Новый клуб

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

«Новый клуб» (нем. Der Neue Club) — немецкое литературное объединение, в которое входили в основном писатели и поэты экспрессионистского направления. Основано в 1909 году в Берлине Куртом Хиллером, Якобом ван Годдисом и Эрвином Лёвенсоном. Клуб устраивал литературные вечера под общим названием «Неопатетическое кабаре».





История

Изначально создавалось как «Объединение студентов и молодых художников». В создании клуба также принимал активное участие поэт Якоб ван Годдис. С приходом в объединение в 1910 году поэтов Георга Гейма и Эрнста Бласса «Новый клуб» окончательно сформировался как одно из наиболее значимых явлений в раннем немецком экспрессионизме.

Под руководством Курта Хиллера в 1910 году прошли четыре вечера декламаций под общим названием «Неопатетическое кабаре». В них принимали участие поэтесса Эльза Ласкер-Шюлер, актриса Тилла Дюрье и другие. После этого Курт Хиллер покинул клуб, и объединение возглавил Якоб ван Годдис. Журнал «Die Aktion» разместил такое сообщение об этом событии:

«Наш сотрудник д-р Курт Хиллер сообщает, что он выходит из состава „Нового клуба“, руководимого им со дня его основания, по причине наскучившего ему бестактного поведения некоторых членов клуба; он придает большое значение тому, чтобы в дальнейшем его не считали ответственным за все поступки этого объединения»[1]

В 1911 году Якоб ван Годдис провел еще несколько литературных вечеров. Наибольший резонанс имели выступления поэта Георга Гейма. После его смерти в 1912 году, состоялся вечер памяти, а затем деятельность клуба постепенно сошла на нет. Официально клуб просуществовал до 1914 года.

«Новый клуб» имел огромное значение для ранних этапов развития литературы немецкого экспрессионизма. Именно в нем впервые встретились писатели и поэты, которые затем составили классику этого направления.

«Новый клуб», ассоциация преимущественно еврейских студентов, которая была основана как «свободное братство», начала в 1909 году устраивать «открытые вечера». Они приглашали современных поэтов и композиторов на лекции и перформансы, а также постоянно читали Гёльдерлина и — почти каждый раз — тексты Фридриха Ницше. Ницше может быть назван общим знаменателем немецкого модернизма…

В 1910 году «Новый клуб» был переименован[2] в «Неопатетическое кабаре». Но его программа была очень далека от того, что подразумевается сегодня под «берлинским кабаре». Наряду с декламацией Рильке, Стефана Георге и Гуго фон Гофмансталя или чтениями пьес Франка Ведекинда, посетители слушали музыку Арнольда Шёнберга, а однажды даже лекцию Мартина Бубера. Но самое главное, «неопатетики» популяризировали своих берлинских современников. Один из самых значительных поэтов экспрессионизма, Георг Гейм (1887—1912) был поистине открыт членами «Нового клуба». После его смерти, его сочинения были спасены и посмертно изданы одним из основателей клуба, Эрвином Лёвенсоном. Гейм — один из многих не-еврейских поэтов, многим обязанных своим еврейским друзьям: издателям, редакторам, арт-директорам… Эльза Ласкер-Шюлер появилась вместе с Георгом Геймом в «Неопатетическом кабаре» в декабре 1910 года с программой поэтических и прозаических чтений.

Emily D. Bilski, Sigrid Bauschinger. «Berlin metropolis: jews and the new culture, 1890—1918»[3].

Напишите отзыв о статье "Новый клуб"

Литература

  • Schumann, Thomas B.: Geschichte des «Neuen Clubs» in Berlin als wichtigster Anreger des literarischen Expressionismus. Eine Domumentation; in: «EMUNA. Horizonte zur Diskussion über Israel und das Judentum.» IX. Jg., Nr. 1 (Frankfurt am Main), Jan./Feb. 1974, S. 55-70
  • Sheppard, Richard (Hrsg.): Der Neue Club: Gesammelte Schriften 1908—1914, 2 Bd. Gerstenberg Verlag, Hildesheim 1980/1983. ISBN 3-8067-0835-5
  • Hippen, Reinhard: Erklügelte Nervenkultur — Kabarett der Neopathetiker und Dadaisten. Цюрих 1991. ISBN 3-85842-205-3
  • Bruns, Karin: 'Der neue Club / Neopathetisches Cabaret [Berlin]. In: Wülfing, Wulf, Karin Bruns und Rolf Parr (Hrsg.): Handbuch literarisch-kultureller Vereine, Gruppen und Bünde 1825—1933. Metzler, Stuttgart und Weimar 1998. (Repertorien zur Deutschen Literaturgeschichte. Hg. v. Paul Raabe, Bd. 18), S. 350—358. ISBN 3-476-01336-7

См. также

Примечания

  1. Habereder J. Kurt Hiller und der literarische Aktivismus. Zur Geistesgeschichte des politischen Dichters im frühen 20. Jahrhundert. Frankfurt / Main; Bern: Verlag Peter D. Lang, 1981.
  2. По видимому, исследователями здесь допущена неточность, так как кабаре номинально считалось частью клуба, его «вывеской»
  3. Emily D. Bilski, Sigrid Bauschinger. [books.google.ru/books?id=cGSr7jHwnBkC Berlin metropolis: jews and the new culture, 1890—1918.], N.Y.: University of California Press, 2000.

Отрывок, характеризующий Новый клуб

– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.