем, хотя он и не отдавал себе отчета, уничтожилась вера и в благоустройство мира, и в человеческую, и в свою душу, и в бога. Это состояние было испытываемо Пьером прежде, но никогда с такою силой, как теперь. Прежде, когда на Пьера находили такого рода сомнения, – сомнения эти имели источником собственную вину. И в самой глубине души Пьер тогда чувствовал, что от того отчаяния и тех сомнений было спасение в самом себе. Но теперь он чувствовал, что не его вина была причиной того, что мир завалился в его глазах и остались одни бессмысленные развалины. Он чувствовал, что возвратиться к вере в жизнь – не в его власти.
Вокруг него в темноте стояли люди: верно, что то их очень занимало в нем. Ему рассказывали что то, расспрашивали о чем то, потом повели куда то, и он, наконец, очутился в углу балагана рядом с какими то людьми, переговаривавшимися с разных сторон, смеявшимися.
– И вот, братцы мои… тот самый принц, который (с особенным ударением на слове который)… – говорил чей то голос в противуположном углу балагана.
Молча и неподвижно сидя у стены на соломе, Пьер то открывал, то закрывал глаза. Но только что он закрывал глаза, он видел пред собой то же страшное, в особенности страшное своей простотой, лицо фабричного и еще более страшные своим беспокойством лица невольных убийц. И он опять открывал глаза и бессмысленно смотрел в темноте вокруг себя.
Рядом с ним сидел, согнувшись, какой то маленький человек, присутствие которого Пьер заметил сначала по крепкому запаху пота, который отделялся от него при всяком его движении. Человек этот что то делал в темноте с своими ногами, и, несмотря на то, что Пьер не видал его лица, он чувствовал, что человек этот беспрестанно взглядывал на него. Присмотревшись в темноте, Пьер понял, что человек этот разувался. И то, каким образом он это делал, заинтересовало Пьера.
Размотав бечевки, которыми была завязана одна нога, он аккуратно свернул бечевки и тотчас принялся за другую ногу, взглядывая на Пьера. Пока одна рука вешала бечевку, другая уже принималась разматывать другую ногу. Таким образом аккуратно, круглыми, спорыми, без замедления следовавшими одно за другим движеньями, разувшись, человек развесил свою обувь на колышки, вбитые у него над головами, достал ножик, обрезал что то, сложил ножик, положил под изголовье и, получше усевшись, обнял свои поднятые колени обеими руками и прямо уставился на Пьера. Пьеру чувствовалось что то приятное, успокоительное и круглое в этих спорых движениях, в этом благоустроенном в углу его хозяйстве, в запахе даже этого человека, и он, не спуская глаз, смотрел на него.
– А много вы нужды увидали, барин? А? – сказал вдруг маленький человек. И такое выражение ласки и простоты было в певучем голосе человека, что Пьер хотел отвечать, но у него задрожала челюсть, и он почувствовал слезы. Маленький человек в ту же секунду, не давая Пьеру времени выказать свое смущение, заговорил тем же приятным голосом.
– Э, соколик, не тужи, – сказал он с той нежно певучей лаской, с которой говорят старые русские бабы. – Не тужи, дружок: час терпеть, а век жить! Вот так то, милый мой. А живем тут, слава богу, обиды нет. Тоже люди и худые и добрые есть, – сказал он и, еще говоря, гибким движением перегнулся на колени, встал и, прокашливаясь, пошел куда то.
– Ишь, шельма, пришла! – услыхал Пьер в конце балагана тот же ласковый голос. – Пришла шельма, помнит! Ну, ну, буде. – И солдат, отталкивая от себя собачонку, прыгавшую к нему, вернулся к своему месту и сел. В руках у него было что то завернуто в тряпке.
– Вот, покушайте, барин, – сказал он, опять возвращаясь к прежнему почтительному тону и развертывая и подавая Пьеру несколько печеных картошек. – В обеде похлебка была. А картошки важнеющие!
Пьер не ел целый день, и запах картофеля показался ему необыкновенно приятным. Он поблагодарил солдата и стал есть.
– Что ж, так то? – улыбаясь, сказал солдат и взял одну из картошек. – А ты вот как. – Он достал опять складной ножик, разрезал на своей ладони картошку на равные две половины, посыпал соли из тряпки и поднес Пьеру.
– Картошки важнеющие, – повторил он. – Ты покушай вот так то.
Пьеру казалось, что он никогда не ел кушанья вкуснее этого.
– Нет, мне все ничего, – сказал Пьер, – но за что они расстреляли этих несчастных!.. Последний лет двадцати.
– Тц, тц… – сказал маленький человек. – Греха то, греха то… – быстро прибавил он, и, как будто слова его всегда были готовы во рту его и нечаянно вылетали из него, он продолжал: – Что ж это, барин, вы так в Москве то остались?
– Я не думал, что они так скоро придут. Я нечаянно остался, – сказал Пьер.
– Да как же они взяли тебя, соколик, из дома твоего?
– Нет, я пошел на пожар, и тут они схватили меня, судили за поджигателя.
– Где суд, там и неправда, – вставил маленький человек.
– А ты давно здесь? – спросил Пьер, дожевывая последнюю картошку.
– Я то? В то воскресенье меня взяли из гошпиталя в Москве.
– Ты кто же, солдат?
– Солдаты Апшеронского полка. От лихорадки умирал. Нам и не сказали ничего. Наших человек двадцать лежало. И не думали, не гадали.
– Что ж, тебе скучно здесь? – спросил Пьер.
– Как не скучно, соколик. Меня Платоном звать; Каратаевы прозвище, – прибавил он, видимо, с тем, чтобы облегчить Пьеру обращение к нему. – Соколиком на службе прозвали. Как не скучать, соколик! Москва, она городам мать. Как не скучать на это смотреть. Да червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае: так то старички говаривали, – прибавил он быстро.
– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер.
– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.
– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…
– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.